Политика

Несостоявшийся преемник

Несостоявшийся преемник

О парадоксальных параллелях в российской политической истории

Шокировавшее страну и мир убийство Бориса Немцова, помимо конспирологических версий, породило в обществе и множество исторических аналогий, порою весьма экзотических. Это событие сравнивают с убийством Распутина, Кирова и даже итальянского антифашиста Джакомо Маттеотти в 1924 году, после которого Муссолини обрел тотальную власть.

Однако почему-то мало кто из наблюдателей проводит параллель, более очевидную для всех, кто хотя бы поверхностно изучал политическую историю ХХ века. Конечно, буквальных исторических повторений не бывает. Но некоторые особенности биографии удивительно сближают политические личности Бориса Ефимовича Немцова и Льва Давидовича Троцкого.

Впрочем, еще 8 лет назад, когда ничто не свидетельствовало о трагическом завершении этой параллели, ее уже отметил петербургский писатель Александр Мелихов:

И Немцов, и Троцкий обладали неординарными способностями к точным наукам; и тот, и другой отказались от них ради политической борьбы; и тот, и другой вознеслись до высот второго лица в государстве; и тот, и другой были низвергнуты с этих высот; и тот, и другой написали книгу размышлений о причинах взлета и падения.

Разумеется, идеологически их сопоставлять невозможно — если Троцкий был пламенным коммунистом, то Немцов, напротив, радикальным антикоммунистическим либералом. Однако некоторые формулировки из книги «Преданная революция» по своему пафосу вполне напоминают выводы автора «Исповеди бунтаря».

Троцкий писал:

Бюрократия победила не только левую оппозицию. Она победила большевистскую партию. Она победила программу Ленина, который главную опасность видел в превращении органов государства „из слуг общества в господ над обществом“. Она победила всех этих врагов — оппозицию, партию и Ленина — не идеями и доводами, а собственной социальной тяжестью. Свинцовый зад бюрократии перевесил голову революции. Такова разгадка советского Термидора.

Если заменить здесь «коммунизм» на «демократию», «революцию» на «реформы», а Ленина на Ельцина — получится едва ли не в точности позиция Немцова по отношению к процессам, начавшимся в 2000-е годы. Причем обвинение в «бонапартизме» совершенно идентично — только в первом случае оно обращалось к Сталину, во втором к Путину.

В последние годы жизни Ленина Троцкий воспринимался многими его естественным «преемником» — да и сам полагал себя таковым. То же можно отметить и в случае с Немцовым — сам Ельцин в 1994-98 гг., то ли в шутку, то ли всерьез, называл своим «преемником» именно его.

Ельцин, похоже, искренне симпатизировал молодому нижегородскому губернатору, а позже и российскому вице-премьеру, способному на практике проводить рыночные реформы — в условиях, когда прежняя советская бюрократия уже не понимала новую реальность.

Однако Немцов все же поспешил считать себя победителем в новой эпохе. Реальными победителями оказались присвоившие всю советскую собственность олигархи. Кстати, именно Немцов ввел этот термин в российский политический лексикон и провел в 1998 году конференцию «Будущее России: демократия или олигархия?» Но олигархи, вовремя оценившие значимость медиа-технологий, в то время обрушили на вице-премьера неслыханную телеатаку по всем «независимым» телеканалам, которая возложила именно на него всю ответственность за «лихие 90-е». Рейтинг Немцова рухнул — и Ельцин стал задумываться о поисках другого «преемника»...

Примерно то же самое происходило в 1920-е годы. Сыграв одну из решающих ролей в победе большевизма, Троцкий впоследствии все более оттеснялся партийной бюрократией от принятия решений. Его революционный идеализм был совсем не нужен прагматичным «олигархам» того времени. Власть в захваченной стране они не желали менять ни на какие химеры «мировой революции».

В переводе на современный язык, Немцов также отстаивал принципы максимальной интеграции России в западный мир, но постепенно проиграл сторонникам «особого пути» и «духовных скреп».

Кстати, отношение к русской истории и культуре у обоих рассматриваемых деятелей гораздо интереснее и сложнее, чем рисуют те, кто изображает их «русофобами». Так, Троцкий, например, весьма ценил поэзию Сергея Есенина. А вице-премьер Немцов, советником которого был религиозный философ Виктор Аксючиц, являлся одним из организаторов торжественного захоронения останков царской семьи.

Но оба возможных «преемника», несмотря на свою яркость и убедительность для публики, в целом, на удивление, оказались «не бойцами», когда их харизма поугасла. Троцкий в середине 1920-х годов вместо того, чтобы бороться за власть в партии, смирился со своей отставкой, затем со ссылкой, а позже и высылкой из страны. Немцов не стал баллотироваться на президентский пост ни в 2000 году, ни в 2004-м, хотя негативная эволюция России, по его признанию, ему тогда была уже очевидна.

