Московское бремя: как справиться с «нашей Пруссией»?

Если нам посчастливиться сделать Россию свободной от путинской мразоты, от этой спесивой атмосферы квасного патриотизма и быдловатого угара, если Россия при этом останется, если её не снесёт необратимый, резкий и безжалостный поток истории, то главной задачей нового, нормального и вменяемого, руководства станет не увеличение уровня жизни, не экономический рост, не демилитаризация — даже частичная, и не встраивание страны в мировое сообщество, из которого та с таким треском вылетела в прошлом году. Это всё второстепенные задачи. А главная — это обстоятельное и терпеливое излечение народа от причин и факторов становления этой уродливой психологии вождизма и мракобесия, запуск процесса положительной селекции и методичного выдавливания из русских всего советского, быдлячего, ватного. Без этого процесса через три-четыре поколения русский народ просто станет настоящим биомусором, психологическим аналогом алкоголика в пятом поколении, которому уже поздно делать примочки.

Задачей экстренной терапии станет прежде всего возвращение психологии русского народа в рациональную сферу, притягивание всех нас назад, к действительности, в которой мы живём. И есть один весьма действенный рецепт, способный это претворить в жизнь быстро и — с некоторыми коррективами — эффективно. В эриксоновской психологии, в основе которой так или иначе лежит неоюнгианство, есть стойкое убеждение в том, что внешняя оболочка сильно коррелирует с внутренним состоянием организма и наоборот, а это значит, что внутренние недуги можно эффективно лечить через изменение внешней среды. Попробуйте, например, выпрямиться во весь рост, широко улыбнуться, расправить плечи и распахнуть руки в открытой позе — а затем подумать о чем-то плохом. Как, получается? Или скрючиться, обхватив руками голову и представить что-то хорошее... Думаю, вы поняли мысль.

В социологии и государственном управлении такие теории наводят на мысль, что культ карго в определённых проявлениях очень даже полезен, если подражательство идёт по отношению чему-то хорошему. Даже бездумное копирование внешних признаков успешного соседа лучше, нежели продуманная терапия своих недугов без изменения поведения, распорядка и т.п. Классическим примером может служить раннее Просвещение, которое было просто копированием того, что европейцы тогда знали об Античности, не более. Фюстель-де-Куланж позже описывал античную демократию как теософскую концепцию, основой которой были боги, а ореопаг или сенат — воплощением пантеона. Особенно чётко это вырисовывалось в Риме, где каждая триба имела своего божества-покровителя, и лишь Юпитер Капитолийский был верховным арбитром в спорах. Но европейцы этой сути не знали, и потому пытались своей логикой объяснить происхождение демократического строя греков и римлян. Потому и появились общественные договоры Руссо, левиафаны Гоббса, и, конечно же, запрещение запрещать Вольтера. На выходе Просвещение, начатое с подражательства без понимания реальных причин явления, произвело на свет настоящее открытие. Которым Европа и Америка пользуются до сих пор.

Это отступление нужно было для того, чтобы показать: если рецепт помог одному больному обществу, то он может помочь другому. Его можно и нужно копировать, даже если причины не понимать. И таким процессом в нашем контексте излечения является послевоенные реформы в Германии, проводимые Конрадом Аденауэром и раньше — под внешним управлением западных держав. Красной нитью в них проходил один процесс, который в России из второстепенного превращается в главный. Это процесс уничтожения Пруссии и всего прусского в германском обществе. Прусского милитаризма, прусской государственной философии, прусского юнкерского тщеславия и агрессивного шовинизма. В России, как нетрудно догадаться, есть свой аналог Пруссии. Но всё по порядку.

1 марта 1947 года союзный Контрольный Совет официально заявляет, что Прусское государство «являлось источником милитаризма и реакции в Германии», и поэтому оно больше не существует. На территории бывшей Пруссии образовались новые федеральные земли, восходившие в своей исторической памяти чуть ли не к княжествам Священной Римской империи, прусская традиция из них вымывалась и выжигалась. Уроженцы старой Пруссии наряду с нацистскими бонзами стояли в самом конце по приоритетности занятия государственных должностей. Большая часть верхушки НСДАП просто покончило с собой, что отчасти облегчило Нюрнбергскому трибуналу и Контрольному Совету работу, а среднее звено из госсектора было полностью выметено. На этом разговоры о денацификации и люстрации можно и закончить. Потому что дальше в Германии начался процесс полного демонтажа Пруссии из голов немцев. Пруссия всё равно смотрелась некой метрополией в Германии как имперской, так и веймарской, она высасывала все способные кадры для своих нужд, попутно являясь приоритетом для государственных расходов, что, конечно, не было эффективно в долгосрочной перспективе. С этим и решили покончить такого рода «позитивной дискриминацией». Давайте вспомним, кого в нынешней Германии больше ценят? Гёте, Шопенгауэр, Бах, Герман Гессе, да и много кто ещё. Вот только пруссаков не котируют, прежде всего как носителей того самого «прусского юнкерского духа». Даже Эрих-Мария Ремарк, урождённый пруссак, протестовал именно против того, что сейчас происходит в России и того, что давили в послевоенной Германии тогда. Носителями прусского духа, впрочем, были не только пруссаки по рождению. Как говорится, главное достижение австрийцев в плане идентичности было доказательство того, что Бетховен был автрийцем, а Гитлер — немцем. Идентичность двух стран по большому счёту выстраивали «без Пруссии», как «провинившейся» части.

