Неудачное покушение на польского журналиста в лесах Марокко
Марокко является арабской страной, расположенной в Северной Африке, прямо под Испанией, поэтому для многих иммигрантов и беженцев из черной Африки является последней остановкой на пути в европейский рай. Африканцы из Сенегала, Ганы, Сьерра-Леоне или из Камеруна попадают сюда через границу с Алжиром, если им удаётся победить негостеприимные и коварные пески знаменитой пустыни Сахара. От границы они направляются далее на север, в сторону Танжера и Надора, откуда они пытаются добраться до испанских эксклавов Сеуты и Мелильи, огражденных от Марокко высоким забором с колючей проволокой.
25 декабря 2015 года более ста нелегальных иммигрантов проплыли несколько километров моря и форсировали забор в Сеуте. Согласно информации из СМИ, включая Reuters, два иммигранта утонули. По сведениям, которые я получил у самих мигрантов, по дороге из незаконного палаточного городка до Сеуты от истощения умерли еще шесть человек. Умерших не хоронили, никто не об этом даже не беспокоился.
Прогуливаясь по одному из районов марокканской бедноты в Танжере, замечаю чернокожего нищего, стоящего в темном переулке. Я поправил военный рюкзак и пошёл за нищим.
— Простите, вы говорите по-английски? — я спросил нищего.
— Немного... — ответил неуверенно.
— Как вас зовут?
— Меня зовут Абдоу, а ты?
— Томаш. Откуда ты?
— Из Сенегала. Ты говоришь по-французски?
— Нет, я не говорю по-французски. Ищу африканских беженцев. Ты знаешь, куда подевались? Совсем недавно их было здесь довольно много.
— Африканские беженцы имеют сейчас серьезные проблемы. В последнее время на улицах появились вооруженные солдаты, а полиция ловит их, бьет и отправляет в Нигер.
— Я понимаю, в таком случае, где черные беженцы скрываются от полиции и солдатами?
— В горах, в лесу, в заброшенных зданиях на окраине города.
— А ты? Почему не скрываешься?
— Сюда полиция заглядывает редко, а кроме того, я снимаю небольшую комнатку в этом же районе. Нет кухни, нет ванной комнаты, нет туалета, но по крайней мере я не сплю в лесу или на улице...
— Ты знаете места, где прячутся беженцы?
— Лес в горах неподалеку от Сеуты. В лесном городке живет очень много людей. Есть несколько зданий под городом, в одном из них я проживал в течении какого-то времени. Я могу тебя туда провести за небольшую плату.
— Сколько?
— 40 евро.
— Ты что, шутишь? Я дам тебе 10 евро, если ты отвезешь меня к заброшенным зданиям под городом, а потом к лесному городку.
— 10 евро и что-нибудь поесть. Подходит?
— Ладно, подходит.
Мы договорились и зашагали по узкой и грязной улочке в сторону углубления, выбитого в старом здании. В нише стоял араб среднего возраста. В телеге были две алюминиевые ёмкости, в одной был рис, а во втором — мясо с соусом. Даже не хочу думать из чего было это мясо... В любом случае, Абдоу очень понравилось.
Мы вышли из тесного жилого района на улицу. Нам повезло. Вдали мы заметили голубое такси, которое направлялось в нашу сторону. Абдоу махнул рукой и Dacia с разбитой фарой и поцарапанным бампером остановилась рядом с нами. Мы сели внутрь, после чего Абдоу по-французски объяснил молодому арабу в костюме Laсostе, куда мы хотим ехать.
Таксист ехал, как дикий. Впрочем, не только он. Водители в Танжере боролись за первенство, трубили в ярости по малейшему поводу, и они проезжали мимо пешеходов и других автомобилей буквально в нескольких сантиметрах. Через 15 минут мы вышли на шоссе, ведущее на юго-запад.
— Там! — Абдоу указал пальцем на возвышение, расположенное примерно в километре от нас.
На холме было несколько домов марокканцев. Как утверждал сенегалец, рядом с ним находился недостроенный и заброшенный дом, в котором можно было встретить африканских «беженцев». Мы прошли несколько сотен метров по полю, заваленном различными отходами и мусором. Ночью шел дождь, поэтому грязь нещадно прилипала нам к обуви. Она была серой, тяжелой и очень липкой. В конце концов мы подошли к возвышенности, на которой начинался лес, состоящий из тонких, но высоких деревьев, кактусов и трав высотой, превышающей два метра.
Мы шли через лес по сильно протоптанному пути, что свидетельствовало о том, что кто-то часто туда ходит. В какой-то момент лес закончился, открывая продолговатые и гладкие, как яйцо, камни. Мы пришли почти на вершину холма.
— Смотри, — нищий указал пальцем на несколько недостроенных зданий, расположенных на несколько метров ниже.
— Это здесь? — спросил я с надеждой в голосе.
— Да, в этих зданиях живут беженцы.
Мы спустились по крутым и скользким камням. Серое здание было не только незавершенным, но и пережило пожар, или даже несколько небольших пожаров, о чем свидетельствовали черные языки над местами, где должны находиться окна. Вместо двери мы увидели одеяло, поэтому вместо того, чтобы стучать Абдоу громко сказал: «Салам алейкум!».
— Алейкум салам! — из дыры в стене высунулась сначала черная шапочка, а за ней полное и черное, как смола лицо.
В то время, когда сенегалец объяснял что-то жителю разрушенного дома, в дыре в стене появилась другая, не менее темная голова. Без шапки, но с дредами.
— Журналист? — спросил мужчина с дредами.
