Общество

Стокгольмский синдром русского человека

Стокгольмский синдром русского человека

Стокгольмский синдром — термин популярной психологии, описывающий защитно-подсознательную травматическую связь, возникающую между жертвой и агрессором. Под воздействием сильного шока заложники начинают сочувствовать своим захватчикам, оправдывать их действия и в конечном счете отождествлять себя с ними, считая свою жертву необходимой для достижения «общей» цели.

Как-то раз мне довелось присутствовать на диспуте, в котором участвовали ультракоммунисты троцкистского толка с одной стороны и ультралибералы с другой. Удивительно, что дискуссия, начавшись как чисто экономическая, очень быстро перешла в сферу, где чаще и чаще звучали слова «нация», «русский народ» и т. д. Разумеется, ничего внятного этому русскому народу ни те, ни другие предложить не могли, но уже то, что столь далекие от национализма силы пытаются заигрывать с русскими, зачастую не особо понимая, что сами вкладывают в это понятие, говорит о многом. Еще 10 лет назад такое было бы просто невозможно. И не потому, что дискуссия стала «более свободной». Нет. Потому что политическая повестка дня без слова «русский» теряет всякий смысл.

Оказавшись на обломках гигантской империи, русские столкнулись с тяжелейшей проблемой самоидентификации, иными словами — кого считать русским. Но гораздо хуже то, что слово «русский» в мировых медиа значит вообще непонятно что. И происходит это вовсе не из-за какой-то невероятной сложности определения предмета, а потому что этим словом никто нацию-то и не собирается обозначать. «Русская мафия», как оказывается, совсем не русская: это чеченцы, азербайджанцы, узбеки — кто угодно из тех, что когда-либо имели отношение к СССР. И все они — «русские». И вот эта идентификация «русский = советский», за которую как за какую-то сверхценную идею в свое время цеплялся брежневский агитпроп, и становится губительной для русских. Особенно губительной потому, что в Конституции Российской Федерации нет такого понятия — «русские». Есть «многонациональный российский народ». При этом юристы, которые создавали этот документ под канонаду танковых орудий, расстреливавших парламент, не задумывались (или сознательно закрывали глаза?) о том, что из многонационального народа можно безболезненно вычеркнуть русских, как в свое время из «многонационального советского народа» легко вычеркнули крымских татар, чеченцев, карачаевцев, немцев Поволжья.

Подмена понятий "русский"/"российский" вовсе не схоластика. «Внеэтническое» гражданство — атомная бомба замедленного действия. Это теоретическая база для геноцида русского народа — ни больше, ни меньше. Если русских нет, а есть только «российские», то ничто не мешает назначить мэром крупного города фактически иностранца, присягнувшего на верность флагу. А дальше — больше. Можно создать полицию из россиян-«прозелитов», армию, чиновничий аппарат. И вот уже не нужно никого оккупировать. Осталось — самая малость — отправить этих... ну, которые алкаши в ватниках (они ни русские, ни туркменские, а вообще не поймешь какие), за колючку — и дело сделано. Какие такие русские?

Подданный или гражданин?

Пока был царь-батюшка, нация строилась по принципу «кто царю-батюшке присягнул, тот и русский». Только к слову «русский», как и положено в империи, добавлялось слово «ПОДДАННЫЙ». Русский царь — стало быть, ПОДДАННЫЕ у него тоже русские.

Собственно, так разоблачаются всевозможные спекуляции по поводу номинации. Дескать, «русский» — это прилагательное, никакого имени называть не может, а без имени, как известно, нет сущего. Но народ руссы, россы, великороссы — существует. По крайней мере до 1917 года это ни у кого сомнений не вызывало. А вот определение народа, как функции от царствующего дома — довольно циничный и подлый идеологический перевертыш. Во-первых, царь, если иметь в виду представителей дома Романовых, как бы это сказать, не совсем русский. Рафинированная прусско-австрийская династия лишь благодаря участию камергера великого князя Петра Федоровича, Сергея Васильевича Салтыкова, получила русскую кровь, которой у последнего «русского» императора было порядка 1–2 %. Куда больше было, например, английской. Известна история о том, как Александр III, услышав версию, оспаривавшую отцовство Павла I, воскликнул: «Слава богу, Мы — русские!». Правда, затем, услышав не менее убедительное опровержение, заявил: «Слава богу, Мы — законные!». Возможно, это не более чем исторический анекдот, но любопытна следующая из него логическая вилка: «русский царь» vs «законный царь». Во-вторых, подданные у этого царя, мягко говоря, ну очень уж разные. Что общего между горским абреком, таджикским дехканином и охотником на морского зверя с Таймыра? Ничего. Только ПОДДАНСТВО.

