Левиафан-то ненастоящий!
Раньше кино (как и литература) служило во многом контр-культурным флагманом для интеллигенции. Скромные квази-оппозиционные сцены из «Заставы Ильича» стали знаменем «шестидесятников». Но сегодня времена изменились — соцсети задают высочайший градус дискуссий, из-за чего идеи и мысли развиваются более чем стремительно. Возрастают требования и к культурному продукту — сетевая публицистика и беллетристика уже убила, по сути, литературу, печально, если наступает черед и кино. На старых приемах, всхлипах и банальной чернухе уже не выедешь. Нездоровый ажиотаж вокруг последнего фильма Андрея Звягинцева повысил градус интереса к «Левиафану» до крайних пределов. Но печально, что водораздел дискуссий проходит большей частью через политическую подоплеку картины. Ее сугубо кинематографические качества остались как бы на заднем плане, что обедняет и «дешевит» художественные вкусы аудитории. Между тем, хотелось бы, чтобы идеи, транслируемые в «Левиафане», нашли своего зрителя посредством убедительного киноязыка, звучащего профессионально и современно.
Хороший прием определить недостатки того или иного фильма — испытываете ли вы неудобство из-за происходящего на экране. Речь идет не о жалости, сочувствии или ненависти к героям — это как раз нормальные ощущения. Имеется ввиду та самая фальшь, когда чувствуется что актеры ведут себя неестественно, «такого в жизни не бывает», знаменитое «не верю» по Станиславскому. Так вот в последнем творении Звягинцева ощущение неудобства нарастает по мере развития истории и к финалу достигает уже «левиафановских» масштабов.
Сюжет построен вокруг противостояния автослесаря Николая (Алексей Серебряков) и мэра некоего провинциального города (то ли на Камчатке, то ли Териберки) Вадима, отнимающего (за символическую компенсацию в 600 тыс. руб.) у главного героя дом с видом на море и прилегающую к дому территорию. Николай обращается за помощью к другу, московскому адвокату, который приезжает с ворохом страшного компромата на градоначальника (актер Мадянов) и начинает того шантажировать. Мэр колеблется — через год выборы, да и фамилии за спиной у адвоката весомые (из Комитета!). Он заручается поддержкой местного церковного сановника, убеждающего чиновника, что вся власть от Бога (не парься, типа) и надо показать свою силу. Получив благословение, Мэр показывает силу, сразу как-то забыв про компромат, выборы, комитетчиков — адвоката прессует, Николая ломает, да еще сажает на 15 лет (по надуманному предлогу за убийство жены). Параллельная линия — абсолютно немотивированный адюльтер жены главного героя (актриса Лядова) с адвокатом (Вдовиченков) и последующее самоубийство жены (также совершенно немотивированное). В общем, Кровавый режим победил, макет оказался сильней!
Первые 30-40 минут фильм худо-бедно развивается, но постепенно, с выходом из игры сначала адвоката, а потом и жены Николая, все становится совсем плохо. Мэр зачем-то добивает своего обидчика, вешая на него самоубийство жены, но в рамках логики самого «Левиафана» не очень понятно для чего это мэру (а ведь даже Великий Пу учит нас, что «по понятиям» врага нельзя загонять в угол!). Николай уже проиграл суд, смирился с приговором, адвоката мэр припугнул и к чему еще топтаться на поверженном враге? Мэр выиграл процесс, и должен забыть этого Николая (тварь дрожащую), тем более, что тот никаких партизанских действий не предпринимает — просто тупо пьет горькую. Нет, ну конечно, оппозиционеры-белоленточники скажут, что поведение мэра вполне объяснимо, он же представитель власти, значит априори — людоед. Может быть так и есть — все чиновники людоеды, но логика фильма этого совсем не доказывает! Зрителю остается только догадываться, из-за чего же мэр так невзлюбил какого-то алкаша-автослесаря и ещё сажает его после всех унижений, смерти жены, на 15 лет. Звягинцев нам не объясняет, что там осталось за кадром, какие еще были противоречия между героями — в сценарии никакой преамбулы нет.
