И всё-таки она была прекрасна
В ночь с 12 на 13 июня мне довелось увидеть фильм Леонида Парфёнова «Цвет нации». Я скажу сразу и прямо: Парфёнов создал свой шедевр.
Название фильма намеренно двусмысленное. Суть в том, что героем фильма является Сергей Михайлович Прокудин-Горский (1863-1944) — русский европеец, всемирно признанный пионер русской цветной фотографии (всем известен его фотопортрет Льва Толстого). Благодаря ему до нас в потрясающем, недостижимом и поныне, качестве дошел цвет дореволюционной России. На фотографиях Прокудина-Горского мы видим ТУ Россию — Россию Чехова и Блока, Шаляпина и Дягилева, Россию Серебряного века — в цвете, что само по себе бесценно. Прокудин-Горский донёс до нас визуальный цвет ТОЙ нации. И в то же время сам он принадлежал к духовному и культурному цвету ТОЙ нации. Нации, которой больше нет — вот главный смысловой посыл фильма Парфёнова.
Прокудин-Горский много ездил по России. Снимал и голубые бухарские купола, и калмыцкие степи, русских и туркестанцев. Но больше всего русских. И из всех его фотографий в нас бьёт красота, мощь, природная стройность ТОЙ жизни. Сейчас нет таких лиц, такой осанки и даже таких цветовых сочетаний и линий в костюмах. Они исчезли, исчезли безвозвратно — вот пронзительная, как слеза, мысль Парфёнова. В сравнении с типажами, запечатленными Прокудиным-Горским, мы — мелкота, вырожденцы, серая безликость и бесцветность. Меня как русского интересуют, прежде всего, его русские типажи. О, какая повадка! Да кто сейчас способен, скажем, вот так стоять на улице? Да ТАМ любой уличный лотошник аристократичнее и властнее любого нынешнего московского крутейшего бизнесмена, я уж не говорю о мелкоте с быковатыми повадками. Глядя на фотографии Прокудина-Горского, отчетливо понимаешь, что ТОТ русский народ ИСЧЕЗ. Антропологическая катастрофа? Несомненно. Фильм Парфёнова в этом плане — диагноз. Но налицо ещё и катастрофа цивилизационная, сродни исчезновению Рима.
Исходя из видов с фотографий Прокудина-Горского, Парфёнов пытается отыскать в нынешней России хоть какие-то черты, хоть какие-то признаки ТОЙ, прежней России. Парфёнов ставит чудовищный творческий опыт. Чудовищный по своим результатам. Парфёнов объездил нынешнюю Эрэфию, прежде всего Центральную Россию, в поисках точек съёмки Прокудина-Горского. И он нашёл-таки практически все эти точки. Но он не нашёл ТОЙ страны, которую снимал Прокудин-Горский. ТА страна ушла в небытие.
Вот, скажем, Лютеранская церковь в Питере. В эпоху раннего советизма с неё снесли стрельчатый шпиль, а оставшуюся кубатуру украсили псевдоантичными барельефами и приспособили подо что-то «полезное». Можно ли восстановить? — спрашивает Парфёнов. И сам себе отвечает: ну, конечно же, можно. Но только какой в этом смысл? Вокруг Лютеранской церкви когда-то кипела жизнь немецкой общины Питера: булочники, ремесленники. Её-то не восстановишь! «Былого не воротишь», — эту старую истину Парфёнов высвечивает с новой силой. Можно восстановить мёртвые и, в общем, бессмысленные декорации, но не полноту и строй прежней жизни.
Парфёнов методично и последовательно идёт за Прокудиным-Горским по Центральной России, Великороссии (она пострадала в НАИБОЛЬШЕЙ степени, подчёркивает автор фильма). Он «накладывает» видовые фотографии своего героя на то, что когда-то стало для них первообразом. Эффект чудовищный. Вместо цвета жизни — разорение, одичание и пустота. Разрушенные, неузнаваемо изуродованные провинциальные русские города, когда-то столь напоминавшие немецкие, а теперь беспорядочно зарастающие буйной зеленью. ТОЙ страны и ТОГО народа больше нет — в данном случае, благодаря Парфёнову, это именно очевидно. Они исчезли, как Атлантида. Произошла страшная катастрофа, подобная гибели материка. И ТА Россия совсем непохожа на страну, которая возникла после 17-го года.
Да, в ТОЙ стране были и 9-е января, и косная, архаичная монархия, и тупая, мертвящая имперская бюрократия, и социальные проблемы, и душный официозный патриотизм, и попытки «русификаторской» политики, и элементарная отсталость... Да, прежняя страна несла в себе многое, что предопределило 17-й год. Я сам тысячу раз писал об этом, и ещё, вероятно, напишу. И, всё-таки, ТА Россия — другая страна. Парфёнов это НАГЛЯДНО показывает. Невозможно отрицать ОЧЕВИДНОЕ. Другая по культуре, по человеческим отношениям, по фенотипу и генотипу, по языку, по ландшафту. По хозяйской хватке и отношению к своей земле, по умению и самой манере работать. Другая по цвету нации — и в визуальном и в элитном смысле. Другая по потенциалу европейского развития, так, увы, и не реализованному. ТАМ и типы либералов и революционеров были другие, нежели сейчас. Я уж не говорю про офицерство, рабочих, крестьян. Сейчас всё выродилось и измельчало, скукожилось и прогоркло. Мы, как верно констатирует Парфёнов, дети совсем ИНОЙ России — советской, колхозной и гулаговской. Это особенно очевидно стало в путинскую эпоху, обратившуюся, прежде всего, к советским смыслам. Именно советский человек и советский народ являются смысловыми центрами наших дней. Тот же «легендарный» Стрелков-Гиркин, работающий в имидже русского белого офицера, тащит за собой в действительности всю ту же совковую инерцию. У «русского» сопротивления украинского Востока ноги целиком растут из Советской России. Памятники Ленину, красные флаги и песни времён ВОВ — вот его маркеры. Именно советская закваска не даёт этим людям принять новую Украину.
Всякие национал-большевицкие спекуляции насчёт якобы неразрывной «связи времён» (типа рассуждений Владимира Карпеца) Парфёнов легко развеивает просто при помощи демонстрации картинок. И картинки-то убеждают более всего, пуще всяких словесных хитросплетений (как говорится, лучше один раз увидеть): была страна, и она исчезла, возникла другая. Которая к прежней имеет примерно такое же отношение, как нынешние греки к Древней Элладе, констатирует Парфёнов.
Кульминация фильма — на реке Шексне, что на Вологодчине. Парфёнов «накладывает» фотографию Крохинской церкви, сделанную Прокудиным-Горским, на нынешний апокалипсический пейзаж: руина посреди мёртвой водной глади. Вот она, непреодолимая дистанция, отделяющая нас от ТОЙ России. Которая всё-таки была прекрасна — настолько, насколько уродлива Россия советская и нынешняя, неосоветская.
