Дело Кононова: большая трагедия в Малых Батах

1 апреля исполняется 4 года со дня кончины Василия Макаровича Кононова — «красного партизана», осужденного Европейским судом по правам человека (ЕСПЧ) и Латвийским судом за преступления против мирного населения в ходе Второй Мировой войны. Сегодня некогда громкое «дело Кононова» почти забыто, но в контексте современных украинских событий оно приобретает новую актуальность.

Защищая на государственном уровне палача и террориста, российская власть продемонстрировала свою полную моральную индифферентность к общечеловеческим ценностям, выдвинув на первый план политическую составлющую судебного процесса. В случае Кононова РФ как бы противостояла всем попыткам «бросить тень на наших ветеранов» и впервые открыто выступила на стороне военного преступника, невзирая на обстоятельства дела — важно было защитить «нашего сукина сына». Кроме того, впервые Кремль опробовал информационную артиллерию «гибридной войны» — пропагандистский градус защиты Василия Макаровича зашкаливал. В процесс были вовлечены все ведущие российские СМИ, масса экспертов, общественные организации (в том числе за рубежом). Голос Латвии даже не был слышен, он потонул в гвалте безудержных поклонников «красного партизана».

За политическим резонансом «дела Кононова» как-то незаслуженно забылась и суть тех событий, а именно гибель семей латышских крестьян — Крупниксов и Шкирмантсов, расстрелянных и сожженных советскими диверсантами по приговору «партизанского трибунала».

Собственно, никаких других пострадавших в этой трагической истории нет. Разведгруппа майора Чугунова, потащившего в тыл врага свою жену с месячным ребенком(!!!), как говорится, знала, на что шла. Кононов, очевидно, не годится на роль второго Матросова или Карбышева. И хотя судебное преследование престарелого ветерана со стороны выглядело малопривлекательно, факт остается фактом — Кононов покинул этот мир военным преступником, поскольку беременная Текла Крупник и еще две убитые женщины-хуторянки мало тянули на «пособников оккупантов». Признал этот факт, в конце концов, и ЕСПЧ.

Судебный процесс по делу Кононова продолжался несколько лет. Несмотря на его двусмысленную подоплеку (которая вскрылась, впрочем, не сразу) российские власти с энтузиазмом включились в защиту Василия Макарыча, думая, видимо, что выигрыш дела принесет немало политических дивидендов. На стороне Кононова был авторитет Москвы, квалифицированные адвокаты, имидж старого партизана, а главное — Нюрнбергский процесс.

В ходе рассмотрения дела Латвия, по сути, замахнулась на «святое». Фактически она требовала пересмотра результатов Второй Мировой войны. Ведь приговор Нюрнбергского трибунала, который подвел итоги интернациональной борьбы с нацизмом, стал основой международного уголовного права. Со стороны Латвии проблема была обозначена следующим образом: приговор Нюрнбергского суда является односторонним, поскольку это был суд победителей над побежденными. Между тем победители совершали аналогичные преступления, и настало время их тоже судить. Нерв этого дела в том, что Латвия поставила перед ЕСПЧ вопрос об «исправлении недостатков» приговора Нюрнбергского суда. Фактически речь шла о ревизии итогов Второй Мировой, как исторических и политических, так и в области международного права. Уже одна такая постановка вопроса очень неприятна для европейцев. Ведь тогда Старому свету придётся признать, что осуждения достойны и некоторые действия союзников на территории Германии. Например, бомбежка Дрездена или геноцид немецкого населения в Восточной Пруссии со стороны частей РККА. Неслучайно, что особое мнение в ходе первого (успешного для Кононова) слушания дела было высказано шведским и исландским судьями, страны которых не подверглись ужасам войны 1939-1945 годов. Они голосовали за однозначное осуждение Кононова.

Кроме того, Латвия пыталась донести до европейского правосудия право малых наций на возмездие и историческую справедливость. Как известно, формально с 1940 года Прибалтика входила в состав СССР, что стало возможным благодаря пакту Молотова-Риббентропа. В 1944 году Латвия находилась под юрисдикцией Третьего Рейха. Этот период в латвийской истории именуется «двойная оккупация», и с точки зрения национального законодательства республики Кононов действовал в 1944 году как агрессор — такой же, как и немцы. На первоначальном этапе слушания дела ЕСПЧ посчитал, что латвийская сторона придала этому обстоятельству характер «обратной силы», что противоречит юридическим нормам. Однако в итоге Большая палата Страсбургского суда приняла сторону Латвии, создав «беспрецедентный прецедент». Таким образом, военные преступления стран антигитлеровской коалиции впервые были рассмотрены в рамках международного уголовного права, а не пресловутого «права победителя»...

