Не лишние ценности. Ответ Владиславу Иноземцеву
С большим интересом следил за дискуссией Александра Янова и Владислава Иноземцева, развернувшейся в статьях: «Ценности и интересы», «Лишние ценности. Ответ Александру Янову», «Лишние ценности? Ответ на ответ Владислава Иноземцева».
Насколько я понял, оппонентам не удалось переубедить друг друга, и каждый остался при своем мнении. Предпочтения читателей также разделились, при этом есть и такой взгляд: «Оба правы и оба неправы».
Тем не менее, для меня абсолютно очевидно, что многие утверждения Владислава Иноземцева, изложенные в статье «Лишние ценности. Ответ Александру Янову», являются поверхностными и неверными. В данной публикации я постараюсь это доказать.
Для начала предлагаю найти центральную идею в статье Владислава Иноземцева, на которой основывается его точка зрения, и которую мы будем оспаривать. На мой взгляд, вот она:
«Я полагаю, что ценности — это такие убеждения, представления и стереотипы, к которым каждый человек приходит индивидуально. Исходя из этого можно утверждать, что единственной универсальной социальной ценностью является свобода — ведь без нее человек не может ни определить остальные свои ценности, ни следовать им. Ответом общества на свободу человека являются нормы — установления, ограничивающие ее так, чтобы проявления свободы одних людей не наносили вреда другим. Чтобы нормы соблюдались, они должны в значительной мере соответствовать человеческим интересам, которые проистекают из потребностей — а их совокупность описана и ранжирована в знаменитой «пирамиде Маслоу». Собственно, всё».
Давайте акцентируем внимание на этой фразе: «единственной универсальной социальной ценностью является свобода» и постараемся определить, насколько прав автор.
10 декабря 1948 года на 183-м пленарном заседании Генеральной Ассамблеи ООН была принята Всеобщая декларация прав человека, преамбула которой начинается со следующих слов:
«Принимая во внимание, что признание достоинства, присущего всем членам человеческой семьи, и равных и неотъемлемых прав их является основой свободы…»
Статья 1 Всеобщей декларации прав человека определяет:
«Все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах».
Данные положения означают, что свобода не является «единственной универсальной социальной ценностью», как утверждает Владислав Иноземцев, в ее фундаменте находится еще одна более значимая для цивилизованного человечества ценность, на которую А.Л. Янов неоднократно обращал внимание Владислава и которую последний настойчиво игнорировал. Эта ценность – достоинство.
Положения Всеобщей декларации прав человека получают свое развитие в иных нормативно-правовых документах Европейского союза. В первой статье Хартии Европейского союза об основных правах изложено:
«Глава 1. Достоинство
Статья 1. Человеческое достоинство
Человеческое достоинство неприкосновенно. Оно подлежит уважению и защите».
Указанные правовые нормы закрепляются в национальных Конституциях и становятся общеобязательным законом:
Статья 1 Основного закона Федеративной Республики Германия:
«(1) Достоинство человека неприкосновенно. Уважать и защищать его - обязанность всей государственной власти.
(2) Исходя из этого, немецкий народ признает неприкосновенные и неотчуждаемые права человека в качестве основы всякого человеческого сообщества, мира и справедливости на земле.
(3) Нижеследующие основные права обязательны для законодательной, исполнительной и судебной власти как непосредственно действующее право».
Статья 30 Конституции Республики Польши:
«Естественное и неотъемлемое достоинство человека образует источник свобод и прав человека и гражданина. Оно нерушимо, а его уважение и охрана являются обязанностью публичных властей».
Статья 21 Конституции Российской Федерации:
«1. Достоинство личности охраняется государством. Ничто не может быть основанием для его умаления».
Хочу заметить, что вышеуказанные выводы не являются исключительно моей точкой зрения.
Доктор юридических наук, профессор В.В. Невинский в своей работе «Конституция Российской Федерации и достоинство человека (Воспоминания о будущем)» пишет:
«Достоинство человека в широком смысле выступает как источник всех возможных прав и свобод человека и одновременно находит конкретизацию в реализации каждого из них. Соответственно, Конституция РФ признает в качестве высшей общественной ценности не просто права и свободы, а человеческое достоинство и вытекающие из него права и свободы».