Столицей ФРГ не случайно сделали Бонн — вестфальский город, наименее других похожий на прусскую провинцию. Конечно, причина эта была не главной и не определяющей, но, думаю, это тоже имелось в мыслях западных оккупационных сил. Помимо этого половина Пруссии всё-таки осталась в ГДР (а по сути стала ГДР), что в исторической ретроспективе выглядит как разделение демонтажа Пруссии на два этапа — после Войны и после Объединения. Позже, при перенесении столицы в Берлин, интеграция остатков Пруссии и одновременный её демонтаж там пошли быстрее именно за счёт позитивного опыта и непосредственной близости отлаженной административной системы к конечной целевой аудитории. А в целом демонтаж Пруссии смог выработать новую гражданскую идентичность Германии, которая только сейчас, на волне неконтролируемой миграции, приобретает этническую компоненту. Идеология у ФРГ после её провозглашения была проста, как штык — «зачеркнём прошлое». Все предыдущие режимы назывались ошибочными путями, и в попытках избавиться от всего этого гнетущего наследия проводилась жёсткая фильтрация всего, что не соответствовало выбранному курсу. Было ли это демократично? В данном контексте это не имело значения.

А что же Россия? Какой у нас аналог Пруссии? Если кто не успел догадаться — это Московия. Московское княжество, бывшее изначально верным улусом Золотой Орды, потом в какой-то степени ставшей её косвенным преемником, родившим форменную восточную деспотию на землях, населённых европейским народом. Тяжесть московского бремени для России гораздо большая, чем тяжесть бремени прусского для Германии. Мало того, что господство Масковии длилось больше по времени, так оно ещё и принимало разные формы. Безжалостное «собирание земель русских» — война с собственным народом — сменилось консервацией крепостничества в XVII веке, которое при Петре и вплоть до Александра II стало лишь замороженным, но не изжитым признаком местячковой деспотии, решившей, что она есть великая империя. Советское время — это настоящее возрождение того сознания, даже в некоторой степени превзошедшее оригинал. Если интергация русской периферии в московкую систему, выжимавшую все соки из населения, шла хотя бы без ассимиляции, то те же самые принципы. положенные большевиками в основу советского строя, сдобрили ещё и перемалыванием различных региональных идентичностей русских в одну — совков. Людей без роду и племени, без связи со своим местом и его будущим. Даже пруссаки так не делали. Территориально Московия сейчас — это Москва, её область, да разного рода анклавы типа моногородов, разбросанных по стране. А вокруг — выжженое пространство Средней России, из которой московский спрут высасывает последние соки. Это всё так или иначе следует куда-то девать.

В итоге то, что союзники и христианские демократы сделали с Пруссией, кому-то из нас, если повезёт, необходимо будет сделать с Московией. Перенести столицу, вывести из Москвы налоговых резидентов, напрямую к Москве не относящихся, переформировать бюджет на принципах приоритетов региона, закрыть работникам московских (тут и (пост)советских, и «имперских» и прочих других) государственных, силовых и прочих подобных структур доступ в высшие эшелоны власти и управления. Но это и многое другое — лишь институциональная основа, без которой просто процесс с мёртвой точки не сдвинется. А главной составляющей будет продвижение новой русской гражданской идентичности, её закрепление и вытеснение ею всего того мусора, что ментальное Московское княжество успело за пять веков накидать в головы людям. Ведь именно этот груз комплексов подданных хана, ставших царём с боярами, и держит в том состоянии липкой приставучей субстанции всё население этой страны, так и не могущей стать народом и нацией. От этого груза надо освобождаться как можно быстрее и как можно обстоятельней. Что это значит? Это значит пересмотр приоритетов в культуре и искусстве, полная ревизия истории страны и построения новых принципов общества. По германскому образцу, другого у нас нет, а на изобретение велосипеда время тратить глупо. Это значит формирование новой для русских этики — трудовой, производственной, этики отношений и хозяйствования в целом. За образец можно брать хоть Германию, хоть Восточную Европу, хоть Скандинавию, хоть Ирландию, хоть США. Главное не пытаться придумывать чего-то «своего», лишь бы по-другому. По-настоящему своё у нас появится со временем, когда мы основные принципы нормальных стран усвоим. А пока что «её надо тащить за собой, дуру толстожопую», и никак иначе. Как с Германией делали Аденауэр и компания, втаскивая обескровленный от имперских замашек ментальных потомков прусских герцогов немецкий народ обратно в цивилизованный мир.

Когда не станет Московии, только тогда можно будет строить Россию. Как начали строить Грецию, лишь похоронив проект Византии, как турки за пару десятилетий провели все необходимые реформы, послав османов и Халифат куда подальше, как современная Польша перестала быть Речью Посполитой и смогла в евроинтеграцию, как ФРГ титаническими усилиями уничтожила Пруссию внутри себя и стала одним из самых могущественных государств мира. Это предполагает концентрацию на полное преобразование сознания населения, в кратчайший срок и всеми доступными средствами. Здесь идёт вопрос о выживании нас и наших потомков, а даже не противостоянии путинскому озверению. И чем дальше это озверение будет прогрессировать, тем меньше шанс на ремиссию. Впрочем, скоро эта степень станет окончательно ясна...