Стокгольмский синдром русского человека
Как-то раз мне довелось присутствовать на диспуте, в котором участвовали ультракоммунисты троцкистского толка с одной стороны и ультралибералы с другой. Удивительно, что дискуссия, начавшись как чисто экономическая, очень быстро перешла в сферу, где чаще и чаще звучали слова «нация», «русский народ» и т. д. Разумеется, ничего внятного этому русскому народу ни те, ни другие предложить не могли, но уже то, что столь далекие от национализма силы пытаются заигрывать с русскими, зачастую не особо понимая, что сами вкладывают в это понятие, говорит о многом. Еще 10 лет назад такое было бы просто невозможно. И не потому, что дискуссия стала «более свободной». Нет. Потому что политическая повестка дня без слова «русский» теряет всякий смысл.
Оказавшись на обломках гигантской империи, русские столкнулись с тяжелейшей проблемой самоидентификации, иными словами — кого считать русским. Но гораздо хуже то, что слово «русский» в мировых медиа значит вообще непонятно что. И происходит это вовсе не из-за какой-то невероятной сложности определения предмета, а потому что этим словом никто нацию-то и не собирается обозначать. «Русская мафия», как оказывается, совсем не русская: это чеченцы, азербайджанцы, узбеки — кто угодно из тех, что когда-либо имели отношение к СССР. И все они — «русские». И вот эта идентификация «русский = советский», за которую как за какую-то сверхценную идею в свое время цеплялся брежневский агитпроп, и становится губительной для русских. Особенно губительной потому, что в Конституции Российской Федерации нет такого понятия — «русские». Есть «многонациональный российский народ». При этом юристы, которые создавали этот документ под канонаду танковых орудий, расстреливавших парламент, не задумывались (или сознательно закрывали глаза?) о том, что из многонационального народа можно безболезненно вычеркнуть русских, как в свое время из «многонационального советского народа» легко вычеркнули крымских татар, чеченцев, карачаевцев, немцев Поволжья.
Подмена понятий "русский"/"российский" вовсе не схоластика. «Внеэтническое» гражданство — атомная бомба замедленного действия. Это теоретическая база для геноцида русского народа — ни больше, ни меньше. Если русских нет, а есть только «российские», то ничто не мешает назначить мэром крупного города фактически иностранца, присягнувшего на верность флагу. А дальше — больше. Можно создать полицию из россиян-«прозелитов», армию, чиновничий аппарат. И вот уже не нужно никого оккупировать. Осталось — самая малость — отправить этих... ну, которые алкаши в ватниках (они ни русские, ни туркменские, а вообще не поймешь какие), за колючку — и дело сделано. Какие такие русские?
Подданный или гражданин?
Пока был царь-батюшка, нация строилась по принципу «кто царю-батюшке присягнул, тот и русский». Только к слову «русский», как и положено в империи, добавлялось слово «ПОДДАННЫЙ». Русский царь — стало быть, ПОДДАННЫЕ у него тоже русские.
Собственно, так разоблачаются всевозможные спекуляции по поводу номинации. Дескать, «русский» — это прилагательное, никакого имени называть не может, а без имени, как известно, нет сущего. Но народ руссы, россы, великороссы — существует. По крайней мере до 1917 года это ни у кого сомнений не вызывало. А вот определение народа, как функции от царствующего дома — довольно циничный и подлый идеологический перевертыш. Во-первых, царь, если иметь в виду представителей дома Романовых, как бы это сказать, не совсем русский. Рафинированная прусско-австрийская династия лишь благодаря участию камергера великого князя Петра Федоровича, Сергея Васильевича Салтыкова, получила русскую кровь, которой у последнего «русского» императора было порядка 1–2 %. Куда больше было, например, английской. Известна история о том, как Александр III, услышав версию, оспаривавшую отцовство Павла I, воскликнул: «Слава богу, Мы — русские!». Правда, затем, услышав не менее убедительное опровержение, заявил: «Слава богу, Мы — законные!». Возможно, это не более чем исторический анекдот, но любопытна следующая из него логическая вилка: «русский царь» vs «законный царь». Во-вторых, подданные у этого царя, мягко говоря, ну очень уж разные. Что общего между горским абреком, таджикским дехканином и охотником на морского зверя с Таймыра? Ничего. Только ПОДДАНСТВО.
Отсюда и возникает очень опасный миф о том, что «русские» вовсе и не национальность, а некое абстрактное понятие, никогда не существовавшее в природе. Просто так царям удобнее было звать своих подданных скопом. В современном политическом лексиконе появилось слово «аэтничность». Русские аэтничны. В этом их якобы коренное отличие от остальных наций.
Вообще-то, в мире есть еще только одна нация, которая строится на принципах аэтничности, — американцы. Нация, и вправду предложившая гражданам некую иную — НАД-этничную, СВЕРХ-этничную — идентификацию. Но и здесь нет ничего удивительного. Достаточно обратиться к истории. По сути, американская нация — это нация идеи. Идеи освобождения от феодального гнета, абстрактной свободы — свободы прежде всего финансовой, возникших под влиянием Великой французской революции.
Русские вроде бы тоже нация абстрактной идеи, тоже идеи свободы, возникшей около 100 лет назад как воплощение мечты о революции социалистической, но — в противовес американской — не свободы капитала, а свободы ОТ капитала. Тут снова нужно сделать очень существенную оговорку. Не русские, а СОВЕТСКИЕ. Свобода от капитала, свобода от собственности на каком-то этапе стала генеральной идеей новой НАД-этничной империи.
