Россия явно застряла
Выступление на Х Старовойтовских чтениях, посвященных 20-летию российской Конституции (22 ноября 2013 г., Москва, Высшая школа экономики. Организаторы: НИУ «Высшая школа экономики», Институт Кеннана Международного научного центра Вудро Вильсона, Фонд «Либеральная миссия», Фонд конституционных реформ)
Уважаемые коллеги!
Мне думается, что в связи с 20-летием Конституции Российской Федерации уместно вспомнить еще одно, более раннее событие, предопределившее появление действующей Конституции. Я имею в виду принятие Декларации о суверенитете России. Именно тогда, 12 июня 1990 года, начался сложный и драматический путь к 12 декабря 1993-го (вспоминаются слова поэта: «Есть апостольское число, у России оно двенадцать»). Нам важно сегодня вспомнить и осознать — что лежало в основе Декларации о суверенитете? В ее основе — идея независимости Российской Федерации от советской (а, возможно, и шире — от исторической) империи. Россия мыслилась ельцинскими демократами как одна из республик Советского Союза, которая наряду с Прибалтикой, Украиной, Грузией и т.д. имеет право на суверенитет, независимость и новую, неимперскую историю.
Конечно, сегодня, с высоты минувших лет, очевидна упрощенность такого взгляда. Но тогда он был необходимым и продуктивным этапом преодоления имперского сознания, изживания имперской исторической «кармы». Уже вскоре демократическая мысль пришла к пониманию, что Россия это не просто одна из республик СССР, это уменьшенный формат СССР, уменьшенная империя, усеченная Россия в широком историческом смысле (Россия-империя). Пришло осознание необходимости коренной перестройки самой Российской Федерации с целью преобразования ее именно в федерацию по сути, а не по вывеске, т.е. в договорной союз равноправных субъектов. Отсюда и известный призыв Бориса Николаевича брать суверенитета столько, «сколько проглотите». Отсюда же и идеи раннего Ельцина об образовании в составе Российской Федерации семи русских республик, что должно было решить проблему субъектности русского народа и вытащить русских из ущербного состояния т.н. «имперской нации». Ельцин — надо отдать ему должное — первым понял, что решение «русского вопроса» лежит в плоскости федерализма, а не в статусе «государствообразующего народа» или пустых шовинистических спекуляциях позднесталинского типа. Я напомню, в феврале 1990 г. Борис Ельцин, выступая в Уральском политехническом институте, заявил: «...в составе РСФСР после референдума могут образоваться семь русских республик: Центральная Россия, Северная, Южная, Поволжье, Урал, Сибирь, Дальний Восток» (см. «Русская мысль», 16 февраля 1990 г., Нью-Йорк).
На этом стоит остановиться подробнее. Разумеется, речь не шла о попытке разделения или «расчленения» русского народа. Идея Ельцина заключала в себе стремление разорвать роковую (для русских) взаимосвязь империи и «имперской нации», радикально сменить русские смысловые коды и, прежде всего, снять русскую ментальную установку на «великую страну» с центром в Москве. Несколько русских республик, пребывающих наряду с другими республиками в составе новой федерации, наверняка сохранили бы тесное взаимодействие друг с другом на основе добровольных горизонтальных связей. Такой «многополярный» русский народ приобрел бы динамизм и, я бы сказал, историческую креативность, возможность развития и трансформации в нормальную политическую нацию. Не исключено, что в перспективе это привело бы к возникновению даже нескольких русских политических наций, которые в рамках обновлённой Российской Федерации образовали бы некое своё особое содружество.
Создание нескольких русских республик стало бы гигантским шагом к подлинному федерализму. Однако где-то на этом этапе Ельцин запнулся. Он явно испугался перспектив новой, неимперской истории, решив остаться в привычной прежней парадигме, которая к тому же обеспечивала ему «красивое» положение очередного кремлевского царя. Уже осенью 1991 года возник его первый конфликт с Чечней. Очевидно, не последнюю роль в трансформации взглядов Ельцина сыграли и трагические московские события осени 1993 года. Знаменательно, что той же осенью Ельцин ликвидировал Уральскую республику, сняв Росселя и разогнав Свердловский облсовет. С этого момента стали неизбежными дальнейший неоимперский курс Ельцина и дикая колониальная война за новое усмирение и удержание Северного Кавказа — совершенно бессмысленная с точки зрения подлинных интересов русского и других народов России. Вот в таком историческом контексте проходил (причем, с нарушениями тогдашнего законодательства) процесс принятия действующей Конституции. Геннадий Бурбулис прямо признавал, что она принималась «через ухо, через задницу». Как отметил Сергей Кара-Мурза, определяющим в той ситуации стало «революционное право» победившей партии Ельцина.
