БОЙНЯ

31 марта 1943 года завершилась знаменитая Ржевская битва, с перерывами продолжавшаяся более года, с января 1942-го. «Ржевская мясорубка», «прорва», как прозвали эту битву простые солдаты, хорошо показывает технологию войны по-советски. В феврале 2009 года на НТВ вышел впечатляющий фильм Алексея Пивоварова «Ржев: неизвестная битва Георгия Жукова», вызвавший бурную критику со стороны ура-патриотов. В фильме прозвучала фраза немецкого ветерана, суммирующая впечатления многих о ведении той войны советской стороной (эти слова дорогого стоят): «ЖИВЫХ ЛЮДЕЙ КАК СКОТ ЗАГОНЯЛИ НА УБОЙ». То есть русских гнали на убой как скот. Кстати, само это известное выражение – «гнали» – применительно к своей же солдатской массе появилось в народе как раз во время советско-германской войны. Да и от самих же фронтовиков можно то и дело услышать: нас погнали туда-то. В преддверии 70-летия победы Сталина над Гитлером очень не мешает еще раз вспомнить об этом.

Итак, Ржевский выступ, срезать который советские войска пытались более года, ценой неимоверных потерь.

Из журналов боевых действий 58-го и 18-го пехотных полков вермахта (из состава 6-й пехотной дивизии генерала Гроссманна), оборонявших Ржев на Полунинском рубеже, высота «200», в августе 1942-го (Первая Ржевско-Сычевская операция):

«Русская пехота атакует густыми толпами (по 500, 1000 и более человек), но речь не идёт об эшелонах – это дикое месиво. Они орут своё дикое "УРА!", но уничтожаются хорошо организованным миномётным и пулемётным огнём. Танки, пытаясь атаковать уступами, медленно пробираются через воронки и рвы. Лишенные поддержки пехоты, не обладающие радиосвязью и оснащенные очень плохой оптикой, они попадают под огонь противотанковой и зенитной артиллерии. Немногие прорвавшиеся становятся жертвами бойцов из групп борьбы с танками» (Н. Белов, Т. Михайлова. Ржев-1942. Битва за высоту 200. Изд.: Тверь, 2000).

Запись от 10 августа: «…Потери русских ужасны. Одних танков в этот день возле Полунина сожжено и подбито 25 (в том числе три КВ-1 и восемь Т-34)».

Запись от 15 августа: «…Перебежчики (о них будет речь ниже – А.Ш.) говорят об огромных потерях, о кучах трупов, устилающих окрестности. Пополнение, которое получают русские, состоит из необученных, необстрелянных мальчишек и из вялых стариков. Солдаты находятся в состоянии глубокой апатии. Управление очень плохое. Полевые командиры погибли. Большое начальство никак не показывает своего существования. Судя по характеру атак, всё это похоже на правду».

Историки Н. Белов и Т. Михайлова поводят итог сражения за высоту с роковым номером «200»:

«Все пространство побоища представляло собой страшную картину смерти и разрушения. Это был сплошной, изрытый бесчисленными воронками "кратерный" пейзаж. В деревнях не было ни одного целого строения, а деревень Федорково, Бердихино, Полунино, Галахово и Тимофеево больше не существовало. Вдоль и поперек исполосованные гусеницами, сплошь покрытые рыжей глиной, вывернутой лопатами и взрывами, многострадальные полунинские поля были всюду усыпаны кучами стреляных гильз, банками и ящиками, брошенным и поломанным оружием, обрывками бинтов и снаряжения, обломками бревен и рваной колючей проволокой – всем неисчислимым мусором войны. 150 разбитых и сгоревших, русских танков, громоздившихся тут и там группами и поодиночке, дали повод называть это место Panzerfriedhof – кладбищем танков. А по воронкам и между ними, по разрушенным танками и взрывами окопам и блиндажам валялись тысячи тел погибших бойцов. Большинство из них было разорвано взрывами и раздавлено гусеницами. Всюду во множестве мины, неразорвавшиеся бомбы, снаряды и гранаты.