Проект «СССР» был успешен до тех пор, пока поддерживался определенный уровень нищеты. Мне представляется, поддерживался он искусственно. Люмпенизация масс, раскрестьянивание крестьянства, целый ряд советских запретов, связанных с подсобным хозяйством и личным автотранспортом, причем реализованных тогда, когда послевоенная разруха была уже преимущественно преодолена, убедительно доказывают этот тезис. Но время шло вопреки идее тотальной нищеты. Где-то в 1960-е годы уровень жизни стал таким, что нищета розлива первых лет советской власти перестала быть «скрепой». У людей начала появляться какая-никакая собственность: квартиры, машины, гаражи. Да, не у всех, но уже и не у избранных, как в сталинском СССР. Это-то и погубило страну абстрактной идеи свободы от капитала и собственности. Этой парадигмой и объясняется неизбывное противостояние СССР — США: Нация, объявившая смыслом своего существования личное богатство, против нации, объявившей смыслом своего существования личную нищету. При этом американская нация, изначально создаваемая искусственно, из иммигрантов, в отличие от советской, в которой многие оказались вынужденно, с самого начала своего существования рекрутировала людей склонных к определенным типам поведения, ставших новыми гражданами сознательно, ради новой жизни и жизни своих потомков. Можно дискутировать о том, насколько были обмануты эти надежды, но тогда необходимо согласиться и с тем, что великая идея «мировой социальной справедливости» также оказалась недостижима. Можно ссылаться на противодействие капиталистического мира, но тогда также нужно указать на то, что противодействие и подрывная деятельность носили взаимный характер; ровно настолько, насколько можно обвинять «пиндосов» в «развале СССР»™, настолько же можно обвинять и СССР в том, что Коминтерн не дал реализоваться «американской мечте» в полной мере.
Мы — народ?
В XVIII веке под влиянием величайших европейских философов: Локка, Монтеня, Монтескье, Вольтера — стала формироваться идея обоснования легитимности власти одного человека над другими. До этого момента основой любого суверенитета была максима «вся власть от Бога». Но даже в византийской традиции существовал (по крайней мере был описан) институт отречения от власти монарха, предавшего свое божественное предназначение. В теократическом сознании византийцев свержение такого монарха-отступника было делом, безусловно, богоугодным.
Отцы-основатели США объявили источником легитимности не бога, а непосредственно народ. Декларация независимости начинается словами «Мы — народ...». Жаль, что у нас ее никто не читал, как толком не читали и Библию. В XIX веке разворачивается эпическая борьба наций с феодалами. Битва граждан за право называться гражданами и подданных, по сути личных ОПГ феодалов, за право сохранить вековой status quo. Эта битва приобретала очень причудливые формы — от крестьянских войн до биржевых обвалов, но велась она (и ведется по сей день), не прекращаясь ни на секунду. В этой эпической битве были свои герои, свои провокаторы, свои демоны и мученики, но суть ее оставалась неизменной: не дать народам возможности громко объявить «Мы — народ» и выступить как суверен, то есть равный монарху коллективный субъект права, с одной стороны, и завоевать эту возможность — с другой.
В успехе этого дела важнейшую роль играет самоидентичность. Чтобы заявить: «Мы — народ», мы должны очень глубоко и однозначно понимать, кто же этим народом является. И тут нужна холодная голова. Если создавать нацию по принципу Ноева ковчега, то есть брать на борт всех, кого не устраивает текущее мироустройство: ливийцев, сирийцев, никарагуанцев, французов, недовольных финансовой политикой властей etc., — рано или поздно (а уже скорее рано, чем поздно) мы придем к ситуации, когда слово «русский» действительно перестанет иметь какое бы то ни было этническое содержание, и потребуется новая идея. Этой идеей при столь разношерстной публике на борту может стать только бесконечное приращение территорий, то есть опять же империя, обязательно Великая. Довольно логичной выглядит мысль о том, что на корабле есть, условно говоря, «пассажиры» и, столь же условно говоря, «команда». Эта команда, капитан и матросы, — государствообразующий народ.
Присвоение понятию некоего поясняющего определения — штука весьма лукавая. Признание русского народа «государствообразующим» лишь усугубляет ситуацию. Ведь команда корабля — это вовсе не хозяева судна. Это обслуживающий персонал, которым, в зависимости от ситуации, можно жертвовать (и уж точно можно пожертвовать, например, его бытовыми удобствами), чтобы не нарушать покой пассажиров. Собственно, это и являет собой история Советской империи. «Государствообразующих» очень легко расходуют в бесконечных войнах за имперское величие (их апогеем стал Афганистан), объясняя это высшими интересами Родины, непонятными простому обывателю. Но как только встает вопрос об адекватной конвертации этих интересов в уровень жизни народа, ответственные лица закатывают глаза к небесам.
А какого такого народа? Корабль плывет? Плывет. Пассажиры довольны? Довольны! О чем речь, ребятушки? Средняя температура по нашему кораблю очень даже ничего. Разве плохо жили советские люди в Прибалтике? Разве плохо жили советские люди в Грузии? Это же всё НАШИ люди! Ну а то, что в кочегарке духота невыносимая и люди валятся с ног; то, что постоянно прорывает гальюн на нижних ярусах, — так не все же сразу! Дойдет дело и до вас. Когда-нибудь. Когда большинство кочегаров уже отправится на корм рыбам. Но снова и снова находятся новые пассажиры, приращиваются новые территории, на которых, как выясняется, весьма проблематично жить. Это не беда! Зато мы «Самые Великие». Останется только найти суверена-судовладельца. Ну уж с чем с чем, а с сувереном-то проблем обычно не возникает. Британский королевский дом — довольно многочисленная феодальная структура, и в ней всегда найдется какой-нибудь «смотрящий» для этих русских матросов. Бунты на кораблях британцам подавлять не впервой. Главное — поддерживать в рабах глубокую убежденность в том, что интересы их палачей — это и есть их настоящие национальные интересы.