Эта пассивность когда-то весьма популярных политиков действительно удивляет. Левиафан империи словно бы лишает несостоявшихся «преемников» всякой энергетики. Хотя Немцов, еще в бытность на высоких государственных постах и обладая немалыми возможностями, мог бы легко отбить медийную атаку олигархов на себя. Если бы инициировал создание глобальных русскоязычных СМИ (аналогов CNN или Fox News). И впоследствии «первой» власти было бы гораздо сложнее перепрограммировать «четвертую», превратив ее в свое орудие пропаганды, как ОРТ и НТВ. А без этого, возможно, не случилось бы мировоззренческого переворота нулевых годов...

Также «проевропейского» Немцова почему-то не особо интересовала популярная в Европе тема регионализма. Это тем более удивительно, учитывая его нижегородское губернаторство, позже попытку стать мэром родного Сочи и, в последние годы, ярославское областное депутатство. Тема развития российского федерализма и регионального самоуправления никогда не была у него доминирующей, далеко уступая «общероссийским» лозунгам. Но видимо, московская карьера политика неизбежно нагружает его множеством централистских стереотипов. Хотя вновь можно заметить, что если бы российский федерализм к нулевым годам представлял собой яркое и значимое политическое явление, последующее возведение всеподавляющей «вертикали» было бы весьма затруднительным...

Удивительно, но и печально, что эти проблемы (поддержки свободных СМИ и развития федерализма) и поныне не являются ведущими у лидеров российской оппозиции. Вместо этого они все еще пытаются создавать какие-то новые партии в расчете на будущие выборы. Но без реально свободной прессы и возрождения конституционных принципов федерации результат этих выборов видится, увы, вполне предсказуемым...

Немцова невозможно представить президентом нынешней, нео-имперской России, враждебной к Западу и вторгающейся в соседние страны. Как и Троцкого невозможно представить во главе СССР 1940 года, когда его убили. Задавленное репрессиями и пропагандой сознание граждан страны уже радикально отличалось от революционной эпохи. Хотя это убийство до сих пор остается исторической загадкой — чем всесильному Сталину мог помешать «мировой революционер», скрывшийся от мира в мексиканской сельве? Он уже не оказывал никакого влияния на реальную политику.

Впрочем, если подумать в категориях альтернативной истории, интересно прикинуть, как Троцкий оценил бы ситуацию следующего, 1941 года? Если бы история развивалась так, как мы ее знаем, он наверняка бы поддержал СССР против нацистской Германии — даже несмотря на свой радикальный антисталинизм. А если бы СССР первым выступил с «освободительным походом» в Европу? Здесь возникло бы множество вариантов, и не исключено, что личность Троцкого вновь оказалась бы востребована в политике. Во всяком случае, «репетицию» такого похода, советское вторжение в Финляндию 1939-40 гг., Троцкий решительно осуждал, называя эту войну «постыдной».

Однако идеи все-таки живут своей жизнью, превосходящей человеческие. И может быть, неслучайно, что многие революции второй половины ХХ века происходили именно в Латинской Америке? Впрочем, в этой заметке нас интересовали лишь некоторые повторяющиеся сюжеты в российской истории.

12 751
Вадим Штепа

Читайте также

Культура
Лучший герой русской литературы

Лучший герой русской литературы

В чём смысл образ Бендера? Бендер переходит Границу. Пытается, по крайней мере. Вообще, все попытки в русской жизни вырваться из Обусловленности связаны с евреями. Евреи — непреложный фактор русской свободы, её необходимый бродильный фермент. Совершенно очевидно, что фактор русской свободы связан с еврейством — так же, как Балаганов накрепко связан с Бендером.

Алексей Широпаев
История
«За Советы без коммунистов!»

«За Советы без коммунистов!»

Ну казалось бы, какие могут быть герои в братоубийственной войне? Давно пора, говорят нам, покончить с этой междоусобицей в умах русских людей и придти к национальному примирению. Всё верно. Однако от конкретного отношения к конкретным лагерям и лицам той кровавой исторической драмы всё равно никуда не деться. И это отношение — чтобы уж действительно положить конец национальному расколу — должно быть объективно историческим.

Ярослав Бутаков
Общество
Крах антиутопии

Крах антиутопии

Вместо реализации своей «земшарной» освободительной утопии большевики уже через несколько месяцев после захвата власти продемонстрировали классический случай предательства революционной партией своих собственных идеалов. На первый план вышла не сама революция, но борьба с ее «врагами». Это и знаменовало собой перерастание утопии в антиутопию.

Вадим Штепа