Володин наизнанку?
Состоявшаяся в июне конференция «Какая федерация нам нужна?» стала уникальным для нынешней России диалогом различных регионалистских движений — буквально от Кёнигсберга до Владивостока. Для имперской власти их в лучшем случае «не существует», в худшем — они подвергаются политическим репрессиям (как директор Поморского института Иван Мосеев).
Как и ожидалось, на перспективы российского федерализма были высказаны самые разные точки зрения. Но, как бы то ни было, в выступлениях всех участников не было ни грана провинциализма, чего поначалу опасались даже некоторые организаторы. Провинциализм — это характерное для «глубинок» имперских государств делегирование всех важнейших вопросов своей жизни на усмотрение «столичного начальства». Конференция же ярко продемонстрировала совершенно иное мышление российских региональных активистов. Они рассуждают с позиций суверенного развития собственных регионов — хотя, конечно, не стремятся к какой-то нелепой в современном мире автаркии, но заинтересованы в прямых, взаимовыгодных и равноправных связях с соседями. Однако для этого никакая имперская «вертикаль» не нужна — напротив, она является только помехой, препятствуя прямым межрегиональным связям и замыкая их в свои коррупционные схемы.
По сути, это и есть тот самый регионализм, который развивается параллельно становлению ЕС. Учитывая, что Россия примерно на 20 лет отстает от европейских трендов, похоже, этот тип политического мышления доходит до нас только сейчас.
Носители российских имперских стереотипов, конечно, его не приемлют, сразу отождествляя регионализм с сепаратизмом. Однако современный регионализм более глубок и диалектичен. Если регионы обладают политическим, экономическим и культурным самоуправлением (свободно избирают свою власть, контролируют свои ресурсы и налоги, развивают свою историческую идентичность) — им нет никакого смысла «отделяться» от своих столь же свободных соседей. Фактически, это единственно здравое понимание федерации, которая строится на договорных отношениях своих субъектов. Если же регионы превращены в бесправные колонии вездесущего «центра» — возрастание сепаратистских настроений в таком государстве неизбежно. И это не какие-то российские особенности, но мировой опыт.
С имперской точки зрения, страна должна быть разделена на всевластную «столицу» и покорную «провинцию». Однако выглядит довольно парадоксально, что эту же схему поддерживают и некоторые представители московской национал-демократии, хотя в других случаях они настроены радикально антиимперски. Не будем называть имен — здесь интереснее концептуальная дискуссия.
Конечно, они поддерживают московский гиперцентрализм не кремлевскими лозунгами про «единство страны» — иначе разница бы совсем уж стерлась. Здесь мы наблюдаем скорее любопытный феномен «оппозиционного империализма». Его суть в том, что Москва изображается средоточием прогресса, либерализма и креативного класса, а «замкадье» — сплошным недочеловеческим ужасом. Фабулу этого мировоззрения классически выразила одна московская барышня, застрявшая в поезде где-то под Псковом: «Я не знаю, где мы, мама! Тут какие-то заборы! Коровники! Мама, мы в аду! Мы в аду, мама!»
Точно так же, как и для кремлевской власти, для «оппозиционных империалистов» не существует никакого регионализма. Потому что всякий регионализм (сибирский, уральский, карельский, даже питерский), настаивающий на равноправных межрегиональных отношениях, ломает эту одномерную схему «развитая столица — отсталая провинция». А имперская сущность этого мировоззрения как раз и заключается в расхожести среди его представителей ярлыка «провинция», который вешают даже на города-миллионники. Невозможно представить, чтобы вашингтонец обозвал «провинциалами» жителей Чикаго или Сан-Франциско. Потому что «провинция» (как нечто зависимое, вторичное и обобщенно-серое) существует лишь в империях и в головах тех, для кого имперский централизм — нечто само собой разумеющееся.
Характерный миф этой публики — «наша свободная Москва ни за что бы не выбрала Путина на третий срок, и мы вынуждены его терпеть только потому, что за него проголосовали тоталитарные «провинциалы». Вот только интересно было бы узнать — из какой глухомани вещают такие громкие имперские идеологи, как Кургинян, Проханов, Дугин, Алкснис, Леонтьев, Шевченко и т.д.? И в каком медвежьем углу состоялся учредительный съезд путинского ОНФ?
Этот внезапный нацдемовский москвоцентризм резко диссонирует с манифестом НДА и фактически подрывает к нему доверие. Там утверждалась необходимость «переучреждения Федерации на основе равноправного федеративного договора». Но о каком «равноправии» можно говорить, если московские деятели НДА перешли к классической имперской риторике противопоставления «столицы» и «провинции»? В глазах тех же поморов или сибиряков они тем самым перешли из статуса коллег-регионалистов на уровень «таких же имперцев, что и власть».
