Денис Осокин. Меря это — русская Европа!
Летописные финны, не существующие ныне – меря, мещера, мурома, чудь – интересны современным историкам, языковедам, художникам и поэтам, прежде всего тем, что именно они являлись аборигенами нынешней Центральной России – корневой России, России «Золотого Кольца». Это меря, мещера, мурома, чудь, назвали почти все наши реки и переселились, забыв свой язык не на другую планету, а в современных русских – то есть, например, в наших с вами знакомых: Василия из Кохмы, Михаила из Череповца и Лену из Горчухи. Не исчезли – а превратились в нас, современных жителей России.
Эту идею, это видение, казанский писатель Денис Осокин запечатлел в своей мерянской повести «Овсянки». По ней екатеринбургский кинорежиссер Алексей Федорченко снял одноименный фильм, который был впервые показан в 2010 году на Венецианском кинофестивале и получил ряд наград (призы ФИПРЕССИ и Экуменического жюри, приз за лучшую операторскую работу).
Меря у Осокина стали метафорой всего самого заветного в каждом человеке, особенно в местном, Верхневолжском. Меря в «Овсянках» – это, прежде всего поэзия и мечта. И только потом уже – этнография (тоже поэтизированная крайне).
Определенно финно-угорская культурная матрица-память продолжает присутствовать на территории прежнего расселения мери как безличная природная сила.
Об этом корреспонденту инфоцентра FINUGOR Андрею Малышеву рассказал автор книги «Овсянки» Денис Осокин.
- Денис, "Овсянки" были книгой и фильмом о самом глубинном в культуре Центральной России. А, кажется, этого практически никто и не понял. По прошествии пяти лет после выхода на экраны фильма, вы довольны тем, как люди реагировали на "Овсянок"?
Здравствуйте! А у меня наоборот ощущение, что «Овсянки» – повесть и фильм – наделали много шума, коснулись великого множества голов по всему миру, впитались в российский воздух и как-то его изменили и, главное, подняли волну интереса к тем самым глубинным токам, идущим от финно-угорской вселенной – аборигенной для той России, которая сейчас воспринимается самой корневой православной-русской.
Волна эта – не цунами конечно, но очень заметна и значима. О том, кто такие современные русские – в «Овсянках» я говорил подспудно, но этот разговор прозвучал – и многими был услышан, подхвачен. Я скорее доволен результатами – да.
И было написано много интересных рецензий, в том числе тесно связанных с настоящей мерей. К примеру, много и интересно о мере и финно-уграх говорил в своем материале «Гаплогруппа N» кинокритик Евгений Васильев. О мере в связи с «Овсянками» по-моему впервые так широко зашла речь – и на страницах литературных и кино- журналов и сайтах, и в рубриках культуры преразличных газет, и на телевидении («Магия кино», «Закрытый показ с Александром Гордоном», «Школа злословия» и многие другие), на радио, на пресс-конференциях всех международных фестивалей, где шел фильм, на книжных ярмарках, где проходили презентации книги.
И они – эти результаты – еще будут разворачиваться впереди. Ведь нами были высеяны семена многолетних растений! Я чувствую даже, как велик положительный результат и в магическом смысле! – сами по себе слова «меря», «мерянское» вдруг произнесло невероятное количество людей – а слова материальны и потенциальны как проросшие зерна – и кому как ни мере и думающим о мере об этом знать!
- Мерянская арт-тусовка несколько лет назад организовалась в Москве. Ходят в походы по городищам и разнообразным священным местам, рисуют картины и снимают документальные фильмы, празднуют свои праздники. А в Нее или Макарьеве тишина. Как вы думаете, сможет ли мерянская тема овладеть умами русских Верхневолжья?
Она способна вызвать большое сочувствие и интерес – и не только в Верхнем Поволжье, а значительно шире. А если консолидирующее начало исходит из столицы – так в этом нет ничего удивительного. Очень этому рад!