За четыре недели ожесточенных боев армия генерала Лелюшенко в присутствии генерала Конева, потеряв почти весь свой первоначальный состав и получая многочисленные пополнения, продвинулась на четыре километра, вышла к окраинам Ржева и застряла там на полгода…

К сожалению, мы не располагаем пока другими документами и не можем дать более полной картины сражения. Полностью ясно лишь то, что оно происходило в духе сражений Первой мировой войны. Что генералы Конев, Захаров и Лелюшенко туповато гнали своих солдат в массовые лобовые атаки, не смущаясь известной прямолинейностью действий русских танков – глухих и почти слепых, наугад стрелявших, в упор не замечавших немецких орудий и без затей скучивавшихся на открытом месте, вваливавшихся в трясины, в воронки или упиравшихся в стеки эскарпов. Советские дивизионные и полковые командиры без размышлений использовали своих пехотинцев в качестве минных тралов и не утруждали себя тактическими изысками, атакуя по минам густыми толпами, на пулеметы и через проволочные заграждения днем и ночью, утром и вечером, в дождь и жару. Импровизировали лишь немногие расчеты, экипажи, отделения или даже отдельные солдаты и очень немногие офицеры низшего звена. Именно они представляли собой наиболее серьезную опасность на поле боя. Их боевой опыт зачастую некому было перенимать, да и сами они, как правило, вскоре погибали или получали ранения.

Немцы оборонялись, как могли, и тоже несли серьезные потери. Мы предполагаем, что оборона полунинского блока стоила жизни примерно 1 тыс. бойцов 6 пехотной дивизии и прикомандированных подразделений. Еще 2-3 тыс. человек были ранены. Лелюшенко потерял здесь, по всей видимости, раз в 10 больше. К сожалению, сами советские генералы – участники штурма Ржева в своих мемуарах скромно обошли молчанием эти события».

К счастью, есть мемуары тех, кто самолично ходил в те атаки. Из воспоминаний ветерана Бориса Горбачевского «Ржевская мясорубка»:

«Не считаясь с потерями – а были они огромны! – командование 30-й армии продолжало посылать все новые батальоны на бойню, только так и можно назвать то, что я увидел на поле боя (бойня, убой – опять звучит это слово, только на сей раз в рассказе советского фронтовика – А.Ш.). И командиры, и солдаты все яснее понимали бессмысленность происходящего: взяты или не взяты деревни, за которые они клали головы, это нисколько не помогало решить задачу, взять Ржев. Все чаще солдата охватывало равнодушие, но ему объясняли, что он не прав в своих слишком простых окопных рассуждениях…».

Б. Горбачевский, как очевидец, приводит убийственное сравнение условий окопной жизни немцев и советских. Немцы: отлично обмундированы, имеют более совершенное оружие, получают горячее питание, посылки с европейскими деликатесами, живут в теплых, обустроенных блиндажах, ездят в отпуска. Культивируется боевое товарищество. «Наши»: старое, заношенное обмундирование, никаких отпусков, скверная кормежка, нехватка боеприпасов, очень плохие, скотские условия жизни, неусыпный контроль со стороны комиссаров и особистов. Боевое братство – больше на словах.

Естественно, люди стремились вырваться из этого ада. Горбачевский рассказывает:

«В сорок втором, как и в сорок первом, дезертирство из армии все еще было массовым. Многие солдаты-дезертиры не считали свой поступок изменой: для них довоенная действительность не служила идеалом, за который следует умирать… В масштабе фронта в сорок втором ежедневно перебегали к немцам 150–200 человек, то есть в месяц около 6 тысяч. Фактически фронт ежемесячно терял почти целую дивизию!.. Чтобы предотвратить массовое бегство, командование предпринимало самые отчаянные меры. Минировались возможные выходы с передовых позиций. Сурово карались командиры и младший командный состав, если в их подразделениях происходили побеги. Переформировали и переводили на новые участки фронта не только роты – целые батальоны. Доходило до артиллерийской пальбы по беглецам. Особисты вовсю распустили тайные сети, во всех частях появились специальные группы для борьбы с перебежчиками» («Ржевская мясорубка»).

Борьба с дезертирством, выявление ненадежных стали настоящей проблемой, солдат на передовой стерегли, как зеков на зоне (особенно не доверяли, в частности, украинцам). Но ничего не помогало: побеги (а употреблялся именно такой, тюремный термин) продолжались. По свидетельству Горбачевского, немцы нередко прикрывали беглецов огнем и даже оставляли им проходы в своих минированных зонах.

Остается лишь добавить, что в Первой Ржевско-Сычевской операции (30 июля -1 октября 1942 г.) Советы, по сведениям тверского историка Светланы Герасимовой, имели на участках прорыва 6-7-кратный перевес только в живой силе. На Полунинском рубеже, по данным историков Н. Белова и Т. Михайловой, советская сторона обладала перевесом в людях – в 10-20 раз, а в бронетехнике – в 20-30 раз. Однако даже завалить немца мясом и железом в этот раз не получилось…

Вот яркий рассказ о совковой цене человеческой жизни. Генерал Михаил Титов, воевавший командованием вышеупомянутого Конева, вспоминает о своей суровой лейтенантской молодости:

