Крах антиутопии
В недавней историософской статье Алексей Широпаев, анализируя значение фигуры Ивана Грозного, прослеживает в действиях этого средневекового тирана «утопическую матрицу». Хотя «священные» опричные изуверства — это характерный пример обратной, антиутопической «матрицы». Но Алексей не делает разницы между этими жанрами — точно так же, как, например, историки Михаил Геллер и Александр Некрич, озаглавившие свое масштабное исследование советской эпохи «Утопия у власти».
Поэтому сегодня, в очередную годовщину большевистской революции (или, если угодно, переворота) представляется полезным напомнить фундаментальную разницу между утопией и антиутопией.
Впрочем, ее уже наглядно иллюстрируют актуальные события. На октябрьском пленуме КПРФ лидер этой партии Геннадий Зюганов выступил с угрозой согражданам:
Даже словесные призывы к разделению единой и неделимой России будут караться тюремным заключением.
Блогеры немедленно ответили демотиватором, где Зюганов сажает в клетку памятник Ленину — за то, что коммунистический вождь первым в свое время посмел «разделить единую и неделимую», предоставив независимость Финляндии.
Хотя, предоставляя эту независимость, другой рукой Ленин вооружал финскую «красную гвардию», рассчитывая на то, что она вернет Финляндию под кремлевское руководство. Такова была лукавая диалектика «самого справедливого строя», где утопия и антиутопия сочетались практически неразрывно.
И все же не предоставить финнам независимость большевики не могли. Еще не просохли чернила на Декларации прав народов России, которую они провозгласили в первые дни своей власти, сразу после Декретов о мире и о земле. Вопреки известным анекдотам о своей медлительности, финны сориентировались быстрее других и поставили перед Совнаркомом вопрос ребром. Большевикам просто не оставалось иного выбора, кроме признания независимости этой страны. Они не могли нарушить собственную революционную Декларацию всего лишь через месяц после ее провозглашения — это грозило стремительным подрывом общественного доверия к ним, а ЧК еще только создавалась...
Утопия, которую не пожелали воплощать
В этой Декларации особенно впечатляют подписи:
...Совет Народных Комиссаров решил положить в основу своей деятельности по вопросу о национальностях России следующие начала:
1) Равенство и суверенноcть народов России.
2) Право народов России на свободное самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельного государства.
3) Отмена всех и всяких национальных и национально-религиозных привилегий и ограничений.
4) Свободное развитие национальных меньшинств и этнографических групп, населяющих территорию России.
Вытекающие отсюда конкретные декреты будут выработаны немедленно после конструирования Комиссии по делам национальностей.
Именем Республики Российской
Народный комиссар по делам национальностей
Иосиф Джугашвили-Сталин.
Председатель Совета Народных Комиссаров
В. Ульянов (Ленин).
Эта Декларация — яркий утопический документ. Если бы она действительно была реализована — Российская империя осталась бы в истории, как Германская, Австро-Венгерская и Османская, чей срок подошел именно в те годы. Российское Временное правительство, к сожалению, так и не смогло выработать внятной политики относительно национально-регионального многообразия России, во многом держалось имперских стереотипов, что и открыло дорогу куда более радикальным в своих заявлениях большевикам.
Однако вместо реализации своей «земшарной» освободительной утопии большевики уже через несколько месяцев после захвата власти продемонстрировали классический случай предательства революционной партией своих собственных идеалов. На первый план вышла не сама революция, но борьба с ее «врагами». Это и знаменовало собой перерастание утопии в антиутопию.
Например, в 1919-20 гг. население нескольких северокарельских волостей по примеру Финляндии решило воспользоваться декларированным большевиками правом на самоопределение и провозгласило Ухтинскую республику. Но большевики уже забыли свою Декларацию и бросили на подавление «сепаратистского мятежа» несколько красных дивизий. Фактически они тем самым приступили к воссозданию той самой империи, против которой, казалось бы, так долго боролись.
Большевики разорвали собственный «Декрет о мире» неоимперским экспортом революции в соседние страны. «Декрет о земле» был уничтожен продразверсткой и последующей «коллективизацией» крестьян в колхозы. Вместо фантастического «царства свободы» построили «Архипелаг ГУЛАГ».
Если от утопии отказываются — антиутопия возникает на ее месте как бы «сама собой»...
Двуглавый вождь
Грань между утопией и антиутопией может пролегать и внутри одной личности. Здесь показательным примером выступает тот же Ленин. В своей знаменитой дореволюционной работе «Государство и революция» он выражается с резкостью радикального анархиста:
Пока есть государство, нет свободы. Когда будет свобода, не будет государства. Мы ставим своей конечной целью уничтожение государства, т. е. всякого организованного и систематического насилия, всякого насилия над людьми вообще.
Однако уже в 1919 году, возглавив советское государство, уточняет:
Мы признаем свободу и равенство только для тех, кто помогает пролетариату победить буржуазию.
А что такое «диктатура пролетариата»?
Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть.
Именно этот мировоззренческий кульбит пророк Достоевский когда-то изобразил словами Шигалёва:
Мое заключение в прямом противоречии с первоначальной идеей, из которой я выхожу. Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом.
Ницшеанский вердикт
Европейский фашизм (под этим термином в России принято некорректно объединять антикоммунистические движения различных стран в 1920-40-е гг.), начиная с раннеитальянского, по существу, был реакцией на это антиутопическое перерождение большевизма.
Даже те европейцы, которых большевики считали «пролетариями», были шокированы реальной информацией об СССР, которая иногда все же просачивалась сквозь его «границы на замке». Поэтому они организовывали собственные партии — также «социалистические» (это был Zeitgeist), но с приставкой «национал-» — в надежде избежать для своих стран подобного «светлого будущего».
