Вы не ошиблись колонной, г-н Лавров?

Ещё в далёком 1993 году американский философ и политолог Самюэл Хантингтон сделал одно весьма проницательное замечание: «Конфликт между либеральной демократией и марксизмом-ленинизмом был конфликтом идеологий, которые, несмотря на все различия, хотя бы внешне ставили одни и те же цели: свободу, равенство и процветание. Но Россия традиционалистская, авторитарная, националистическая будет стремиться к совершенно иным целям. Западный демократ вполне мог вести интеллектуальный спор с советским марксистом. Но это будет немыслимо с русским традиционалистом. И, если русские, перестав быть марксистами, не примут демократию и начнут вести себя как россияне, а не как западные люди, отношения между Россией и Западом опять могут стать отдалёнными и враждебными».

Оценить глубину и точность этого высказывания можно лишь теперь, спустя более 20 лет после того, как оно прозвучало. В самом деле. Марксистская советская идеология, при всём противостоянии с Западным миром, всё же удерживала нашу ментальность в единой с ним системе ценностных координат. В прогрессистской системе ценностей, проще говоря. Ну вот простой пример. При всём своём тоталитаризме, Совок никогда не оспаривал ценность демократии как таковой. Везде висели лозунги: «Да здравствует социалистическая демократия!». Да, Совок изобрёл эту лукавую формулу – «социалистическая демократия», чтобы как-то дистанцироваться от Запада, но, тем не менее, он всё равно вставал на одну с ним ценностную «доску». И проигрывал. Потому что, читая эти лозунги, всякий более-менее мыслящий советский человек понимал их лживость. Совок с тупым упорством заставлял нас сравнивать «лагерь социализма» с Западным миром – и таким образом, повторяю, занимал заведомо проигрышную позицию.

Советская конституция провозглашала свободу слова, собраний и прочее, но даже средний советский человек сознавал, в какой части земного шара находится настоящая демократия. Советский строй провозглашал равенство, но все видели элитную, закрытую жизнь номенклатуры: спецпайки, спецдачи, квартиры в спецдомах, спецсанатории и спецбольницы, клановые блатные связи, сытость и роскошь для немногих. В реальности царила вполне феодальная иерархия. Совок провозглашал процветание, но народ видел пустые прилавки в магазинах и слушал рассказы тех немногих, кому посчастливилось побывать на Западе: они, входя в европейские супермаркеты, падали в обморок от избытка чувств, как Володя Высоцкий. Советские культуртрегеры твердили о свободе творчества, но при этом все наши лучшие писатели, режиссёры, художники, артисты и музыканты задыхались в атмосфере контроля и рвались на Запад. Ибо именно там была и есть настоящая свобода творчества.

Советский социализм и капиталистический Запад жёстко спорили и конфликтовали. Но при этом они, повторяю, находились в одной ценностной «линейке» прогрессизма. И тот, и другой говорили о свободе, равенстве, процветании, всячески доказывая друг другу верность и соответствие этим ценностям. Как показала жизнь, буржуазная демократия оказалась в этом историческом споре более убедительной и состоятельной, нежели «социалистическая демократия». Совок рухнул именно в силу своего полного и всем очевидного несоответствия провозглашённым ценностям.

После Августа-91 наметились две тенденции дальнейшего русского развития. Первая – западническая. Ельцин и его команда повели Россию в круг европейских стран, стремясь сделать её нормальной европейской страной. Но уже тогда же, причём в самом Ельцине, обозначилась и другая, реакционная тенденция. Вследствие отторжения всего советского, коммунистического наметилась идеализация дореволюционной России, причём не в её позднем, буржуазно-капиталистическом аспекте, а в аспекте архаическом, феодально-монархическом и клерикальном. Символом «новой России» стало восстановление храма Христа Спасителя – вместо утверждения современных европейских ценностей: светскости, демократии и права как основы новой идентичности. РПЦ стремительно превращалась в государственную церковь, а православие в изводе Московской патриархии стало буквально пропитывать российское общество. Попы пришли в школы, в научно-исследовательские институты, в армию. Они уже во всю освящали офисы, банки, подводные лодки и ракеты. Идеологическую нишу марксизма стремительно заполняло официозное, омертвелое «православие», общество становилось всё более клерикальным.

С приходом к власти Путина эта тенденция только усилилась. Судебный процесс над «Пусси Райт» показал, что Россия уже совсем близка к «новому средневековью». Курс на традиционализм стал генеральной линией власти, окончательно подавив западнические, проевропейские тенденции ельцинской эпохи. Опасения С. Хантингтона, высказанные им в 1993-м, сбылись в полной мере. В качестве оппонента западный демократ вместо советского марксиста получил русского традиционалиста, вооружённого ядерными ракетами. Путин уже цитирует реакционера Константина Леонтьева, рассуждает о «традиционных ценностях» и всерьёз намеревается сделать Россию оплотом таковых. Чувствуя дух времени, уже и председатель Конституционного суда (!) В. Зорькин заговорил о положительной, «скрепляющей» роли крепостного права (при Совке, даже в сталинское время, такое было немыслимо). Если в нулевые в России ещё говорили о какой-то «демократии», пусть и «суверенной», то теперь о демократии предпочитают не упоминать вообще. Диалог Кремля с Западом, как и предсказывал С. Хантингтон, становится невозможным. Традиционалистская и антизападная направленность путинской России явно сближает её с исламским Востоком и Китаем (Путин, кстати, любит порассуждать о «близости» православия и ислама).

Презрение Путина к международному праву проистекает, в том числе, из традиционалистских тенденций его политики. Совсем не случайно в ряду факторов, представляющих опасность для Западной цивилизации, называют, прежде всего, ИГ и Россию, ставя их рядом. Исламисты подрывают основы Западного мира, покушаясь на свободу, светскость и право. Нетрудно заметить, что в путинской России эти ценности также попираются. Путин строит «Третий Рим» и это определяет не только его внутреннюю, но и внешнюю антизападную политику, торпедирующую международное право. По существу, по факту путинская Россия – «традиционалистская, авторитарная, националистическая», объявившая войну Западу, выступает одним фронтом с радикальным исламом, несущим миру новый тоталитаризм (напомню, ещё в 2006 году «Charlie Hebdo» опубликовала манифест 12-и интеллектуалов, сравнивших исламизм со сталинизмом).

Поэтому возникает закономерный вопрос к министру С. Лаврову, который наряду с другими политиками принял участие в парижском Марше единства 11 января: уместно ли представителю государства, питающего терроризм на востоке Украины, участвовать в манифестации против террора? Вам ли выступать в защиту свободы слова, когда в России она растаптывается? Вы, часом, не ошиблись колонной? Может, вам более к лицу стоять в мракобесном пикете у посольства Франции в Москве, вместе с «православным активистом» Дмитрием Энтео, поддержавшим исламистских фанатиков-убийц?

На фото: 11 января 2015 года, Париж.