Что нас объединяет?

Нетрудно заметить, что на протяжении многих лет то и дело возникает тема поисков некой идеи или хотя бы имени, способного объединить российской общество в осмысленное целое. Как правило, подобные инициативы исходят от Кремля, заинтересованного в сохранении своего контроля над огромной и разнородной страной. Очевидно, что все попытки такого рода оказывались безуспешными.

Не нужно быть пророком, чтобы предсказать их дальнейшую безуспешность. Проблема состоит в том, что мы представляем собой искалеченный социум, переполненный трудноразрешимыми противоречиями, рассеченный различными, зачастую противоположными смысловыми стратами. Он несет в себе недовоеванную когда-то гражданскую войну, которая теперь «довоевывается» в ходе острых и зачастую бесперспективных дискуссий. Истоки этих дискуссий находятся в далеком прошлом, в тех временах, когда актуальные вопросы русской жизни так, увы, и не получили цивилизованного ответа.

В начале ХХ века Российская империя (РИ) вступила в решающую стадию кризиса, который должен был завершиться ее федерализацией или распадом – аналогично Австро-Венгрии и Оттоманской Порте. Однако большевизм ценой немыслимого террора, искалечившего и без того проблемное общество, продлил существование РИ вплоть до наших дней. Даже потеряв огромные территории после Августа-91, РИ, по существу, сохранилась. Более того: сейчас она открыто заявляет о своих реваншистских амбициях и даже пытается расширять территорию, как это было в августе 2008-го. Именно в контексте путинской политики имперского реваншизма (как внутренней, так и внешней) следует рассматривать попытки обретения неких «общенациональных» духовных и идеологических скреп.

Однако, повторяю, эти попытки провальны. Стремясь сохранить и расширить империю, Кремль апеллирует к фетишам из имперского прошлого, царского и советского: тут и неослабный культ 9-го мая, и РПЦ в качестве государственной религии, и стимуляция интереса к монархии, усилившаяся под сурдинку 400-летия дома Романовых, и общий курс на бархатную реабилитацию Сталина. Условный Уралвагонзавод и лагерные вертухаи (вроде тех, кто измывается над Толоконниковой) готовы воспринимать данную систему ценностей (прежде всего, в ее совковой составляющей). Но другая часть населения (пусть и меньшая, но более активная и значимая), сосредоточенная в основном в крупных городах, давно переросла ее. Для тех, кто голосовал за Прохорова и Навального, ценности, насаждаемые кремлем – отжившие ценности, по крайней мере, многие их них. Консенсус с вертухаями не получится.

Несмотря на то, что Сталин вроде бы победил на конкурсе «Имя России», он уже никогда не станет действительно объединяющим символом. Власть никогда не сможет открыто заявить, что Сталин был прав – слишком много уже известно о преступной, человеконенавистнической сути сталинского социализма. Власть всегда будет предлагать Сталина как бы из-под полы – хотя бы из опасений, что скажут на Западе.

9-е мая у нас очень многие почитают, но при этом очень многие читают, и охотно, книги Виктора Суворова, прямо назвавшего историю «великой отечественной войны» местом преступления, а власовское движение – последней русской попыткой (трагической, но не преступной) освободиться от большевизма. Даже, казалось бы, столь безоговорочный фетиш, как «день победы», объединяет уже отнюдь не всех. Да, пока большинство, но все-таки не всех.

Что касается РПЦ, то, несмотря на все немалые усилия со стороны государства, она не представляет собой безусловный всеобщий авторитет – особенно после расправы над Pussy Riot, вскрывшей системную роль церкви. В глазах передового, образованного общества этот институт скомпрометировал себя как придаток авторитарного репрессивного государства. РПЦ не воспринимается не только атеистами (коих весьма много), не только приверженцами иных религий, как традиционных, так и нетрадиционных, но и частью православных, смело ставящих вопрос о Реформации. РПЦ как духовно-идеологическая домината общества – это явный рудимент прошлого.

Царизм, ностальгию по которому сейчас пытаются подогреть – в целях морального укрепления путинского авторитаризма, возможно, и представляется привлекательным для известной части населения, однако несомненно, что мыслящая часть общества привержена гораздо более рациональным политическим системам, представленным на Западе. Разумеется, и в т.н. «креативном» сегменте не все однозначно: скажем, Алексей Навальный и поныне считает агрессию Кремля против Грузии справедливой, Ксения Собчак готова рассматривать 9-ое мая как объединяющий фактор, а Борис Немцов, исходя из российских монархических традиций, является сторонником президентской республики – т.е. нынешней квазимонархии. Но эти примеры лишний раз показывают, насколько трудно предложить современному российскому социуму некую объединяющую идею. А если она и возможна, то в довольно реакционном варианте.