Раздражает многое. Устаревшие приемы, отвечающие за «эмоции», которые кочуют из фильма в фильм и уже являются визитной карточкой отечественного кинематографа. Это невменяемые крики (даже вопли), рыдания, призванные «повысить градус». Есть и другие шаблоны, от которых режиссер уровня Звягинцева должен, по идее, давно избавиться. Вот, например, главного героя забирает из дома полиция, вталкивает в автомобиль. У героя остается в доме сын-подросток. По всем законам жанрам, сын должен бежать вслед удаляющемуся автомобилю, ну, так в кино положено. И что ж вы думаете? Бежит! С криками «папа, папа», ну как положено. Или вот наступает момент, когда героиня должна спросить у героя хочет ли он ребенка — спрашивает! Вот должен кто-то умереть, чтобы спасти буксующий сценарий — умирает! Вот Николай в тоске смотрит на купол разрушенной церкви, там чернеющая дыра, символ пропащей Расеи, ну просто глубочайший символизм! Вот салон автомобиля мента — на приборной доске, как водится голые бабы, но тут же иконки — это Расея!! Вот по правилам фестивального образа родины-уродины, запущенного еще генетическим флюгером Лунгиным, герои должны пить водку, много водки, еще больше водки — пьют (опять же из старомодных бутылок, родом из 80-х, которых и не продают уже)! Ну, и мат, конечно, присутствует в избытке — для пущего реализьму.
Раздражает постулат, пришедший из русской литературной классики (и перекочевавший в кино), что герои, чтобы выглядеть «убедительно», должны вести себя неадекватно и истерить. Эту ерунду вообще необходимо выжигать каленым железом (поскольку она является примером для подражания), а Звягинцев зачем-то ее культивирует. Вот Николай приносит жалобу на мэра в отделение полиции. Лейтенант бумагу принимает и на некоторое время удаляется, чтобы, видимо, проконсультироваться с руководством насчет дальнейших действий (ситуация, очевидно, нестандартная, даже для крупного города, а уж для условной Териберки тем более). Проходит буквально минута, а экзальтированный Николай уже почти лезет в драку и орет вслед офицеру: «Эй, лейтеха, ты где, блянах, ну-ка быстро решил мою проблему!!» Таким образом, видимо, подчеркивается настрой Николая на белоленточный протест. Лейтеха орет в ответ (держиморда же) и сажает заявителя в кутузку, несмотря на присутствие адвоката и жены Николая. Кровавый режим в действии.
Или вот пропадает жена Николая, ее нет пару дней — Николай в шоке, подозревает, что супруга сбежала с адвокатом. Затем бездыханное тело жены находят, муж скорбит. Через некоторое время его забирает милиция по подозрению в убийстве, а поводом для ареста становится донос со стороны... ближайших, многолетних и чуть ли не единственных друзей семьи, заподозривших в Николае ревнивого Отелло. Поводов Николай никаких не дает, доказательств его вины нет, друзья прекрасно осведомлены о том, что первоначальный гнев Отелло прошел, но почему-то они идут на предательство. Нет, безусловно, мы понимаем, что в рашке-говняшке все настроены на тотальную измену, доносы и наветы, но пусть хоть одна зацепка будет, хоть одна улика, готовая поколебать уверенность друзей! Нет, аргумент и мотивация одна — эти люди подонки, чего вы хотите — Мордор!
Также неубедительно обстоят дела с основной героиней, женой Николая, Лилей, одной из главных неудач «Левиафана». Прежде всего, не очень понятны авансы раздаваемые актрисе Елене Лядовой, которая уже и «главная надежда» и якобы в топе молодых европейских актрис, ну, чуть ли не прима. За два фильма, которые Лядова снялась у Звягинцева, она произносит пару-тройку реплик и один раз повышает голос на Серебрякова («Не ори!»). Все остальное время Лядова «страдает» — молча, с тоской во взгляде, устремленном в пустоту или вдаль. Возможно, у нее действительно большой потенциал, но когда актриса все время молчит (пусть и «многозначительно») трудно оценить ее истинные возможности, а также сложно объяснить мотивацию поступков ее героини.
Предназначение Лили в Левиафане, смысл ее действий — за гранью понимания. Чего ей «по жизни» надо — тайна за семью печатями. Можно предположить, что она «тонкая натура», но Звягинцев опять же никаких намеков на «тонкость» не дает — даже книжки в руках Лили мы не замечаем, только «в глазах не расцветает». Работает она на местном заводе, потрошит рыбу, у нее простая подруга-колхозница, предыстории никакой нет — что там за душой у бедной женщины совершенно непонятно. С чего эта цветаевская грусть в глазах? Как эта «интеллигентная женщина» попала на Камчатку (ну, или в Териберку), на рыбный завод?