В ходе избирательного цикла 2011-12 гг. кремлевская администрация нашла, как ей казалось, успешный пропагандистский ход — противопоставить «прозападную» Москву и условный «Уралвагонзавод» (как символ имперского патриотизма). Но это не слишком помогло — во многих регионах (Приморье, Новосибирск, Ярославль, Карелия — да и тот же Урал с этим фантомным заводом) процент проголосовавших за «Единую Россию» оказался существенно меньше, чем в Москве. Ставка на «провинциальное» послушание (авторство которой приписывают В.Володину) с очевидностью провалилась. Так зачем продолжать твердить нелепости о том, будто самые оппозиционные избиратели сосредоточены в Москве, а все «замкадье» только лишь и мечтает о едросовской «стабильности»? Это всего лишь выворачивание наизнанку плоской володинской схемы, а не объективный анализ.
Да, протестные марши 2012 года в Москве были самыми массовыми. Но это произошло по сугубо демографическим причинам: все-таки Москва — самый крупный российский город, и даже постоянно растущий, как свойственно имперской столице. Однако протестные выступления состоялись и практически в каждом республиканском и областном центре. Причем во многих городах белые ленты органично совместились с местной регионалистской символикой — до такого Москва еще не доросла. Московские оппозиционеры по имперской традиции предпочитали вещать «за всю страну», что, кстати, и заставило тогда различные регионалистские движения выступить с манифестом Конгресса Федералистов.
А сегодняшняя ситуация выглядит каким-то неожиданным контрастом с прошлогодними московскими маршами:
По мнению Центра стратегических исследований (Москва), теперь Путин более популярен в столице, чем в остальной России, сообщает Bloomberg. Согласно соцопросу, 50% респондентов-москвичей проголосовали бы за Путина, если бы президентские
выборы проводились в данный момент. За пределами Москвы так ответили 45%.
После «пугачевского бунта» президент этого социологического центра Михаил Дмитриев сделал удивительное открытие: «протесты вышли за пределы Москвы». А может быть, они наконец-то дошли до нее? Все-таки петербургские «Марши несогласных» гремели еще в середине нулевых. Да и «Кондопога» случилась на 4 года раньше «Манежной площади». Кстати, на кондопожском народном сходе 2006 года выступали не только против миграционного криминала, но в первую очередь против коррумпированной и неизбираемой городской власти. И вскоре такие выступления обрели общефедеральный размах.
Конечно, протесты в небольших городах чаще носят социальный, а не либеральный характер. Но такова уж структура нынешней российской экономики, где все ресурсы и налоги централизованы, а бюджет этих городов практически пуст — поэтому социальная тема оказывается ведущей. Хотя затем она все равно разворачивается в широкие граждански-правовые требования. Кстати, сторонникам сугубо либеральных протестов не мешало бы вспомнить, что Февральская революция началась именно с социальных требований — в Питер тогда не подвезли хлеба. Непонятно только, дефицит чего должен случиться в нынешней Москве, чтобы там началось нечто подобное?..
Но может быть, в Москве это невозможно — потому что свободный бизнес там процветает? А в других регионах — сплошь «депрессивные моногорода», что и предопределяет коренное различие «московского» и «немосковского» менталитета? Увы, это очередной пропагандистский стереотип. Его наглядно развенчивает схема из предвыборной программы Алексея Навального:
Относительно высокий уровень жизни в нынешней Москве (как бы кому ни было неприятно это признавать) держится не на том, что москвичи свободнее, талантливее и предприимчивее жителей других регионов, но преимущественно на сырьевой ренте, которая попадает в московский бюджет только потому, что всякие «газпромы» и «роснефти» зарегистрированы в этом городе.
И для московского креативного класса здесь возникает серьезная мировоззренческая развилка. «Жаба на нефтяной трубе» © конечно может пока еще обеспечить вас иллюзорным превосходством над «замкадьем» — но тогда не следует возмущаться нарастающим потокам миграции, которые неизбежно притягивает имперская столица. И заодно, как уже было сказано — придется забыть о реальной европеизации города, потому что такой гиперцентрализм несовместим с современной европейской политикой и экономикой.
«Креативная революция» в Москве возможна лишь если в городе возникнут новые регионалистские силы, заинтересованные в его уникальном глобальном развитии. Пока с медведевскими фантазиями о «финансовой столице» и «Сколково» сама Москва становится классической «провинцией», пытаясь вторично подражать Нью-Йорку и Силиконовой долине. А следовало бы поставить вопрос иначе — что останется (или возникнет) в городе привлекательного для инвесторов и туристов, если жабу с нефтяной трубы все-таки прогонят?
Кстати, креативщики из других регионов активно развивают свои местные бренды — возможно, именно потому, что не отягощены сырьевой рентой. Команда новосибирского художника Артёма Лоскутова уже давно запустила постполитические «монстрации», в Твери развивают этнофутуристические проекты, в Карелии проводят международные фестивали «Гиперборея» и «Солнцеворот»...
Если же никакого яркого регионального мифа, кроме имперской «столичности», Москва не предложит, это будет означать, что ее оппозиция все еще недостаточно креативна для назревших исторических перемен.