Взять хотя бы единый учебник истории, скроенный из политкорректных и якобы для всех приемлемых формулировок (примиряющих русских с Ордой, белых с красными, коммунистов с антикоммунистами). Но тут вот какое дело: белых с красными помирить, конечно, можно – на имперской почве: белые бились за «единую неделимую», а большевики ее объективно восстановили. Но вряд ли возможно примирить Новгород с Москвой как два совершенно различных цивилизационных выбора. Новгород в официозной (имперской) концепции истории всегда останется побочной и неприятной темой. Нельзя примирить русских либералов-западников вроде Тимофея Грановского и Георгия Федотова с Константином Леонтьевым и Победоносцевым (кстати, Путин, что характерно, апеллирует отнюдь не к Федотову, а именно к Леонтьеву, да еще к Ильину). Невозможно примирить Власова со Сталиным. Острой и, полагаю, неразрешимой проблемой остается консенсус по поводу фигуры Ивана Грозного. Власть может скроить универсальную концепцию российской истории только лишь за счет умаления компоненты русской свободы, вот что интересно. А поскольку свободой у нас поступиться многие уже не готовы, то и объединения опять-таки не получается. Я уж не говорю о том, что при современных средствах коммуникации тоталитарный диктат карамзинско-советской схемы российской истории рассыпается в прах, как скорлупа. Вот пример: в одной из частных бесед один весьма маститый ученый говорил, что по данным его исследований в конце 14-го века до 50% новгородских посадников носили скандинавские имена. Т.е. Новгород был органичной частью Северной Европы. Надо ли говорить, насколько это меняет официозную мифологию истории – как в царском варианте, так и в очень близком ему советском. И надо ли говорить о том, что сегодня эта информации обязательно просочится, получит распространение и будет осмыслена…

Нынешняя имперская власть просто в силу своей природы не способна предложить обществу никакой иной российской истории, кроме истории государства и власти. Может ли это объединить наш социум? Разумеется, нет. Империя, повторяю, изжила себя еще сто лет назад. Кремль стремится заморозить Россию в качестве империи, тогда как уже давно назрела необходимость перестройки страны в подлинную, договорную федерацию. Новой стране потребуется новая концепция истории. Это не будет история имперского государства и имперской власти, это будет история освободительной борьбы народов России. Акценты в ней будут задавать не имена царей и генсеков, а совсем иные имена. Центр ее тяжести будет смещен на региональный уровень: история Дона, Кубани, история Сибири, история поморов, история Новгорода, Твери, Рязани и т.д. Такая – мозаичная – история станет основой формирования и развития региональных идентичностей, образующих новую, подлинно федеративную Россию.

Какая идея могла бы стать объединяющей немедленно, уже сейчас? Конечно, в идеале это идея России как светской демократической федерации. Именно такая Россия могла бы стать Россией для всех – русских и нерусских, верующих и неверующих. Однако понятно, что на этой основе невозможно объединиться с реакционерами и отморозками: сталинистами и поклонниками Ивана Грозного, религиозными фанатиками-мракобесами и крайними политическими радикалами, в принципе не приемлющими постулаты светскости, демократии и федерализма. Невозможно на основе этой идеи объединиться с такими имперцами, как Зюганов, недавно объявивший крестовый поход против региональных идентичностей, или Жириновский, открыто и давно атакующий Конституцию агитацией за унитарное государство. Наконец, невозможно объединиться с Путиным. Ибо нынешняя власть просто в силу своей злокачественной имперской природы не в состоянии обеспечить единение общества на основе идеи светской, демократической и федеративной России. Этой власти такая Россия противопоказана в принципе. Номенклатурно-чекистская каста прекрасно знает, что в такой России ее ожидает в лучшем случае люстрация. Так же, как и самым последним религиозным и политическим экстремистам-маргиналам, Кремлю не нужны ни светское государство, ни демократия, ни подлинная федерация. Кремль – вот главный оплот реакции и мракобесия. Поэтому сейчас вопрос надо ставить не об объединении общества, а о демократической смене власти. Это главное условие для образования новой страны на основах светскости, демократии и федерализма. Насколько оно выполнимо – другой разговор.

Нынешнюю Россию сплотить невозможно. А если сплочение нам и навяжут сверху, то оно неизбежно будет апеллировать к самым реакционным смыслам, институтам и знаковым именам. То есть поиски кремлем пресловутой объединяющей идеи – это всего лишь поиски еще одного инструмента порабощения социума, стремление окончательно превратить Россию в тюрьму, представляющую собой симбиоз средневековья и неосоветизма. И посему слава богу, что «общенациональной идеи» нет и не предвидится.