Напуганный противостоянием с Верховным Советом, Ельцин заложил в новую Конституцию громадные полномочия для себя лично, создав основы для настоящего президентского «царизма» (да и вообще Ельцин вряд ли мог представить себя в формате парламентской республики). Второй определяющий аспект действующей Конституции, отмечаемый всеми непредвзятыми аналитиками: Россия не является, по сути, федерацией, хотя и называет себя таковой. Несмотря на то, что в Конституции декларируется равноправие субъектов РФ, налицо асимметрия и эклектика российского федерализма, отмеченного пережитками советских и даже царских времен. При формальном равенстве, фактические статусные различия между республиками — с одной стороны, и краями, областями, округами — с другой стороны — очевидны. Скажем, Конституция определяет республики как «национально-государственные образования» (т.е. государства в государстве), а края и области — как «административно-территориальные» и «национально-территориальные» единицы. Республики имеют свои конституции (и право на государственный язык), а остальные субъекты Федерации — всего лишь уставы. Очевидна и структурная путаница: есть субъекты Федерации, входящие в состав других субъектов. Не приходится говорить и о какой-либо политической и экономической самостоятельности регионов — зато Северный Кавказ обладает парадоксальной полной независимостью в составе РФ. Если обобщать, Россия явно застряла где-то на пути от империи к подлинной федерации, и вот это ее положение определяет «своеобразие» т.н. российского федерализма.
Конституция 1993 года, по сути, стала подтверждением, что Россия так и осталась в прежней имперской исторической парадигме. Новой страны, увы, не получилось. Начав с Декларации о суверенитете, миновав промежуточный этап в виде заключения Федеративного договора в марте 1992 года (подчеркнем: договора субъектов Федерации с центром, а не субъектов между собой) мы вернулись к той же империи, лишь утратившей существенную часть территорий, т.е. к империи ущербной, обуянной комплексами, страдающей реваншистскими фантомными болями.
Лучшим подтверждением ущербности Ельцинской Конституции является тот факт, что она не стала препятствием на пути становления путинского авторитаризма. Путин прекрасно обосновался на этой Конституции и более того: во многом вырос из нее. Эта Конституция пропитана неизжитым имперским наследием (царским и советским), а Путин и стал эдаким аппаратным «демоном» великодержавного «вставания с колен». Именно во многом благодаря этой Конституции стал неизбежен путинизм с его неосоветской реставрацией и имперским реваншизмом, увенчавшимся бесстыдной войной с Грузией. Гротескный и, я бы сказал, издевательский символ Конституции 93-го года — нынешняя площадь Свободной России у Белого дома, теперь обнесенная высоченной решеткой и КПП (еще и памятник столпу самодержавия Столыпину в придачу там же).
Каковы перспективы? Россия состоит из ее народов. Именно это определяет логику оптимального исторического развития. Необходимо возобновить «замороженное» ныне движение от многонациональной империи к федеративному содружеству наций — понимаемых, разумеется, не узко-этнически, а граждански и политически. При этом, как мне думается, не следует делать упор на спускаемой сверху идее формирования некой общероссийской «гражданской нации» — это понятие, равно как и химерический «многонациональный народ» (калька с «советского народа»), направлено на сохранение имперских стереотипов массового сознания и, соответственно, определенного типа государственности и власти. Как совершенно справедливо отмечает мой коллега Илья Лазаренко, тот же Европейский Союз, будучи достаточно целостным образованием, совсем не озабочен проблемой формирования общеевропейской «гражданской нации». Мне кажется, для нас актуален именно этот опыт, поскольку и Европа, и Россия в отличие, скажем, от США, состоят из наций, укорененных в своей истории, культуре и территории. Нам следует во главу угла ставить развитие федерализма, а не некое абстрактное «укрепление единства», уводящее от решения конкретных проблем в федеративном устройстве страны. Если и говорить о каком-то «укреплении единства», то лучший способ достичь его — сделать Россию подлинной договорной федерацией.
Настало время подумать не только о серьезных поправках в действующую Конституцию, но и, возможно, о проекте новой Конституции, которая послужила бы надежной гарантией от президентского самодержавия и создавала бы прочные основы федерализма. Насколько возможны начинания такого рода в существующих политических условиях, сказать трудно. Очевидно, что мы шаг за шагом приближаемся к такой ситуации, когда попытка любого обсуждения государственного устройства страны будет трактоваться как «экстремизм» или «сепаратизм» — новая модная пугалка. Власть хочет «заморозить» Россию, т.е. искусственно приостановить объективный ход вещей. Начал это делать еще Ельцин, продолжил Путин, породив целую эпоху реакции. И во многом эта эпоха обусловлена пороками и недоработками действующей Конституции, 20-летие которой мы, условно говоря, отмечаем.
Спасибо за внимание.
