Свет в темной долине
Вестерн — жанр, который редко прибегает к социальной аллегории и стремится блюсти традиции остросюжетного, зрелищного кино. На первый взгляд, в своей картине «Темная долина» (Das finstere Tal) австрийский режиссер Андреас Прохазка остался верен законам «ковбойского» фильма. Здесь все как полагается — загадочный немногословный герой, банда подонков, терроризирующая местных жителей, эпатажные перестрелки, месть как сердцевина всей истории. Только вот пустынные каньоны заменяют мрачные альпийские горы и ущелья — события разворачиваются «где-то в Австрии» конца 19-го века (в реале — на экране идет продакт плейсмент Южного Тироля, Альто-Адидже). Но, в то же время, сюжетный нарратив скроен из очевидных намеков, реабилитирующих Дикий Запад перед Старым Светом. Да чего уж там, «Темная долина» — настоящий удар pax americana по европейскому снобизму, заскорузлости и «традициям».
«Одинокий волк» в лице заезжего из США фотографа Грайдера (Сэм Райли) не только обрушивает на затерянную в горах фермерскую деревеньку свой праведный гнев, вынашиваемый десятки лет, но и дарует свинопасам, лесорубам и охотникам свет технического и гуманитарного прогресса, а также «политическое» освобождение. Местные реднеки живут подчеркнуто вне цивилизации и согласно дремучим, первобытным заветам, одобряемым, что характерно, сельским пастором. Суть дикарских привычек концентрируется в праве первой брачной ночи — здешний пахан, папаша Бреннер и его шесть сыновей бодро дефлорируют женское население альпийского захолустья, а кроме того, держат под тотальным контролем весь местный бизнес в виде животноводства и лесного хозяйства. Фермеры запуганы до смерти и даже приобрели устойчивый иммунитет перед диктатурой в виде «стокгольмского синдрома».
Грайдер, прибывший в деревню под благовидным предлогом (горы пофоткать), в действительности приходится Бреннерам дальним родственником, что можно принять за метафору. Ведь и американцы когда-то были европейцами, но порвали с прежней родиной ради лучшей жизни. Кровное родство не должно заслонять тягу к высшей справедливости — рефрен картины прослеживается недвусмысленно.
Американец творит добро кнутом и пряником. Посредством новомодной тогда фотографической техники, с одной стороны, и с помощью винтовки, с другой. В решающей схватке он уничтожает своих врагов опять же за счет ноу-хау — многозарядный винчестер 1873 года оказывается эффективней старых крестьянских двустволок. Достается и двуличному пастору — его «фотограф» пристреливает прямо в церкви.
У «Темной долины» можно обнаружить определенное сходство с лауреатом Канн-2009 — «Белой лентой», с той лишь разницей, что в случае с фильмом Прохазки (тоже, кстати, австрийца, как и Ханеке) мораль обернута в оболочку легкого жанра, пусть и сдобренного изрядной долей нарочитой мрачности. И там и там под лупой оказываются скелеты в шкафу цивилизации, монстры пещерного консерватизма и традиционализма, предшествующие катастрофам 20-го века. Фильмы роднит и внимание к деталям — съемочные группы преуспели в воссоздании атмосферы времени. Обе картины напоминают эпические живописные полотна, а «Темная долина» почти копирует монохромный тон «Белой ленты».
Так, закамуфлированный под «альпийский вестерн» фильм Прохазки продолжает привычную для последних лет тенденцию «костюмного» европейского кинематографа — за красивыми и трагичными историями скрывается прогрессистский и отчасти буржуазный лейтмотив. Дорожка уже проторена той же «Белой лентой», датским «Королевским романом», французской картиной «Михаэль Кольхаас». Историческое кино перестает быть томным.