Нынешней России никакая объединяющая идея не нужна. Она ей вредна, ибо исторически и политически вредно пытаться объединить силы модернизации и силы реакции. Не нужно стремиться сгладить их противоборство – в конечном счете, это на руку реакции. Главное, чтобы это противоборство, это сведение весьма давних исторических счетов не перешло в горячую фазу – она выгодна только, опять же, реакции, которая получит повод для репрессий и установления открытой диктатуры. России необходим бархатный, конституционный освободительный процесс.

Очевидно, что в нынешней России можно выделить ДВЕ объединительные идеи. Одна объединяет (в большей или меньшей степени) силы модернизации (т.е., по существу, вестернизации), другая – силы регресса и реакции, удерживающие Россию в перманентном средневековье. Первая идея (при всех оговорках) обращена к светскости, демократии и федерализму. По существу, это идея мирной буржуазно-демократической революции, в формате которой сплачиваются либералы, национал-демократы и нетоталитарные левые. Конечно, я несколько упрощаю, поскольку в свое время Болотная площадь притянула таких персонажей, как исламский «большевик» Гейдар Джемаль и лидер «Левого фронта» Удальцов, вряд ли относящийся к нетоталитарным левым.

Другая идея объединяет силы имперские и антизападные. При всей их пестроте, они легко и точно маркируются двумя названными позициями. Прежде всего, к данным силам следует отнести Кремль и российское государство в его основной, несущей части – номенклатурно-клановой, которая неразрывно связана с системой интересами кормления. Именно в целях обеспечения этих интересов множество дугиных и формирует идеологию патриотизма с опорой на глубокие исторические корни: полагаю, правящий клан отлично понимает, что именно таковой функция патриотизма была и во времена благоденствия помещиков-крепостников. Отсюда ненависть клана к демократии, поскольку демократия прямо угрожает интересам кланового кормления. Отсюда и ненависть к Западу как цивилизационному оплоту демократии (правда, эта священная ненависть, подкрепленная «православием» и цитатами из Достоевского, не мешает «путинской гвардии» пристраивать своих отпрысков в элитных кварталах Женевы и Лондона). Отсюда и кремлевская склонность поиграть в царизм. Отсюда и пафосный лозунг «единой и неделимой России», который имеет вполне практический смысл: «единое и ни с кем неделимое кормление». Отсюда и роль РПЦ как всенародного духовного анестезиолога (с которой, правда, церковь справляется не вполне: все-таки 21-й век на дворе, не все готовы фанатеть от «пояса Богородицы» и довольствоваться библейской картиной мироздания). Все эти сугубо клановые, шкурные позиции у партии «Единая Россия» написаны буквально на лбу. Очевидно, это и заставляет Путина нащупывать для себя более «народную» опору в виде «общероссийского народного фронта».

Если уж прозвучало это слово, обыграем его. Фронт реакции широк и причудлив, условный диапазон – от хоругвеносцев до Кургиняна, но при этом он весьма целостен внутренне. И фундаменталисты, и красные в равной степени выражают исторический архетип России, столь верно ощущаемый Прохановым. Этот фронт располагает ударными корпусами в виде силовых структур, многочисленными армиями в виде системных думских партий, прикрывающих ЕдРо с флангов: КПРФ, ЛДПР, «Справедливая Россия», которой журналисты безответственно подарили славное имя эсеров. Он располагает своей мощной «артиллерией» (а, возможно, и оружием массового умственного поражения) в виде официозных СМИ. В резерве этого фронта стоит Кадыров со своими спец-абреками, свободно кочующими по России и бесчинствующими в Москве. Этот фронт глубоко эшелонирован в ментальности значительной части населения. За этим фронтом – глубокие тылы, т.е. колоссальная историческая инерция. В его распоряжении есть даже свои святые – скажем, Александр Невский (снизу постоянно предпринимаются попытки пополнить людоедский иконостас реакции то Сталиным, то Жуковым, то Иваном Грозным, то Малютой Скуратовым; уже заговорили и о невинно оклеветанной святой и праведной мученице Салтычихе, но, думаю, это все-таки фейк).

Ситуация патовая. Реакция, при всей ее несомненной мощи, не в состоянии подавить передовое общество. Даже на выборах по путинским правилам успехи Прохорова и Навального впечатляют. Но сейчас речь не о раскладе сил. Я просто хочу констатировать, что есть две России, два общества, и они никак (или почти никак) не связаны между собой системами ценностей. Во имя чего им объединяться? Что их может объединить? Их системы ценностей противоположны. Социум расколот, и это надо признать как медицинский факт. Расколот на тех, кто хочет нормальной современной жизни и на тех, кто ее не хочет (в силу клановых шкурных интересов или просто по темноте своей). Как им объединиться, повторяю, во имя чего? Это невозможно и, главное, не нужно.

