Культура

Дьяволы у порога

Дьяволы у порога

«И сошли они на землю, дабы сплотить свои ряды». С такого квази-библейского эпиграфа начинается фильм голландца Алекса ван Вармердама «Боргман». По словам режиссера — это единственная подсказка, которую он дает зрителю, чтобы пролить свет на тайны своей последней картины.

Вармердам один из тех режиссеров, кто любит морочить голову аудитории. Его творчество изобилует элементами сюрреализма и абсурда. Массовый зритель к такому кино, безусловно, не привык — искушенный же с удовольствием будет ломать голову в поисках оптимальной трактовки.

Полифоничность смыслов в «Боргмане» предоставляет широкое поле для раздумий. Под привычной жанровой оболочкой триллера скрывается изящная аллегория, сатира с многослойным подтекстом.

Между тем, загадочный и магнетичный «Боргман» остается без внятных ответов. Разоблачения черной магии не происходит. Режиссер и в интервью нагоняет тумана, говоря привычные в таких случаях для кино-интеллектуалов банальности — нет, никакой это не памфлет, я просто хотел повеселиться, всех запутать, ха-ха-ха... Однако толкования «Боргмана» (еще один вариант названия — «Возмутитель спокойствия») не избежать, учитывая, насколько выпуклые сигналы подает Вармердам.

Фильм начинается с погони. Троих оборванцев, живущих в лесных схронах, преследуют охотники с оружием, во главе которых оказывается священник. Бомжам удается спастись и главный из них (тот самый Боргман) отправляется на поиски нового пристанища. Он забредает в элитный коттеджный поселок и, нагло стучась в первый попавшийся особняк, просит дать ему возможность принять ванну. Сразу приходит в голову мысль, что для Боргмана важно, чтобы его встретила женщина — вероятно, он считает слабый пол более сговорчивым (и как показали дальнейшие события — небезосновательно). Впрочем, первая хозяйка холодно захлопывает перед проходимцем дверь, во втором же случае Боргман предварительно оглядывает дом из-за укрытия. Убедившись, что в окнах мелькает очередная дама, Боргман решительно нажимает на звонок, но на этот раз его встречает мужчина, который вежливо, но твердо отклоняет сумасбродную просьбу странного человека. Но Боргман не отступает — он провоцирует Ричарда (хозяин дома) позвать жену, и, в конце концов, беспардонными намеками вызывает огонь на себя — хозяин избивает незваного гостя. Эта вспышка гнева впечатляет супругу (Марину), которая с небольшими колебаниями предлагает Боргману укрыться в летнем домике на территории усадьбы, а вечером, когда муж уезжает по делам, позволяет бомжу принять ванну с ужином и бокалом вина.

Так получается, что Боргман задерживается в поместье на несколько дней, и это коренным образом меняет жизнь всей семьи — у Марины с Ричардом трое малолетних детей, а также небольшой штат прислуги — няня и садовник. Эта идиллия полностью уничтожается последовательными и умелыми действиями Боргмана и его приспешников. В общем, все умерли. Ну, или почти все.

Сюжет вызывает множество аналогий. Западная критика вспоминает «Теорему» Пазолини и «Забавные игры» Ханеке. Из отечественных авторов, в первую очередь, напрашиваются булгаковские «Мастер и Маргарита» и «Собачье сердце». Также устойчивые отголоски боргмановщины доносятся из полузабытого ныне «Дома под звездным небом» Сергея Соловьева. Там тоже на дачу профессора-вольнодумца обрушивается град несчастий, привнесенных бандой гопников-скоморохов, впоследствии оказавшихся агентами КГБ. С «Боргманом» соловьевскую картину роднит общая чертовщина происходящего, латентные метафоры и нездешнее бесовское амплуа главных злодеев.