Польский правозащитник Марек Новицкий в своей Лекции по правам человека продолжает эту тему:
«Как я уже сказал, люди обладают какими-то естественными правами и свободами. Откуда у них эти права и свободы? Очень трудно ответить на этот вопрос. Когда мы пытаемся посмотреть на всю эту архитектуру прав человека, надо ввести какие-то основные понятия. В науке обычно бывает так: вначале есть какие-то определения, понятия, не совсем четкие. Нельзя, например, думать о физике без такого, знаете, как в математике, понятия множества. Все мы понимаем, что такое время, длина или масса. А потом уже мы определяем скорость, ускорение, силу. Нет хорошего определения времени, длины. И вот понятия, которые мы применили в самом начале, они и были понятиями интуитивными, а потом уже возникает четкая наука, точная наука.
И математику, и физику не построишь, если не скажешь, что все мы понимаем, что такое множество. А если мы понимаем что такое множество, то уже на основании понятия множества можно вводить определение других понятий.
Для прав человека таким первым и основным понятием, на котором всё основывается, является понятие человеческого достоинства, или, как предпочитают говорить христиане, это понятие достоинства человека. Есть вообще два вида достоинств: есть человеческое достоинство и есть понятие личного достоинства. Личное достоинство, это нечто близкое понятию чести. Если я веду себя благородно, то у меня есть личное достоинство. А когда я подличаю, я его теряю. То есть личное достоинство зависит от моего поведения, от того, как я себя веду. А человеческое достоинство связано с самой сутью человечности, тут не надо ничего делать, этим достоинством обладает каждый человек, каждое человеческое существо: и младенец, который еще ничего ни плохого, ни хорошего не сделал, но он уже человек; и самый жуткий преступник, потому что он – человек».
Известный немецкий философ и социолог Юрген Хабермас в своей статье «Концепт человеческого достоинства и реалистическая утопия прав человека» говорит следующее:
«Тема неприкосновенности человеческого достоинства была поднята немецкой общественностью в 2006 году, когда Федеральный Конституционный суд отклонил в качестве антиконституционного принятый бундестагом «Закон о безопасности полетов» (“Luftsicherheitsgesetz”). Парламент имел тогда перед глазами сценарий «9/11», то есть террористическую атаку на башни-близнецы Всемирного торгового центра; поддерживая энтузиазм протеста, парламент разрешал в ситуациях, когда пассажирский самолет превращен в живую бомбу, сбивать его, дабы защитить неопределенно большое множество людей, находящихся под угрозой на земле. Конституционный суд решил, однако, что убийство таких пассажиров органами государства было бы антиконституционным актом. Обязанность государства защищать жизнь возможных жертв террористического акта (по статье 2,2 ОЗ) должна отступить перед обязанностью уважать человеческое достоинство пассажиров, «<…> ибо ограниченное правомочие государства на распоряжение их жизнью отрицается той ценностью, которая принадлежит каждому из пассажиров изначально и ради него самого». В этих словах Конституционного суда слышится эхо кантовского категорического императива.
Уважение к человеческому достоинству каждого лица запрещает государству использовать какого-либо индивида в качестве всего лишь средства, хотя бы при этом целью было спасение жизни многих других лиц.
Чем глубже базисные права пронизывают всю систему прав, тем чаще они берут верх как над вертикальным отношением отдельного гражданина к государству, так и над горизонтальными отношениями отдельных граждан между собой. При этом умножаются коллизии, требующие разумного взвешивания конкурирующих базисно-правовых притязаний. В подобных hard cases обоснованное решение зачастую оказывается возможным только через оглядку на абсолютно значимое, то есть – на высший ранг человеческого достоинства. Вместе с тем данное понятие отнюдь не играет в судебном дискурсе роль всего лишь местоблюстителя, стоящего на службе у интегративной концепции прав человека, которая пока еще не построена. «Достоинство человека» – это сейсмограф, который показывает, что права – и именно права, которые должны дать гражданам политическую общность, позволив им уважать друг друга как членов добровольной ассоциации свободных и равных, – что они конститутивны для демократического правопорядка. Лишь обеспечение этой категории прав человека создает статус граждан, которые как субъекты равноправия правомочны притязать на то, чтобы быть уважаемыми в их человеческом достоинстве.