Итак, социум расколот. На этот раскол сложно накладывается этно-культурная разнородность существующей Федерации, эдакая «черная метка», унаследованная от Советского Союза. Именно этот фактор, а не козни ЦРУ, стал главной причиной распада СССР. Что, кроме структур КПСС, могло связывать, скажем, Эстонию и Среднюю Азию, и тогда тяготевшую к архаичным формам жизни? Исчезла власть КПСС – и они разошлись по противоположным цивилизационным полюсам. То же самое мы наблюдаем и в РФ: что объединяет Северный Кавказ (СК), живущий по шариату, с Москвой и Питером, где укоренен вполне западный образ жизни и где огромная часть населения ориентирована на западные ценности, на культуру западного типа, на западное представление о личности и обществе? Северный Кавказ привязан к России только своими интересами кормления. Осознание и неприятие такого положения дел сейчас охватывает весьма широкие слои нашего социума, становясь неожиданным объединительным фактором: согласно недавним опросам, свыше половины граждан страны поддерживают идею сепарации Северного Кавказа. Эта идея, а также обостренное восприятие проблем, связанных с внутренней и внешней миграцией, сейчас объединяет многих либералов из мегаполисов с жителями спальных окраин и глубинки, несмотря на то, что для вторых ценности свободы далеко не всегда первичны. Однако в данном случае цивилизационная идентичность (интеллектуально осознанная или по-«простому» инстинктивная, неважно) в известной мере сближает Болотную и Бирюлево. Но при этом нельзя не учитывать, что «простое», «народное» прочтение этой проблемы может выливаться в примитивный, тупиковый национализм с его ненавистью к любым «инородцам». Союз Болотной и Бирюлево возможен, но лишь на основе гражданского понимания национализма. Это отдельная важная тема.

Имперские и антизападные силы, разумеется, ратуют за сохранение Северного Кавказа в составе России, поскольку (Кремль это прекрасно понимает) сепарация СК может повлечь за собой дальнейшее переформатирование Федерации. Однако отношение к данной проблеме не является безусловным политическим маркером. Все сложнее. Скажем, Алексей Навальный против отделения СК, но при этом выступает за введение визового режима со странами Средней Азии.

Проблема внешней миграции, еще более усложняющая картину нашего социума, опять-таки унаследована от Советского Союза. Напомню, что галопирующая рождаемость на Кавказе, а, главное, в Средней Азии, грозила в корне изменить этно-культурную карту позднего СССР. От этого варианта будущего нас спас распад Советского Союза. Однако сейчас все возвращается на круги своя. Бешеный прирост населения наблюдается в Средней Азии и сегодня. Путин, грезящий реваншистским проектом Евразийского союза, держит границу открытой. Понятно, что в ближайшей перспективе внешняя миграция захлестнет Россию. Возможно, это соответствует неким сокровенным планам властей, решивших попросту заменить население: несомненно, что азиатский стиль правления Кремля будет гораздо более эффективен и органичен применительно к азиатам. Однако этот катастрофический миграционный процесс может стать мощным стимулом к распаду России. По существу, именно евразийский и вроде бы интеграционный курс Путина провоцирует распад РФ. Вряд ли, скажем, Москва, Центральная Россия или Питер, Северо-Запад, захотят жить в эдакой новой Орде. И это, повторяю, способно сплотить «креативных» горожан с самой «простой» глубинкой.

Кстати, не секрет, что Кремль пытался и пытается натравить «простых» на «креативных», «бедную провинцию» на «богатую Москву», еще более усугубляя раскол в обществе – на сей раз по социальному признаку. На фоне этих опасных спекуляций официозная тема «объединительной идеи» выглядит откровенно лживой и демагогической. Очевидно, что власть стремится лишь к манипулированию обществом в своих кастовых интересах.

Как видим, картина нашего социума чрезвычайно сложна и представляет собой клубок различных смыслов, острых противоречий и застарелых проблем. Раскол общества, причем сразу по множеству параметров, налицо. Пожалуй, наиболее бесспорными объединяющими факторами у нас являются любовь к «белой» (водочке) и нелюбовь к «черным» (понимая под этим распространенным определением весь комплекс проблем, связанных с Северным Кавказом, внутренней и внешней миграцией). Сейчас весь социум колеблется в эдаком томительном зыбком равновесии, и сколько это будет продолжаться – сказать трудно. Такое состояние, конечно, хуже, чем победа мирной буржуазно-демократической революции, но все-таки лучше, чем гражданская война. А что будет дальше – не знает никто. Как говорил старик Гэндальф в начале известной эпопеи: «У меня нет ответов».