Первоначальный библейский эпиграф заставляет воспринимать Боргмана как некое иррациональное проклятие, разрушающее комфорт идеальной голландской (и шире, чего уж там — европейской) ячейки общества. До появления проходимца в семье Ричарда и Марины царит идеальная атмосфера (по крайней мере, внешне). Отец работает в поте лица, прислуга исправно исполняет свои обязанности, мать/жена следит за жилищем и детьми, причем дети-эльфы поразительно послушны и все понимают с полуслова. В убранстве дома много новомодных деталей, он стилистически эклектичен, однако все же напоминает поздние 70-е, время культивации буржуазного шика. В общем, семья находится на пике своего благополучия. Но как только Боргман переступает порог, выясняется, что благоденствие среднего класса покоится на весьма хрупком фундаменте. Здесь наступает момент задуматься о «Собачьем сердце». Шариков мало сравним с Боргманом в интеллектуальном смысле, однако по степени деструктивности воздействия на буржуазный мир оба протагониста одинаково эффективны.

Любопытно было изучать профессиональные отзывы на фильм в зависимости от политических предпочтений рецензентов. Левые издания видят в Боргмане обличителя капиталистических язв, высокомерия, гнилости и пустоты среднего класса. Правда, если принять эту версию, то становится не очень понятным — чем же конкретно (кроме абстрактного «равнодушия» и «бесстыдного» богатства) провинилась семья Ричарда перед человечеством: по сюжету никаких скелетов из шкафов не выпадает, перед нами вполне нормальные и даже симпатичные люди. У правых экспертов оснований для выводов куда больше — и здесь ассоциации курсируют в радиусе любых возможных ярлыков, останавливаясь даже на крайностях. Неслучайно охоту на Боргмана в начале фильма возглавляет пастор — своеобразный носитель консервативных ценностей.

Русским, кстати, образы, созданные Вармердамом, должны быть особо близки.

В самом облике Боргмана есть что-то узнаваемо анархо-левацкое, хотя он порождает в сознании множество ипостасей. Всклокоченная шевелюра, марксистская борода, безумный, на выкате, взгляд — он до боли напоминает большевицкого агитатора в революционном Петрограде, а его сексуальная харизма, вызывающая прям-таки религиозный экстаз у нестойких женщин, намекает на сходство с Гришкой Распутиным.

Еще Боргман хорошо подходит под образ Локи — скандинавского бога-озорника, творящего разновсякие подлости и беспредел. «Я хочу играть», — периодически восклицает Боргман-Локи и ведет себя в повседневности соответствующе — не совсем адекватно, даже инфантильно. Он легко находит общий язык с детьми Марины — рассказывает им страшные сказки, откликается на первый же плач, предлагает формы негласного сотрудничества, пользуясь тем, что дети любят секреты и таинственность.

Ночами, подобно инкубу, бесполый Боргман усаживается на груди хозяйки дома и внушает ей сумасбродные мысли. Стройность семейной жизни, домашний уют и размеренный ход бытия постепенно ломаются, у Марины начинаются панические атаки, она буквально на ровном месте придирается к мужу.

Во второй части истории комиссар Боргман предстает уже в обновленном качестве. Не паразита-приживалы, но Садовника — Креатора, предлагающего принципиально иной концепт преобразования усадебного сада. Предварительно боргмановцы организуют для хозяев дома фейковый кастинг, подсылая в качестве возможных кандидатов заведомо непроходные кандидатуры — мигрантов из третьего мира (арабов, негров). Единственного настоящего кандидата, откликнувшегося на объявление, коренного голландца, боргмановцы убивают. Когда хозяин предсказуемо отвергает лже-садовников, на авансцену выходит окультуренный Боргман. Изменивший имя (сперва он назвался Антоном, теперь — Камил), внешность, манеры — Ричард не узнает его и с радостью берет на работу. Суть ландшафтной задумки Боргмана — «разрушение старого мира», конец прежнего «вишневого сада». Его команда бесцеремонно избавляется от всех милых буржуазных прелестей — крушит деревья, ровняет с землей цветочные клумбы, выгребает пруд, взамен предлагая только гипотетический, де-факто неосязаемый проект.

Будто завороженные Ричард и Марина наблюдают за тем, как гибнет все, что нажито непосильным трудом. Супруги отдаляются друг от друга, бесконечно скандалят, забывают о детях, которых тем временем окучивают предприимчивые боргмановцы. Ричард теряет работу, что венчает всеобщую депрессию. Марина видит в муже абсолютно чужого, ненавистного уже человека, она очарована Боргманом, хотя чем именно он ее покорил понять трудно — шаманизм, не иначе.