Расследование происшедшего в Малых Батах складывалось неоднозначно. За давностью лет была утрачена масса улик, показания свидетелей тоже не всегда подлежали восстановлению. В прессу попадали, как правило, обстоятельства дела, изложенные со стороны симпатизантов Кононова — Москва, как уже отмечалось выше, организовала своему подзащитному мощную информационную поддержку. Из газеты в газету кочевала одна и та же версия, которая быстро стала канонической. Ее сопровождал соответствующий эмоциональный фон — группа Кононова покарала озверелых предателей-полицаев, пособников фашистов.

Интересные и информативные отличия от «официальной» теории обнаруживаются, как ни странно, в очерке фанатичного защитника Кононова, латвийского исследователя Олега Вендова. Он, кроме прочего, претендует на некое эксклюзивное право рассуждать о ходе процесса — его «компетентные» материалы разбросаны по всему интернету.

Вот какую фабулу дела излагает нам Вендов:

Василий Макарович Кононов — командир разведывательно-диверсионного подразделения Красной Армии, действовавшего в составе партизанского отряда на оккупированной фашистами территории. Перед заброской в тыл он был направлен командованием на специальные курсы, готовившие диверсантов-подрывников, которые и закончил в 1942 году в звании младшего сержанта. Таким образом, термин „партизан“ не полностью отражает специфику боевой деятельности Василия Кононова. Он не „партизанил“ в духе окруженцев или народных мстителей. Он выполнял приказы командования, как любой солдат Красной Армии. Причиной одного из таких приказов стала гибель 735-й группы фронтовой разведки Разведупра ГШ РККА в конце февраля — начале марта 1944 года на территории Латвийской ССР. Группа, под командованием майора Константина Дмитриевича Чугунова, выполняла задание штаба Западного фронта в тылу врага, обеспечивая готовившееся масштабное весенне-летнее наступление в Прибалтике.

Итак, для начала, Кононов не был «партизаном» в общепринятом смысле слова, хотя он и родился в Латгалии. Т.е. его нельзя назвать «местным жителем, ушедшим от оккупантов в леса». От немцев он в 1941 году, как убежденный комсомолец, ушел в тыл Советского Союза, где в Ижевске пару лет готовился для проведения акций прямого действия в тылу врага. Кононов — диверсант или террорист, выражаясь современным языком.

Теперь обратимся к майору Чугунову. В разведгруппу каким-то образом затесалась его фронтовая подруга (или жена) Долгополова с грудным (месячным) ребенком на руках. Честно говоря, это обстоятельство мало укладывается в голове, даже с поправкой на общий людоедский настрой Советской власти. Зачем нужен месячный малыш за линией фронта — непонятно.

В Лудзенском уезде отряд натыкается на подразделение айзсаргов, разделяется и часть его откатывается к деревне Малые Баты, где и останавливается на ночлег в хозяйстве Мейкулы Крупникса. Тут версия Вендова в первый раз входит в противоречие с «официальным» изложением событий. Согласно «канонической» теории Крупникс побежал закладывать разведчиков буквально в тот же момент, когда они улеглись в овине. Однако Вендов сообщает нам следующее:

Отряд тем временем достиг деревни Малые Баты Мердзенской волости Лудзенского уезда, в которой не обнаружил ничего подозрительного. Хозяин хутора... принял гостей приветливо, накормил их и положил отдохнуть в овине: „Можете спать спокойно. Никого нет, к нам немцы никогда не заглядывают“. Первая ночь подтвердила уверения хозяина... Так отряд остался на вторую ночь в деревне Малые Баты.

Иными словами, если бы 12 человек из группы майора Чугунова покинули хутор Крупникса на следующее утро после прихода, они, возможно, остались бы в живых. Мейкула не собирался их «сдавать» в ту же ночь. Эта на первый взгляд малозначительная деталь показывает, что ситуация не была столь однозначной, как нам пытаются представить официальные кремлевские пропагандисты. Крупникс, очевидно, сомневался, что вполне оправданно. Ему не хотелось привлекать лишнего шума — логичней было дождаться, что красноармейцы переждут ночь и уйдут. Не мог он также не понимать, что в случае обнаружения разведчиков в его доме завяжется бой, и «все что нажито непосильным трудом» будет обращено в прах. Однако непрошенные гости задержались и на второй день, что уже стало напрягать хозяина. Нюансы дела нам неизвестны — как вела себя группа Чугунова на хуторе Крупникса мы не узнаем. Очевидно, они чувствовали себя вполне вольготно, в безопасности. Злоупотребляли гостеприимством? Возможно.

Некоторые источники сообщают, что решение проблемы подсказал Крупниксу его родственник и сосед Бернард Шкирмантс, близкий к айзсаргам.