«Командир дивизии, например, мой бывший командир полка меня однажды спас. В Калинине, когда велись бои, он позвонил новому командиру полка и говорит: “Пришлите ко мне Титова я ему дам пополнение, два пулеметных расчета”. Меня командир полка послал туда в дивизию. А бои за город уже идут. И в это время командующим фронтом назначен Конев. Я приехал в дивизию, захожу в штаб дивизии, и в это время приезжает Конев, назначенный командующим Калининским фронтом (Конев командовал Калининским фронтом с октября 1941-го по август 1942-го – А.Ш.). Приехал прямо в дивизию, потому что она была пока единственной, которая вела бои непосредственно с немцами. Заходит и спрашивает, кто есть кто. Представляется командир дивизии, начальник штаба, замы. Доходит очередь до меня: “А вы кто?” А я стою, ну что я пацаненок. “Я вас спрашиваю”. Я говорю: “Я пришел с переднего края получить”. “Что, с переднего края? Бежать? Расстрелять!” А я думаю, что делать? Ну, молодец командир дивизии, он адъютанту: “Выведете этого лейтенанта туда, за штаб”. Вот, когда мы вышли с ним, он мне говорит: “Слушай, ты давай чеши. Я 2 раза выстрелю, а ты давай чеши по полной!”. Я ему говорю, что расчеты должен получить. “Ну, хорошо, иди вон там возьми свои расчеты и дуй. А я буду стрелять сейчас”. Ну, выстрелил, один раз, второй раз. Ну, я пошел, не знаю уж, что там было. Я получил расчеты и ушел на передний край.

Конев же тогда был в запале, его же самого чуть не расстреляли. Его Жуков спас».

Вот она, ублюдочно-совковая, азиатская система отношений, определяемая прежде всего страхом, спускаемым по иерархической лестнице. Если офицера могли, походя, шлепнуть как муху, не разбираясь, то что уж о простых солдатах говорить…

Как известно, битвой за Ржев в целом командовал упомянутый Жуков. Так бы и назвать книгу об этих подвигах «маршала победы»: «Мясник и его мясорубка». На Ржевском выступе советская сторона за год боев потеряла до полутора миллионов (по другим данным – до двух миллионов) человек (см. С.А. Герасимова, «Военные действия в районе Ржевско-вяземского выступа…», 2002). Сталинград – это цветочки в сравнении с Ржевом. Тем не менее, германская группа армий «Центр», совершившая планомерный и грамотный отход, так и не была окружена и уничтожена. Советские войска вошли уже в пустой Ржев.

Это был трудный 1942-й, как его потом назвали бравые сталинские военачальники, «учебный год». Они, видишь ли, «учились». Но, может быть, в победном 1945-м совок воевал уже иначе?

Никак нет. Ничему красные стратеги не научились. Все та же орочья «наука побеждать».

Апрель 45-го. Перед Жуковым – отлично укрепленные Зееловские высоты, а за ними, всего в 60 км – Берлин. Как и подо Ржевом, Жуков смело идет на массовый лобовой штурм, бросив пехоту без поддержки танков на неподавленную, глубокоэшелонированную оборону немцев (танки, которые Жуков жалел больше, чем людей, славный маршал ввел в бой лишь потом, убедившись в авантюрности первоначального плана, но это лишь создало неразбериху и хаос: танки давили свою же пехоту, не отставала и советская авиация, усердно бомбившая своих: http://ucrazy.ru/interestin...). Фронтовики говорят, что на острие атаки была ударная бригада, сформированная из штрафных рот: «Спереди вражеские пулеметы, сзади наша заград-охрана, снизу минные поля, над головами мощные прожекторные лучи создавали настоящий грешный Ад. Полегло таких, как я, смертников, тысячи, но высоты взяли. На каком-то участке и мне досталась доза свинца и железа, да столько, что полевые хирурги целые сутки колдовали надо мной, сшивая и латая мои телеса. Жив остался, но после этого еще больше года по госпиталям провалялся и вернулся домой. Уже полвека минуло, но как вспомню этот бой, когда тысячи обреченных смертников метались по минным полям под тройным огнем, озноб проходит по всему телу. Не по себе становится. Демобилизовался рядовым и ни одной награды». В результате с 16 по 19 апреля Жуков уложил около 40 тысяч (по другим данным – до 80 тысяч) собственных солдат, потеряв почти половину бронетехники (официальную цифру потерь в 5000 человек неангажированные историки считают вопиюще заниженной). Рефреном жуковских приказов тех дней были два слова: «Любой ценой!». Сохранились воспоминания одного немецкого солдата, который был вторым номером в пулеметном расчете на Зееловских высотах. В течение дня перед их дотом выросла гора трупов советских солдат, и первый номер, не выдержав этого зрелища, сошел с ума. Он готов был участвовать в войне, но не в бойне. Слабые европейские нервы…