- Один знакомый, старообрядец Василий, более десяти лет проживший в Голландии, при общении рассказывал, что на его взгляд самые европейские города в центре России: Кострома, Ярославль, Вологда. А самый азиатский – Санкт-Петербург. На вопрос, почему, ответил, что мол строились они естественным образом. А Питер царь Петр построил по плану и державным своеволием как некий азиатский шах. Наша Поволжская сторона и впрямь кажется европейской?
Мнение вашего знакомого интересное и сильно авторское! При неустойчивости ориентиров касательно сущности Европы, Азии и их пограничья я придерживаюсь единственного ориентира – географического, то есть Уральских гор. Никто не сомневается, что Бельгия и Чехия – это Европа, а Афганистан и Монголия – Азия. Вопрос же с европейской частью России ввиду ее многогранности порождает множество измышлений – и зря! Европа же разная! Разве нельзя? И Лапландия с северным сиянием и летающими саамскими камнями-сейдами, и Турция с танцующими дервишами, и Италия с древними университетами, и Республика Коми с магией Леса, а центр Европы – не то в белорусском Полоцке, не то в украинском Закарпатье. Отчего бы Верхневолжской стороне не быть европейской – если она уже в Европе? Другое дело – что это восточная ее окраина. А окраины всегда пограничны, переходны, и включают в себя гораздо большее! Меря это - русская Европа!
– Мерянскими футуристами введено в оборот такое словосочетание: «Мерянская вера». Скажите, какие ассоциации это у вас вызывает. Какой, по-вашем,у может быть мерянская вера?
Мерянская вера – на мой взгляд, это, прежде всего вера поэтическая. И именно художественная реальность – тонкая и дымчатая – вызывает огромное доверие, и сама по себе действенно-магична.
Вот мой рассказ «Мертвая Майя» из книги «Барышни тополя. – Ветлуга, 2004». Эпитет «мертвая» пусть никого не смутит. «Мертвая» в данном случае означает смертельно любимая! Как всей силой Мира № 1, то есть Мира Живых, так и всеми силами Мира № 2, иначе Антимира. Ибо крепка как смерть любовь. У меня расписаны подобным образом 55 женских имен в двух книгах. И этот рассказ, как мне кажется, как раз о мерянской вере, о том как я ее чувствую, как верю!
«Майя – смолистая прозрачная желтизна: сваренный финнами сур и к нему варенье из желтоцветов. Сура глотнуть – качнуться – и пойти по кромке оврага распевая песни на исчезнувших языках Волго-Ветлужья. Майя – мерянская невеста. С солнечной геометрией в ушах и на одежде. Но как меря растворилась в пчелиных узорах – и в разводах на бересте – в привкусе хмеля и калины – в клейкости молочаев: так и Майи тоже в наше время нет.
Есть только гулкий звук рожденный стеблем овражного дудника и чей-то крик гу-гуй – пущенный вверх по стволу по еловой коре. Мою девушку зовут Майя – я ее очень люблю. – Что это может значить? Это значит, что я люблю нежную невидимку – невнятную скромницу – существующую в виде припрятанных тут и там осколков смысла – самого забытого и светлого. Пить соки деревьев придумала Майя – и собирать цветочный мед – и целоваться она придумала – и лежать на спине – и варить золотисто-густые напитки.
Пусть Майя придет в эту высокую рощу, в которой башмак еще не досушил апрель – в эту воду со мной зайдет – пусть Майя так никогда и не заговорит по-русски, но поможет мне научиться ее языку.
Майю радостно хоронить – поднимая на деревья повыше – поближе к небесному пчельнику: потому что пока вы улыбаясь привязываете ее к ветвям – она уже стоит под деревом на земле и задрав голову тоненько вам посвистывает. Вы спускаетесь с дерева – и вдвоем идете – общаясь то жестами, то поцелуями то уже чуть-чуть по-мерянски. 'Лишиться Майи' – значит 'умереть'. Майя – предмет изучения сразу нескольких наук – но ими она не постигнется. О Майе – все мои книги. Память Майи – ласка и жизнь.»