Поступки Лили обусловлены, видимо, исключительно женской логикой (Звягинцев наверное считает этот аргумент убедительным). Вот на ровном месте она изменяет мужу (а потом еще изменяет на пикнике, на холодных камнях, в промозглую погоду, с пьяным бойфрендом). Вот бросается в бушующий океан. Зачем? Почему? Нет ответа. Можно строить одни предположения — режиссер не считает нужным объяснять поступки своих героев. Нет, поклонники таланта Звягинцева, безусловно, оправдают своего кумира (автор этих строк тоже, честно говоря, додумывал сценарные «белые пятна») — дескать, Лиля страдает от окружающей безнадеги, тошно ей от этой рыбы, Камчатки (Териберки) и вечно пьяного мужа. Но зачем, извините, топиться? Одна она, что ли, такая? Нам всем тошно (а кому-то даже еще тошнее, чем Лиле)! Если она такая исключительная — пусть мы получим объяснение, чем ЭТА девушка отличается от остальных российских девушек. Она не сидит в соцсетях, не читает книг, не занимается благотворительностью, семеро по лавкам у нее кушать не просят — классический обыватель. Если взглянуть на всю историю со стороны, Лиле еще не так плохо — всю тяжесть судебного процесса несет на себе муж, она еще молодая женщина, работает, детородного возраста, нравится мужчинам. Можно предположить, что она накладывает на себя руки из-за несчастной любви, но ее интрижка с адвокатом не выглядит как пылкая страсть — скорее это панацея от окружающей скуки. Более того, своим неуместным самоубийством она подставляет мужа (во всех смыслах). Но если тебе скучно и тошно — встряхнись, сядь на поезд, попытайся что-то изменить, начни читать, наконец... Женщины в рашке-говняшке всегда были сильнее мужчин, к суициду их приводят совершенно определенные, осязаемые вещи (несчастная любовь, алкоголизм, трагедии с детьми, смертельная болезнь), но уж точно не «тоска по другой жизни».
В целом, складывается впечатление, что Звягинцеву неудобно работать с женскими персонажами — настолько они невыразительны. Что героиня Марии Бонневи из «Изгнания», что левиафановская Лядова, что жена олигарха из «Елены» — молчаливые пустоцветы, чью «особенность» нужно упорно выглядывать и додумывать, предполагать и договаривать.
Еще один банальный ход, раздражавший уже на стадии промоушна картины — квазибиблейская фабула сюжета. Легенда об Иове, которого господь обрек на страдания, просто потому, что «так надо». К чему это здесь, на Камчатке? (Серебрякову-Николаю, кстати, это тоже непонятно) Библия давно уже не является каким-то интеллектуальным ориентиром — и вообще библейские притчи специфические, с таким же успехом можно заняться цитированием скандинавских саг или «тысяча и одной ночи». Широкому зрителю эти аналогии совсем непонятны, — так, прогон какой-то для лишнего пафоса. Удивительно также, что позиционируя себя как прогрессиста, Звягинцев внешне пуповиной связан с замороженной во времени русской классикой, Толстоевским. Ни одной свежей мысли в фильме нет — Лиля-Каренина, экзальтированные немотивированные поступки в стиле ФедорМихалыча, алкоголики, претензии на богоискательство, продажные менты и пр.
Что фильм может записать себе в актив — так это образ приблатненного мэра, исполненный великолепным Романом Мадяновым. Человек, безусловно, владеет профессией и разбавляет белоленточный депрессивный настрой остального актерского ансамбля. На фоне четкой и пружинистой речи Мадянова есть вопросы к дикции «восходящих звезд», особенно Вдовиченкова — что они там бубнят себе под нос, не разберешь... Мадяновский Вадим — самый цельный персонаж «Левиафана», который ужасает и смешит одновременно — живой человек, пусть и подонок. За ним есть ощущаемый бэкграунд: выходец из «братков», окультурился, ушел в политику, как у них нынче модно. Именно с мэром связаны наиболее удачные эпизоды картины — пьяный ночной визит к проигравшему процесс Николаю, диалог с адвокатом, наставления местным силовикам, беседы с Владыкой (где Мадянову удаются и полутона и даже некоторая рефлексия).
Но в целом надо признать, что Андрей Звягинцев снял соцзаказ «на потребу», с обязательными в таких случаях атрибутами типично российского «нового» кино — много водки, очень много водки, еще больше водки, разруха, беспредел, невнятный секс, попЫ, менты, здесь_жить_нельзя. Сегодня отечественный кинематограф поляризировался в двух ипостасях — либо глянцевые, безмозглые ленты на тему «Великой победы», спецназа, камеди_клаб, либо «чернуха», отправляемая на фестивали. Таким образом, вероятно, Минкульт РФ (профинансировавший в том числе и опус Звягинцева) пытается продемонстрировать иностранцам, что он тоже за плюрализм мнений. А может (кто знает!) сознательно хочет представить страну как черную дыру, которую бесполезно перевоспитывать демократией. Дескать, оставьте это дело Великому Пу — он знает, как пасти стадо.