Отсюда и возникает очень опасный миф о том, что «русские» вовсе и не национальность, а некое абстрактное понятие, никогда не существовавшее в природе. Просто так царям удобнее было звать своих подданных скопом. В современном политическом лексиконе появилось слово «аэтничность». Русские аэтничны. В этом их якобы коренное отличие от остальных наций.

Вообще-то, в мире есть еще только одна нация, которая строится на принципах аэтничности, — американцы. Нация, и вправду предложившая гражданам некую иную — НАД-этничную, СВЕРХ-этничную — идентификацию. Но и здесь нет ничего удивительного. Достаточно обратиться к истории. По сути, американская нация — это нация идеи. Идеи освобождения от феодального гнета, абстрактной свободы — свободы прежде всего финансовой, возникших под влиянием Великой французской революции.

Русские вроде бы тоже нация абстрактной идеи, тоже идеи свободы, возникшей около 100 лет назад как воплощение мечты о революции социалистической, но — в противовес американской — не свободы капитала, а свободы ОТ капитала. Тут снова нужно сделать очень существенную оговорку. Не русские, а СОВЕТСКИЕ. Свобода от капитала, свобода от собственности на каком-то этапе стала генеральной идеей новой НАД-этничной империи.

Проект «СССР» был успешен до тех пор, пока поддерживался определенный уровень нищеты. Мне представляется, поддерживался он искусственно. Люмпенизация масс, раскрестьянивание крестьянства, целый ряд советских запретов, связанных с подсобным хозяйством и личным автотранспортом, причем реализованных тогда, когда послевоенная разруха была уже преимущественно преодолена, убедительно доказывают этот тезис. Но время шло вопреки идее тотальной нищеты. Где-то в 1960-е годы уровень жизни стал таким, что нищета розлива первых лет советской власти перестала быть «скрепой». У людей начала появляться какая-никакая собственность: квартиры, машины, гаражи. Да, не у всех, но уже и не у избранных, как в сталинском СССР. Это-то и погубило страну абстрактной идеи свободы от капитала и собственности. Этой парадигмой и объясняется неизбывное противостояние СССР — США: Нация, объявившая смыслом своего существования личное богатство, против нации, объявившей смыслом своего существования личную нищету. При этом американская нация, изначально создаваемая искусственно, из иммигрантов, в отличие от советской, в которой многие оказались вынужденно, с самого начала своего существования рекрутировала людей склонных к определенным типам поведения, ставших новыми гражданами сознательно, ради новой жизни и жизни своих потомков. Можно дискутировать о том, насколько были обмануты эти надежды, но тогда необходимо согласиться и с тем, что великая идея «мировой социальной справедливости» также оказалась недостижима. Можно ссылаться на противодействие капиталистического мира, но тогда также нужно указать на то, что противодействие и подрывная деятельность носили взаимный характер; ровно настолько, насколько можно обвинять «пиндосов» в «развале СССР»™, настолько же можно обвинять и СССР в том, что Коминтерн не дал реализоваться «американской мечте» в полной мере.

Мы — народ?

В XVIII веке под влиянием величайших европейских философов: Локка, Монтеня, Монтескье, Вольтера — стала формироваться идея обоснования легитимности власти одного человека над другими. До этого момента основой любого суверенитета была максима «вся власть от Бога». Но даже в византийской традиции существовал (по крайней мере был описан) институт отречения от власти монарха, предавшего свое божественное предназначение. В теократическом сознании византийцев свержение такого монарха-отступника было делом, безусловно, богоугодным.

Отцы-основатели США объявили источником легитимности не бога, а непосредственно народ. Декларация независимости начинается словами «Мы — народ...». Жаль, что у нас ее никто не читал, как толком не читали и Библию. В XIX веке разворачивается эпическая борьба наций с феодалами. Битва граждан за право называться гражданами и подданных, по сути личных ОПГ феодалов, за право сохранить вековой status quo. Эта битва приобретала очень причудливые формы — от крестьянских войн до биржевых обвалов, но велась она (и ведется по сей день), не прекращаясь ни на секунду. В этой эпической битве были свои герои, свои провокаторы, свои демоны и мученики, но суть ее оставалась неизменной: не дать народам возможности громко объявить «Мы — народ» и выступить как суверен, то есть равный монарху коллективный субъект права, с одной стороны, и завоевать эту возможность — с другой.