Вообще, можно выдвинуть историческую гипотезу (которую наверняка запретят согласно готовящемуся закону «об оскорблении патриотических чувств») — если бы не антиутопическое, тоталитарное перерождение большевизма, никакого фашизма в Европе не возникло бы в принципе. Его идеологам невозможно было бы ссылаться на советские лагеря и колхозы как на убедительный пример того, что большевики обещали одно, а построили совсем другое. Фашизм появился не как некая аномалия, «вероломно прервавшая мирный труд советских людей» — но именно как логичный исторический ответ на агрессивную коммунистическую антиутопию.
Есть и этическая дилемма. Фашизм уже давно стал медиа-образом «абсолютного зла», когда любому неприятному персонажу пририсовывают свастику и усики. Однако фашизм был по крайней мере честен в своих диктаторских и антигуманистических принципах — что заявлял, то и делал. А вот коммунизм декларировал очень свободные и гуманные идеалы — но на деле приводил к их полной противоположности. И эта ложь, выдающая себя за истину, выглядит даже «более абсолютным» злом...
Ницше в «Генеалогии морали» как-то заметил, что на самом деле в этом мире борются лишь две силы — активные и реактивные. Если первые воплощают собственную волю, то весь смысл деятельности вторых — борьба с чьей-то чужой волей. Характерный маркер реактивных сил — любые идеологии, начинающиеся на «анти-».
С этой точки зрения фашизм (с его антикоммунизмом, антисемитизмом, антилиберализмом и т.д.) был конечно реактивной силой. Но и большевизм, быстро перешедший от своих утопических декретов и деклараций к самоцельной «борьбе с врагами», также, и даже масштабнее продемонстрировал свою реактивную природу. Когда от утопии отказались — осталась одна реакция, которая продолжается и поныне. Характерно, что среди нынешних коммунистов практически нет никого, кто бы сочинял какие-то безумные футуристические проекты — как симпатизировавшая большевикам интеллигенция ровно 100-летней давности. Сегодня в российской коммунистической среде — лишь безнадежная тоска по утраченной империи и ее вождям. Если бы Ленин действительно умел заглядывать в будущее — он бы наверняка раздумал делать в этой стране революцию...
О возможности утопий
Но, может быть, воплощение утопии вообще невозможно? Она либо остается сугубо литературным жанром, либо всякий утопический идеал при попытке его реализации с неизбежностью искажается, превращаясь в свою антиутопическую противоположность?
Жан Бодрийар в своей книге «Америка» это убедительно опровергает, назвав даже специальную ее главу «Воплощенная утопия». Американцам действительно удалось реализовать утопию Нового Света, построив куда более свободную и современную цивилизацию, чем Европа того времени. И хотя сегодня уже многое, конечно, не соответствует романтике вольных первопроходцев и их прямому самоуправлению, базовые принципы гражданских свобод там остались в неприкосновенности. Например, там вполне легально существует множество сепаратистских движений — но никто не обвиняет их в «экстремизме» и уж тем более не грозится тюремными сроками за словесные призывы...
Однако утопия построения демократии в России вновь сорвалась. И вновь по той же причине — ее просто не пожелали строить в действительности, подменив очередной «борьбой с врагами». Сначала с «врагами демократии», посчитав ими свободно избранный парламент, затем — с «врагами России», развязав колониальную кавказскую войну. Поэтому в итоге построили очередную антиутопию, вернувшись в наезженную имперскую колею — но с формально «демократическими» фразами.
Ритуальные фразы про «построение коммунизма» точно так же твердили и при Брежневе — только в них уже никто не верил, начиная с самой власти. Вот и сегодня, спросите Зюганова: вы разве против демократии? — Ни в коем случае! — будет отрицать он, — Коммунисты — самые последовательные демократы. Но тех, кто говорит неправильные слова, надо сажать!
Сбылась мечта патриота
Если утопию обычно предают, то антиутопия рассыпается сама — и часто совершенно внезапно. Так советская антиутопия стремительно рухнула за три августовских дня в 1991 году, многие даже не успели понять — а что это было? Однако уже через десять лет ее принялись постепенно реставрировать, причем в синтезе с досоветской имперско-клерикальной идеологией и символикой.
Когда российский триколор поднимают под мелодию советского гимна, Александр Проханов может быть счастлив — сбылась его давняя мечта о «единстве красных и белых». Хотя он все же писатель проницательный, и сам уже давно замечает в романах пародийность этого синтеза. Однако в газетных передовицах полностью его поддерживает — автор идеи неизбежно становится ее заложником...
Очевидно, что весь этот православно-коммунистический карнавал предпринят властью с сугубо технологической целью — удержать единство империи. Иных, обращенных в будущее целей у империи просто нет. Поэтому она берет все самое реакционное и антиутопическое и у «красных», и у «белых», смешивает эти ингредиенты и выдает такой коктейль за единую «национальную идею России». Однако коктейль получается все же трудносочетаемым и даже взрывоопасным. Чем более смыкаются эти имперские идеологии, тем нагляднее они демонстрируют собственную абсурдность и тем быстрее приближают крах «единой» антиутопии. Уже сегодня происходящее в официозе все менее поддается рациональному анализу и все чаще может быть описано лишь как прогрессирующее безумие...
А «утопией» сегодня часто называют мечты о действительно постимперском, регионалистском будущем России. И чтобы они также не превратились в антиутопию (вариант которой в «Теллурии» уже предсказал мастер этого жанра Владимир Сорокин), эти смутные мечты надо превратить в реальный цивилизационный проект. Регионалисты должны стать ницшеанскими «активными силами» — т.е. не зацикливаться на заклинаниях «против империи», но внятно и убедительно объяснить обществу: чего же хотят они сами?