После двух веков современного конституционного развития мы лучше понимаем, чем это развитие было отмечено уже от начала: достоинство человека образует портал, через который эгалитарно-универсалистское содержание морали импортируется в право. Идея человеческого достоинства – это понятийный шарнир, который сочленяет мораль равного уважения к каждому с позитивным правом и демократическими правовыми декларациями, – сочленяет так, что из их обоюдной игры при благоприятных исторических обстоятельствах может возникнуть политический порядок, основывающийся на правах человека. Классические декларации прав человека прельщали речами о «прирожденных» или «неотчуждаемых» правах, о правах «неотъемлемо внутренних» или «естественных» и заимствовали из религиозных и метафизических учений понятие “droits inaliénableset sacrés” («права неотчуждаемые и священные»): “We hold these truths to be selfevident, that all men are<…> endowed with certain unalienable rights <…>” («Мы считаем очевидной истиной, что все люди <…> разом наделены известными неотчуждаемыми правами»). Однако в мировоззренчески нейтральном государстве подобные предикаты имеют прежде всего местоблюстительный смысл: они напоминают о неподвластном государственному распоряжению модусе всеобщего согласного обоснования, относящегося к добавочному моральному содержанию этих прав. Отцам-основателям [новых конституций] также было ясно, что права человека должны быть демократически «разъяснены» в их чисто моральной обоснованности и далее специфицированы и имплементированы в рамках политической общности.
Поскольку моральные обещания должны быть отчеканены в юридической монете, права человека уподобились двуликому Янусу, который одновременно обращен и к праву, и к морали [Ломанн 1998, 62 – 95].
В свое время эта совсем новая категория прав вновь связала два элемента, которые в раннее Новое время родились из естественно-правового симбиоза факта и нормы, обособились друг от друга и оформились в качестве противостоящих друг другу направлений. На одной стороне – внутренняя мораль, укорененная в субъективной совести и обоснованная рационально (у Канта она вообще выведена в сферу интеллигибельного). На другой – принуждающее, позитивно фиксированное право, которое служит абсолютным государям и старым парламентам (сословным собраниям) и оказывается властным организующим началом при учреждении современного государственного устройства и капиталистического товарного обмена. Понятие прав человека немало обязано невероятному синтезу этих двух элементов. И надо заметить, их связь осуществилась посредством понятийного шарнира «человеческое достоинство». Смыслообразующее начало концепта человеческого достоинства подверглось при этом существенной трансформации. Здесь, очевидно, сыграли роль те расхожие представления о социальном достоинстве, которые в сословных обществах европейского средневековья и профессионально-сословных обществах раннего Нового времени так или иначе были связаны с особыми статусами.
И все-таки само нормативное притязание обосновывается из универсалистской морали, содержание которой через идею достоинства человека уже давно получило доступ в гуманитарно-правовые и гражданские статьи демократических конституций. Только благодаря этой внутренней связи между достоинством человека и правами человека было достигнуто такое взрывное по силе подсоединение морали к медиуму права, в котором издавна нуждалась конструкция более справедливого политического порядка.
Эта моральная заряженность права есть результат конституционных революций XVIII столетия. Тот, кто пытается нейтрализовать данное напряжение, покушается на само динамичное восприятие существующего, которое делает граждан наших обществ, стоящих на полпути к обществам либеральным, чувствительными ко все большему обескровливанию базисных прав и к острой опасности выхолащивания демократических прав-свобод, за которые мы когда-то поручились».
(Я привел достаточно много выдержек из публикации Юргена Хабермаса, чтобы многосторонне поддержать свою точку зрения и раскрыть связь между универсальной общечеловеческой моралью и правом в современном цивилизованном мире, но, тем не менее, очень рекомендую прочитать полностью его статью, потому что она содержит очень важные рассуждения и выводы, которые сегодня не так часто встречаются в российском общественно-политическом дискурсе, подтверждением чему является спор Янова-Иноземцева. Однако, к счастью, времена меняются).