Поставьте себя на место Крупникса. С какой стати он был должен укрывать советских? Эти люди оккупировали в 1940 году его молодую республику, ввели аномальный колхозный строй, отправили в Сибирь тысячи его соплеменников, и вот снова нагрянули со своими гармошками и третьим интернационалом. Мейкула оказался «меж двух огней». С одной стороны красные диверсанты, с другой — немцы, а еще хуже, местные националисты, которые узнай, что Крупникс укрыл у себя на сеновале «краснопузых», быстро бы расправились с «предателем».

Таким образом, Крупникс остался верен «своим» и сдал отряд Чугунова... нет, не немцам, как гласит официоз, а айзсаргам. Утром 29 февраля шуцманы осадили усадьбу Крупникса, сожгли овин и уничтожили разведчиков.

Вендов нагоняет обычного в таких случаях маразматичного пропагандистского ужаса. Дескать, беременная Текла Крупникс в качестве трофея сняла шубейку с мертвого младенца, дочери Чугунова. С какой целью Текле понадобилась окровавленная, продырявленная пулями шубка грудного ребенка политрук не сообщает. Да и зачем? Речь же идет не о людях, а о «пособниках фашистов», зверях!

Вот так, по мнению советских оккупантов, Крупниксы и Шкирмантсы стали «предателями». Сожженный овин Мейкуле немцы компенсировали, а на всякий случай снабдили хуторян винтовками. Это оружие впоследствии будет главным алиби Кононова. Ведь по суровым военным законам, оказавшись вооруженными латышские крестьяне из мирных жителей перешли в категорию «комбатантов».

Руководство разведки Западного фронта РККА назначило расследование обстоятельств гибели группы Чугунова. Параллельно, в лучших традициях советского агитпропа, развернулась кампания по моральному одобрению грядущего «возмездия». Советские партизаны распространяли листовку «Смерть батовским собакам!», где сулили «пособникам фашистов» неминуемую гибель. Военно-полевой суд партизанской бригады Самсона приговорил латышей Шкирмантса и Крупникса к смертной казни. В бригаде Самсона командирами были, в том числе, Бурцев и Лебовский. Кононов находился под началом Бурцева. Приняв по его распоряжению командование карательным отрядом из 18 человек, Кононов отправился убивать своих земляков.

Дальнейшие события описаны неоднократно и подробно. Каратели расстреляли и сожгли 9 человек. Текла Крупникс была на 9-м месяце беременности. По словам Кононова, он лично не участвовал в уничтожении «предателей», а лишь показывал, кто из них где живет, ведь местность была ему знакома с малых лет. Кроме того, как утверждал Василий Макарыч, в округе Малых Бат у него было много знакомых, и он опасался мести с их стороны.

Тем не менее, латвийский суд вменял Кононову в вину не только руководство, но и непосредственное участие в акции. По показаниям свидетелей, Кононов вдохновлял своих подчиненных личным примером — застрелил одного из «батовских собак» и участвовал в пытках. Напомним, что юному комсомольцу Кононову исполнился на тот момент 21 год.

Кстати, изначально планировалось, что «батовских собак» будут судить в партизанском лесу. По крайней мере, так утверждал на суде сам Кононов. Однако все решилось непосредственно в Малых Батах, тем более, что в домах обстоятельных латышских хуторян было чем поживиться. Директор латвийского Центра документации преступлений тоталитаризма Индулис Салите приводит такие данные:

Никто из жителей во время акции сопротивления не оказывал. Из свидетельских показаний видно, что после убийства людей их дома были разграблены. Партизаны с собой взяли скот, продовольствие и одежду. После разграбления многие дома вместе с хозяйственными постройками были сожжены.

С позиций нынешних дней события 1944 года в Малых Батах заслуживают самого пристального внимания. В истории мясорубки Второй Мировой это незначительный эпизод, но в контексте экзистенциальной трагедии, общечеловеческого гуманизма Малые Баты предстают архетипом войны. Здесь за ворохом политических инсинуаций и пропагандистского цинизма узнается судьба простого человека, вынужденного делать судьбоносный выбор между «молотом и наковальней» — в данном случае между кумачом и свастикой.

Мейкулу Крупниксу, в чей дом в феврале 1944 года ввалилась группа майора Чугунова, очевидно, делать этот выбор совсем не хотелось. Ему хотелось, как издавна всем хуторянам, пахать землю, пасти животинку, воспитывать детей, дышать вольным воздухом латгальского леса. Трудно сказать, нравились ли ему теории о расовом превосходстве германцев, но очевидно, что о «прелестях» колхозного строя он знал не понаслышке. Крупникс, безусловно, как и подавляющее большинство латышей, не испытывал никакой симпатии к советскому режиму. Однако он не состоял в местных «коллаборационистских» подразделениях, и уж тем более не имел никакого отношения к НСДАП. Он хотел, чтобы война не коснулась его семьи. И имел полное на это право.