Шаг за шагом влияние Боргмана становится всеобъемлющим. Он фактически подталкивает Марину к роковому решению — «заказать» Ричарда. Изначальный план сработал — слабым звеном оказывается женщина, жена. Боргман проявил редкую проницательность, когда выбирал себе жертву.

Ближе к финалу картины труппа Боргмана организует для Ричарда-отца прощальный театральный перформанс. Ричарду показывают его жизнь в миниатюре — связанное Я посредством МЫ, личность, опутанная общественными обязательствами, в том числе, увы, семьей. Фактически же семья и убивает Ричарда, отворачиваясь и предавая его (роковой отравленный бокал вина приносит папе младшая дочь). С гибелью Отца, последней экзистенциальной скрепы, мир Дома, Сада распадается на фрагменты, исчезает.

Осиротевшие дети безмолвно становятся неофитами секты — последние кадры подбрасывают почвы для размышлений. Вероятно, именно подрастающее поколение является основной целью боргманов. Вармердам и прежде озвучивал, что дети — единственные существа, которые по-настоящему живут, а не воспроизводят социальные функции (идентичная мысль у него уже проходила в «Северянах»). И, как следствие, именно дети, фактически табула раса, более чем кто-либо восприимчивы к бинарным ценностям, к массивной зомбо-пропаганде.

Изящный консерватизм Вармердама не имеет ничего общего с мракобесием «хоругвеносцев». Избегая скучной назидательности, режиссер предпочитает маскировать контр-пропаганду под ворохом экивоков. Здесь отдает породистым неприятием фальшивого гуманизма, иронией по отношению к демагогическим теориям вроде «отнять и поделить». Прежде всего, как говорит сам режиссер, «важно было показать, как зло может прийти в обычной повседневной форме к людям, которые думают, что делают все правильно».

И весь ужас как раз в том, что современный буржуа расслабился, потерял чутьё ко Злу. Стал наивен, доверчив и недальновиден — он уже не подозревает, что опасность может скрываться прямо за входной дверью. Выясняется, что западное общество при всем своем внешнем лоске и безукоризненности зиждется на очень зыбкой, весьма уязвимой психологической основе. Сумма страхов Марины концентрируется в искусственном чувстве вины. «Мы должны ответить за то, что нам повезло» — вот ее идея фикс. Но впуская обездоленного чужака в дом, Марина фактически обрекает личный мир на самоуничтожение. Она становится заложником идейного милосердия, благородной, но не благодарной миссии — пролетариат не оценит благотворительности, настояв на собственной диктатуре.

18 766

Читайте также

Политика
Горькая правда Альваро Урибе

Горькая правда Альваро Урибе

Инициатором контр-референдума стал экс-президент Колумбии Альваро Урибе, вошедший в историю как человек, фактически победивший ФАРК и осуществивший в стране ряд прогрессивных реформ. Пример Урибе (ныне лидер партии «Демократический центр») более чем показательный — его иногда называют «вторым Пиночетом» за решимость в искоренении «красной заразы» и за приверженность западному пути развития.
Почему же Урибе не принял мирной инициативы своего недавнего соратника?

Аркадий Чернов
Общество
Крах антиутопии

Крах антиутопии

Вместо реализации своей «земшарной» освободительной утопии большевики уже через несколько месяцев после захвата власти продемонстрировали классический случай предательства революционной партией своих собственных идеалов. На первый план вышла не сама революция, но борьба с ее «врагами». Это и знаменовало собой перерастание утопии в антиутопию.

Вадим Штепа
Культура
Европейские уроки - Улоф Пальме

Европейские уроки - Улоф Пальме

Документальная программа прошедшего московского кинофестиваля заслуженно собрала много положительных отзывов. Среди других сильных фильмов — кинобиография Улофа Пальме, шведского премьера, убитого в Стокгольме в 1986 г. Преступление не раскрыто до сих пор, причем новые версии продолжают появляться.
В фильме «Пальме» (Palme), однако, о расследовании убийства, его возможных мотивах и исполнителях не сказано ни слова. Авторы сознательно концентрируются на личности самого политика.

Денис Билунов