Таким образом, на основании всего вышеизложенного, можно считать утверждение Владислава Иноземцева о том, что «единственной универсальной социальной ценностью является свобода» – поверхностным и неверным. Достоинство не является «лишней ценностью».
Здесь необходимо отметить, что, по моему мнению, помимо достоинства и свободы существуют иные универсальные социальные ценности. Но это уже тема для другой статьи. В мою задачу входило лишь доказать, что свобода не является единственной универсальной социальной ценностью.
Теперь я хотел бы показать как несостоятельность центральной идеи статьи Владислава Иноземцева влечет за собой неверность иных его утверждений, изложенных в статье.
«В этой «системе координат» современные общества в первую очередь характеризуются подчинением «ценностей» нормам — что я считаю огромным и неоспоримым благом».
Как я только что доказал, в современном цивилизованном мире универсальные социальные ценности конституируют нормы, наполняют их содержанием, определяют для них направление, и устанавливают для них рамки. В современном цивилизованном мире нормы подчиняются универсальным социальным ценностям и никогда наоборот. В этом и состоит суть естественного права.
«Ценности не сплачивают обществ – они их скорее разделяют».
Именно универсальные социальные ценности, такие как достоинство, свобода, справедливость, уважение, честность, порядочность и пр. сплачивают людей и общества. Это категории, которые являются сутью нашей цивилизованности и из века в век сплачивают людей для борьбы с бесправием, ложью, лицемерием, унижением, ненавистью и рабством. А ярким примером сплочения обществ и государств является Всеобщая декларация прав человека, которая является рекомендательным документом, основанным на универсальных социальных моральных ценностях, тем не менее, ее положения в настоящее время находятся в основе всех конституций современных демократических стран. Человеческое достоинство – это то, что может сплотить дворника и профессора, школьника и пенсионера, домохозяйку и Президента, католика и буддиста, социалиста и либертарианца, ливийца и индуса, Норвегию и Сингапур.
«проблема с нами не в «ценностях», а в нормах: мы не умеем ни устанавливать их, не следовать им».
Проблема с нами не «в нормах», а в том, что известный экономист утверждает, что единственной универсальной социальной ценностью в современном цивилизованном мире является свобода и до сих пор не знает, не видит и не признаёт существование других универсальных социальных ценностей, например, достоинства, и его в этом поддерживает 500 с лишним человек, сделавших перепост его статьи в социальных сетях, а известный историк знает, что свобода не является единственной универсальной социальной ценностью, но не может это доказать известному экономисту.
«Современный мир цивилизован не благодаря ценностям, а благодаря нормам и интересам».
Современный мир цивилизован благодаря интересам, которые находятся в рамках правовых норм, основанных на универсальных социальных моральных ценностях.
Данный перечень можно продолжать и дальше, но чтобы не утомлять читателя я, пожалуй, на этом закончу.
Думаю, после прочтения этой статьи внимательный читатель вполне сможет самостоятельно выделить в публикации Владислава Иноземцева неверные положения.
На самом деле, серьезной ошибкой Владислава, на которую ему также указывал в своем ответе А.Л. Янов и которая не позволила ему разобраться в этом вопросе, является смешивание всего в одну кучу. Именно поэтому у него любые ценности (кроме «единственной») ведут в ад, а спасательный круг – это исключительно нормы. Если не глядя смешать все краски на палитре, то получится тёмно-серая масса, очень неприятная на вид. Если же рассматривать каждый цвет в отдельности, не смешивая, можно даже при беглом взгляде увидеть, что желтый цвет отличается от красного, а каждый из них совсем не похож на чёрный. Я бы предложил Владиславу не торопиться с выводами и еще раз, не спеша, внимательно и детально исследовать эти вопросы, что, я очень надеюсь, изменит его резкий максимализм и солидарность с недоумевающими от чтений европейских деклараций российскими чиновниками.
В заключение я хотел бы сказать, что Владислав Иноземцев, как и любой свободный человек, вправе не согласиться с моими выводами и остаться при своем мнении. Однако, к счастью, это никак не повлияет на изложенные мной факты, разделяемые всем современным цивилизованным миром.