Очевидцы рассказывают, что Зееловские высоты по сей день усеяны русскими могилами с какой-то поистине инфернальной надписью: «Неизвестно». Ну да, пушечное мясо – оно ведь среднего рода…

Берлинская операция стоила советской стороне 361367 солдатских жизней. Среднесуточные потери Советов составляли 15 712 человек. Это была самая кровавая наступательная операция Второй мировой войны. Вот что, в частности, происходило на улицах германской столицы (вспоминает танкист, участник событий): «1945 год. Берлин. Начало аллеи“Франкфурктер Тор” (Франкфуртские ворота). По направлению к центру города в кильватер выстраивается наша танковая бригада. Впереди, до самого центра, разбитая улица, в развалинах домов которой, в подвалах, засели сопливые мальчишки с фаустпатронами. Почти так же, как мы видим иногда по телевизору раздельные старты лыжников на первенстве мира, когда через секунд тридцать по писку системы “Лонжин” стартер командует – “пошел”, вот так же, почти с тем же интервалом, той же командой – “пошел”, пускали в последний путь танки моей несчастной бригады, с боями прошедшей кровавый путь до фашистской столицы; Казалось бы все позади - вот она Победа. Но нет, так просто у нас не бывает ... Каждая машина проскакивала 400-600 метров, после чего конец был для всех одинаков - танк расстреливался в упор фаустпатронами и, с учетом крайне разрушительного заброневого действия этого нового для нас боеприпаса, мало кто из членов экипажа имел возможность спастись. Прикинув эту арифметику, я без труда рассчитал, что жить мне осталось минут шесть. Но видимо везуха была на моей стороне - когда перед моим танком осталось всего две машины, эту бессмысленную бойню остановили. Кто принял решение я не знаю, да и было не до выяснений ... ».

Бойня. Опять это слово – бойня. 

В начале этой статьи я процитировал немецкого ветерана. А вот слова русского ветерана – его оценки те же, что и у немца, и даже намного жёстче. Писатель Виктор Астафьев ещё в 1987 году сказал: «…советская военщина – самая оголтелая, самая трусливая, самая подлая, самая тупая из всех, какие были до неё на свете. Это она “победила” 1:10!.. Сколько потеряли народа в войну-то? Знаете ведь и помните. Страшно называть истинную цифру, правда? Если назвать, то вместо парадного картуза надо надевать схиму, становиться в День Победы на колени посреди России и просить у своего народа прощение за бездарно “выигранную” войну, в которой врага завалили трупами, утопили в русской крови. Не случайно ведь в Подольске, в архиве, один из главных пунктов "правил" гласит: “Не выписывать компрометирующих сведений о командирах Совармии”» («Новая газета», №30-31 от 37 марта 2015 г.).

И еще мнение ветерана-фронтовика. Александр Солженицын: «…Не гордиться нам и советско-германской войной, на которой мы уложили за 30 миллионов, вдесятеро гуще, чем враг, и только утвердили над собой деспотию» («Как нам обустроить Россию»). Повторяю: «Только утвердили над собой деспотию». Таков итог этой войны по Солженицыну. Он разворачивает свой тезис: «И чем же как не физическим уничтожением своего народа назвать безоглядную, безжалостную, безрасчётную укладку красноармейских трупов на путях побед Сталина в советско-германской войне? (“Разминирование” минных полей ногами гонимой пехоты – ещё не самый яркий пример.) После сталинских “7 миллионов потерь”, после хрущёвских “20 миллионов”, теперь, наконец, в российской прессе напечатана и фактическая цифра: 31 миллион. Онемляющая цифра – пятая часть населения! Когда и какой народ укладывал столько на войне? Наша “Победа” 1945 года овеществилась в укреплении сталинской диктатуры – и в полном обезлюживании деревень. Страна лежала как мёртвая, и миллионы одиноких женщин не могли продолжить жизнь народа» («Русский вопрос к концу ХХ века»).

Взгляните на мемориал на Поклонной горе – наверное, мало кто анализировал его мрачноватый символизм. Обширное пространство перед купольным Музеем ВОВ уставлено каменными скамьями, напоминающими темные надгробья. Меж ними рядами протянулись фонтаны, вечером подсвеченные ало-красным, что создает полное впечатление фонтанирующей крови. Это не мемориал победы, а скорее мемориал Жертвы, точнее Жертвоприношения. Великого Жертвоприношения во имя существования имперского, деспотического Сверх-государства. Это мемориал великого насыщения Империи ее любимой и необходимейшей пищей – кровью, и, прежде всего – кровью «титульного» народа, которому товарищ Сталин отвесил свое знаменитое, кремлевско-банкетное, издевательское «спасибо».