Как вести себя, когда твоя страна совершает преступление
Понятно, что единого поведения нет, и не может быть. Одни в этом преступлении участвуют и его поддерживают (с ними все более-менее ясно), другие ему сочувствуют, но боятся в этом (по разным причинам) признаться, третьи боятся самого государства (причем, обоснованно, потому что государство, совершающее преступление, к дальнейшим преступлениям уже готово) и только те, кому нечего терять (или для кого гуманитарные, идейные соображения выше карьерных и чувствительнее уже упомянутого страха) готовы протестовать (о спектре и уровне протеста разговор особый).
Можно ли кого-либо в этой ситуации упрекать? Можно, хотя эти упреки вряд ли будут плодотворными. Национальное самоупоение, как известно, заразительно. Немцы раскаялись в совершенных преступлениях, когда их к этому раскаянию принудили и сделали это раскаяние частью культурного и психологического ритуала. Русские в своих преступлениях никогда не раскаивались, поэтому ощущение безнаказанности столь распространено. В принципе то, что происходит сегодня — захват Крыма и раздел независимого соседнего (братского — прозвучало бы с ненужной мрачной иронией) государства — ничем не отличается от того, что в разные времена и в разных обстоятельствах творили другие страны, по отношению к своим соседям, в том числе Россия (СССР) в прошлом веке и в более давние времена. Разница только в том, что Россия сегодня разительно слабее своих необоснованных претензий, ее откровенная агрессия и беспардонная риторика обставлена противоречиво, непоследовательно и лицемерно, а жестокое наказание за это поведение практически неминуемо, что и делает поведение власти особо порицаемым. За болезненные и беспочвенные амбиции и комплексы лидера государства (и нации, по Б. Андерсону) платить будут поколения российских граждан, это понятно многим. Слабым и малоцивилизованным деспотиям (не умеющим конвертировать свои агрессивные поползновения в убедительные для других человеколюбивые штампы) обычно предъявляют завышенный счет.
Непонятно другое, как вести себя в этой ситуации? Дистанцироваться от преступления? Налицо малочисленные акции протеста и считанные по пальцам попытки публично заявить о своем несогласии. Понятно, что здесь наибольшую ценность имеют голоса культурно значимые и политически не ангажированные. Скажем, заявление Е. Деготь. Или утверждение О. Седаковой , что поведение российского общества позорно. Понятно, что число последних — по мере вползания России в войну и усиления репрессий по отношению к протестантам — будет, скорее всего, колебаться в зависимости от хода войны и применяемых по отношению к ним (протестующим) репрессий.
Участники преступления или его активные болельщики, как и те, кто давно и на разных основаниях дружат с режимом, не всегда афишируя эту дружбу, особого интереса не вызывают. Они сделали свой выбор, им остается только ждать последствий, неизбежно последующих за крахом путинского государства, исторически неизбежного, но не обязательно скорого. Практически то же самое касается наиболее многочисленной группы, предпочитающей отмолчаться и, фигурально выражаясь, печь в день объявления войны блины. Их можно, конечно, вяло дергать за вымя, но обильного молока не будет. Можно заметить, что наибольшее негодование вызывают те, кого ошибочно считали культурно значимыми фигурами. Вот характерный взгляд из социальной сети (в СМИ, даже имеющих репутацию либеральных, конформизм (испуг) нарастает на глазах):
Вы как хотите, но меня раздражает один тип людей — такие «голубые воришки» сашхен и альхен. <...> Они, вроде как, понимают, что внутренне принимают сторону зла, но признаться в том стыдно. Эти люди не скажут — я поддерживаю путина, правильно он на хохлов наехал, давно пора, разгулялась нечисть и т.д. Скорее всего, вам будут выдавать притянутые за уши исторические аналогии, притчи, басни, сказки, «мудрые» говнофразочки о том, что все стороны в чем-то виноваты, что «все не так просто», что «паны дерутся, а у холопов чубы трещат» и т.д. На фб таких кадров легко вычислить, они выдают свой глубокий стыд непомерной иронией и сарказмом — ничего, мол, что мы тут об своем, об истинном, об мудром, а вы, чокнутые онлайн-экстремисты, все сретесь по поводу Украины? Мы тут кушаем, а вы, идиоты, бузите. Мы тут жизнь понимаем, а у вас эмоции зашкаливают и т.д. Мы уж вас потерпим, неразумных, вы ж не помните, не знаете, про казус императора хирохито, клавдия, александра третьего, людовика 14 и карла смелого и т.д. На самом деле, это все не до конца убитая совесть пищит тонким голоском, но носитель «мудрости» усиленно заедает эту свою совесть блинцами. Вот от этих лицемерных величавых блиноедов аж воротит, уж извините!
Понятно, что моральное осуждение действенно только в комплекте с персональными санкциями, но бумеранги войны еще не прилетели, а до суда над путинским режимом время, определяемое слишком большим числом трудно прогнозируемых факторов. Но дифференциация в российском обществе будет, естественно, нарастать, не всегда артикулируя свои позиции, что с каждым днем становится все более небезопасным.
Конечно, усилится эмиграция. Но, надо сказать, что и эмиграция не освобождает от родины и чувства ответственности за ее (наши) преступления. Можно, конечно, обменять эти чувства на простую, прочную и, казалось бы, понятную ненависть к ней аля Владимир Печерин, что большое число эмигрантов от беспомощности и делает, но и этот путь не для всех.
Согласимся с тем, что в ситуации, когда твоя родина ведет преступную войну, долговременно комфортных позиций не остается: они все опасны и все неустойчивы, поддержка войны чревата перспективным наказанием истории (обозначим так неопределенное будущее), гнетущее молчание — психологическим и моральным дискомфортом, протест — репрессиями. Можно, конечно, успокаивать (или, наоборот, растравлять) себя, что самое страшное еще не наступило, что до окончательного развала государства еще многое что может произойти, что между преступлением и наказанием — расстояние, адекватное неизвестности. А кто-то просто захочет в очередной раз оспорить знаменитые строчки Тютчева про «блаженство» и «роковые минуты», заметив, что роковые минуты вроде как настали, а блаженства, как Германна, все нет и нет.