В успехе этого дела важнейшую роль играет самоидентичность. Чтобы заявить: «Мы — народ», мы должны очень глубоко и однозначно понимать, кто же этим народом является. И тут нужна холодная голова. Если создавать нацию по принципу Ноева ковчега, то есть брать на борт всех, кого не устраивает текущее мироустройство: ливийцев, сирийцев, никарагуанцев, французов, недовольных финансовой политикой властей etc., — рано или поздно (а уже скорее рано, чем поздно) мы придем к ситуации, когда слово «русский» действительно перестанет иметь какое бы то ни было этническое содержание, и потребуется новая идея. Этой идеей при столь разношерстной публике на борту может стать только бесконечное приращение территорий, то есть опять же империя, обязательно Великая. Довольно логичной выглядит мысль о том, что на корабле есть, условно говоря, «пассажиры» и, столь же условно говоря, «команда». Эта команда, капитан и матросы, — государствообразующий народ.

Присвоение понятию некоего поясняющего определения — штука весьма лукавая. Признание русского народа «государствообразующим» лишь усугубляет ситуацию. Ведь команда корабля — это вовсе не хозяева судна. Это обслуживающий персонал, которым, в зависимости от ситуации, можно жертвовать (и уж точно можно пожертвовать, например, его бытовыми удобствами), чтобы не нарушать покой пассажиров. Собственно, это и являет собой история Советской империи. «Государствообразующих» очень легко расходуют в бесконечных войнах за имперское величие (их апогеем стал Афганистан), объясняя это высшими интересами Родины, непонятными простому обывателю. Но как только встает вопрос об адекватной конвертации этих интересов в уровень жизни народа, ответственные лица закатывают глаза к небесам.

А какого такого народа? Корабль плывет? Плывет. Пассажиры довольны? Довольны! О чем речь, ребятушки? Средняя температура по нашему кораблю очень даже ничего. Разве плохо жили советские люди в Прибалтике? Разве плохо жили советские люди в Грузии? Это же всё НАШИ люди! Ну а то, что в кочегарке духота невыносимая и люди валятся с ног; то, что постоянно прорывает гальюн на нижних ярусах, — так не все же сразу! Дойдет дело и до вас. Когда-нибудь. Когда большинство кочегаров уже отправится на корм рыбам. Но снова и снова находятся новые пассажиры, приращиваются новые территории, на которых, как выясняется, весьма проблематично жить. Это не беда! Зато мы «Самые Великие». Останется только найти суверена-судовладельца. Ну уж с чем с чем, а с сувереном-то проблем обычно не возникает. Британский королевский дом — довольно многочисленная феодальная структура, и в ней всегда найдется какой-нибудь «смотрящий» для этих русских матросов. Бунты на кораблях британцам подавлять не впервой. Главное — поддерживать в рабах глубокую убежденность в том, что интересы их палачей — это и есть их настоящие национальные интересы.

23 436

Читайте также

Злоба дня
Вердикт — виновны!

Вердикт — виновны!

Они не виноваты, говорят нам. Или, в крайнем случае, не так уж виноваты. Их зомбировал телевизор. Они не выродки, не подонки, не злобные горлумы. Они просто не разбираются в политике и не имеют доступа к объективной информации. Или, по крайней мере, не умеют ее искать. Они как дети, не доросшие до свободы и слепо верящие каждому очередному злому кремлевскому отчиму — нельзя же ненавидеть обманутых детей...

Юрий Нестеренко
Общество
Пускай тело к земле привыкает

Пускай тело к земле привыкает

У организма России нет здорового кишечника, это страна, целиком ушедшая в голову и имеющая оттого захиревшее нездоровое прыщавое тело.
Страна-головастый уродец, где люди не знают местных депутатов, но очень интересуются выборами президента, поскольку у того вся власть, а у граждан ее нет ни грамма. Страна, где люди обсуждают мировые проблемы вместо мусора под ногами...

Александр Никонов
Культура
Судьба русской матрицы

Судьба русской матрицы

Ускоряющееся приближение очередной (или, быть может, последней) исторической развилки вновь ставит перед Россией вопрос о стратегическом будущем. Но, как ни странно, серьёзных разговоров об этом почти не ведётся. То ли злоба дня слишком приковывает к себе, то ли безотчётная боязнь будущего в её национальной формулировке – «авось пронесёт» – выстраивает высокий психологический барьер. Но вернее всего, глубоко в общественном подсознании коренится тяжёлая догадка: исторического будущего у России в её нынешнем виде нет.

Андрей Пелипенко