- Зачем говорить про мерю в XXI веке? Города глобальны, рабочая сила мобильна, все ходят с гаджетами китайского производства.
Так XXI век и меря друг другу разве мешают? – помогают же, наоборот! Глобализация не столь глобальна – и живой мозаичности Земли, национального своеобразия, не сравнимых одних с другими энергетик, паролей и красок местностей никто не отменял. Напротив, мне кажется, в мире заметно растет интерес к их выявлению, наблюдению за ними – и со стороны художников, и со стороны всех остальных.
Симпатичный эпизод. В ноябре 2011-го я летал в Австралию на церемонию вручения ежегодной премии Киноакадемии стран Азиатско-Тихоокеанского региона (одна из трех мировых киноакадемий вместе с Европейской и Американской). Фильм «Овсянки» был номинирован как раз за лучший сценарий – и в результате награда досталась именно мне, вдобавок всех номинантов торжественно приняли в эту прекрасную Академию, инициировали прикосновением к живой коале, вручили знаки отличия и заверили, что всегда нас теперь здесь ждут! Было прекрасно – и ощущалась какое-то настоящее человеческое единение, с глобализацией не имеющее ничего общего, с обязательным сохранением и подчеркиванием собственных лиц!
Так вот – на праздничном приеме Академии по случаю принятия в нее новых членов ко мне подошел ее Президент и со слезами на глазах сказал, что никогда не забудет слова из «Овсянок», о том что «народ жив пока помнит свой язык, хранит традиции..» – и меня обнял. Он-то как раз, я уверен, не сомневался, что меря в России есть! Кстати сказать, эти слова из фильма принадлежат не мне – а нашим продюсерам, активно участвовавшим в монтаже. Я же считаю такого рода фразы излишними!
- Почему на ваш взгляд аутентичные финно-угорские корни российской культуры так пока и не стали предметом общественного интереса?
В 2007-м году я был выпускающим редактором тематического «финно-угорского» номера нижегородского альманаха «Дирижабль» (выпуск XIII). В качестве ответа на ваш вопрос хочу привести собственноручно написанное предисловие к этому номеру!
«Финно-угорский мир – по-настоящему загадочен. Загадочность – главная его характеристика. Можно и больше сказать: финно-угры – последний оплот живого волшебства в Европе. На уровне не личном (волшебником-личностью может быть любой) – а именно на уровне культурной традиции. Мерянский синий камень – лежащий на берегу Плещеева озера у Переславля-Залесского и ползающий в его окрестностях по собственному произволу – из широко известных примеров-символов финно-угорской чудесности это наилучший. Древнефинской является добрая половина топонимики Центральной России, а гидронимика почти вся такова.
Целые финские народы – такие как меря, мещера, мурома – полностью растворены в здешнем ветре, воде, растениях и в современных русских. Центр и север Европейской России, Средняя Волга, Прикамье, Предуралье – все это ареал формирования финно-угорских этносов, terra финно-угрия. Cлавяне и тюрки появились на этих землях позднее – и рождались не здесь. Есть еще волшебники-чуваши – смесь финнов и тюрков. Есть еще самодийские народы – живущие в тундре по обе стороны от Урала – ближайшие родственники финно-уграм.
Самое удивительное то – что нельзя сказать, будто таинственность и волшебство из каждого финна или угра льется и искрит. Как раз наоборот – ничего подобного! Настоящие финно-угры – молчаливые, скромные, зазеркальные. Сами выдавать свои секреты, хвастаться они не будут. Но искренний интерес к себе встретят с такой высочайшей радостью – какую не увидишь и у самых жарких южных морей! Нарочитость, искусственное поднимание собственной цены на славянский и тюркский манер – особенно губительны для носителей финно-угорских культур. Почему этот мир так набит тайнами?
Почему диалог с природой в этом мире так актуален? Потому что идеальные финно-угры умеют беречь и не болтают лишнего!»