— Да, журналист. Я делаю материал о беженцах из Западной Африки, — ответил я.
Через некоторое они оба стояли перед нами, пристально смотря на нас своими большими глазами.
— Неделю назад несколько сотен человек пытались прорваться в Сеуту. Мы были там, но, к сожалению, полиция закрыла нам путь! Посмотри на мою голову! Видишь эту повязку? Видишь порез? Я получил по голове от марокканской полиции! — посетовал пухленький иммигрант.
— А меня столкнули со склона. Поотбивал себе бока и разрезал себе ногу — парень с дредами передвигался с костылем, а на ноге была повязка.
— Сколько человек живет в этом доме? — спросил я.
— Теперь только мы, а раньше бывало и с двадцать человек. Заходи! — хромой махнул рукой и отслонил одеяло, которое висело в качестве двери.
— Кстати, откуда вы?
— Камерун, — услышал я в ответ.
На стенах не было утепления и штукатурки, а полом служили им ковры, постеленные на голый бетон. На первом этаже находились две небольшие комнаты и одна большая. В каждом лежали матрасы и одеяла. На второй этаж мы попали по строительному мусору, выложенному как лестница. Там также в каждой комнате лежали одеяла и матрасы. На самом деле здесь могло разместиться порядка двадцати человек.
Когда мы спустились вниз, я решил попросить взять у них интервью о своем положении, о жестокости полиции и о их планах на ближайшее будущее.
— Хорошо, мы можем дать интервью, но вы должны нам за это платить — сообщил мне пухленький иммигрант.
— Серьезно?
— Да, серьезно.
— Сколько?
— А сколько у вас? — это вопрос вызвало мое беспокойство.
— У меня в кармане десять евро, — я протянул купюру, чтобы показать, что не шучу.
— Мало... Дайте больше! — ответил африканец с дредами с отвращением
Пухленький быстрым движением попытался забрать купюру, но я был быстрее. С удивлением, я спрятал её в карман. Абдоу сделал несколько шагов в сторону выхода из жилища.
— Интересный чемоданчик! — заявил хромой.
Камеру я держал в левой руке, а правая у меня была свободной. Ноутбук был спрятан в серебряном чемодане, он лежал под стеной, всего в нескольких шагах за мной. Пухленький он бросился на меня с кулаками. Он пробовал вырвать у меня камеру, а в это время хромой бросился в сторону чемодана. Я оттолкнул пухлого и заградил путь хромому. Худой нищий, который привел меня в это место стоял на дорожке за домом и не вмешивался.
Я оттолкнул хромого и увидел, как его друг замахивается левой рукой. Это были доли секунды. Я не думал, я действовал инстинктивно. В прошлом я занимался боксом. Быстрый правый, в ответ на направленный в мой подбородок удар, сбил с ног камерунца. Падая, он ударился головой в стену. Второй камерунец, хромой, потерял желание драться и начал защищаться, пытаясь задеть меня концом костыля по животу. Я сделал три шага назад, не оборачиваясь спиной к нападавшим, схватил чемодан с компьютером и выбежал из заброшенного дома с сердцем, бившимся, словно молот. Я повернулся, но меня никто не преследовал.
На дороге возле дома ждал меня мой сенегальскй «друг». Дрожащим голосом спросил, все ли в порядке, после чего извинился за всю ситуацию. Даже не хотелось спрашивать его, почему он решил уйти, вместо того, чтобы помочь мне защититься от бандитов. Я только неодобрительно покачал головой, и почувствовал, как начинает расти во мне чувство презрения. Мы двинулись в сторону города не разговаривая друг с другом некоторое время.
— Ну что? Мы едем в лагерь в лесу? — завязал Абдоу.
— Мы можем поехать, но ты должен ответить мне на один очень важный вопрос.
— Да?
— Это будет для меня безопасно? Не будет ли так же, как и минуту назад, но с худшими для меня последствиями? Там ведь не два, а несколько сотен беженцев.
— Ну да, это правда...
— Правда?
— Это правда, что может быть и хуже. В последнее время выход из лагеря в соседние поселки или в Танжер стал опасен из-за полиции, поэтому беженцы не имеют возможности зарабатывать деньги и покупать еду.
— То есть злые, отчаянные, голодные и при этом не имеют гроша в кармане?
— Да, это примерно так и выглядит. Знаешь, некоторые уже не совладают с психологическими проблемами. Мы не можем их за это винить... Это не их вина, что они сидят в марокканском лесу и не могут попасть в Европу, — заявил сенегалец, глядя на меня, как профессор на студента.
— Вы оправдываете бандитизм?
— Нет, не оправдываю, я пытаюсь их понять.
— Может, еще скажешь, что это европейцы во всем виноваты, потому что не хотят пускать к себе миллионы иммигрантов?
— Нет, они не виноваты, но ведь они могли бы нас впустить, и не было бы проблем. Мы не злые, мы хотим работать, жить, помогать нашим семьям.
— Если эти несколько тысяч африканцев, которые сейчас в северном Марокко, пустят в Европу, то на их место придет в два или в три раза больше следующих желающих. Кто, в таком случае, будет жить в Сенегале и Камеруне, когда все уедут? Львы? Антилопы? Обезьяны?
Абдоу засмеялся, погладил себя по подбородку, а мой вопрос оставил без ответа. Теперь мы спускались с холма сельской, грязной дорогой. Мне было интересно, что будет дальше. Я не хотел ехать в лесной лагерь мигрантов, тем более, что ни в коей мере не мог рассчитывать на моего сенегальского проводника...
