Больной Амстердам на берегах Невы
Необходимое предварение: автор является урожденным петербуржцем и искренне любит свой город, несмотря ни на что. Поэтому возможные обвинения в нелюбви к Петербургу и в оскорблении его жителей решительно отвергает. И вообще, побольше иронии и юмора, дорогой читатель.
Сегодня в России концепция «третьего пути» плотнее некуда встала на повестку дня. Это когда к загнивающему Западу задом, к Азии задом (ну к Азии-то можно и полубоком, там же братушки и духовность), и вот в таких условиях строим какое-то свое очень уникальное общество, которое идет этим самым третьим путем. Куда именно идет, зачем, почему именно так — а хрен его знает. Но идти необходимо строго именно так! Мы же уникальный народ ну и все такое прочее по списку.
Конечно, все эти идеи третьего пути, уникальной цивилизации между Западом и Востоком, особой культуры — это все появилось не вчера. И даже не позавчера. Корнями эти концепции уходят и вовсе в средневековье. Тот же Иван Грозный последовательно превращал Русское государство в эдакую религиозную секту с доминирующей идеей Москвы как третьего Рима — об этом еще Алексей Широпаев доходчиво и популярно писал в одном из своих эссе. Понятно, что Москва в этой концепции символизировала Русское государство в целом. Так с тех пор этот «третий путь» и сидит в безднах русских душ, периодически обостряясь. Как неизлечимая вирусная инфекция.
А это и есть настоящая инфекция. Если угодно, метафизическая. Но — именно инфекция. Потому что ведет себя в точности как инфекция. А Россия, соответственно, ареал её распространения.
И сейчас я это вам докажу на простом и вполне вещественном примере.
Амстердам. Город на сваях. Брусчатка и пряничные домики, нависающие над мутными каналами. Город легалайза, раскрепощенных нравов, а также богатейшей истории и культуры, потрясающей архитектуры, велосипедов, тюльпанов, отличного пива и прекрасных музеев. Город настоящей свободы для всех. Город подлинно демократический, в самом широком смысле этого слова.
Собственно, и облик Амстердама полностью отражает его суть и его дух. Амстердам уютен, изящен, комфортен. Узкие, но достаточно удобные для пешеходов и водителей улицы, небольшие дома (важный момент — в большинстве случаев каждый дом является частным владением одной семьи), деликатно ухоженные зеленые зоны (в которых, кстати, без оговорок разрешено отдыхать на газонах), личные пристани жителей с компактными и юркими лодочками, самодельные клумбы и горшки с цветами у входных дверей домов...
А что же Санкт-Петербург?
Посмотрев на Амстердам лично, я убедился — мой родной Питер не его копия, как об этом заявляют отечественные историки и культурологи. Петербург отличается от Амстердама, как отличается болезненный мутант от обычной особи своего вида.
Конечно, Петербург считается прямо-таки бастионом свободы в России. Таковым он был и в советские времена, и раньше. Все-таки репутация «окна в Европу» обязывает. Но давайте по гамбургскому счету — оплотом свободы он больше кажется на контрасте с остальной Россией, чем является на самом деле. Потому что он все равно — органическая часть России, наследующая все её черты. Потому что он именно окно в Европу, а не Европа. Как ни прискорбно.
Впрочем, про разницу нравов говорить излишне. Я бы хотел остановиться на разнице материальной культуры обоих городов. На облике. По-моему, это очень и очень яркий пример того, что «третий путь» делает с реальностью. Как только в инфицированную зону попадает что-то живое и здоровое — в мгновение ока оно оказывается зараженным и меняет свой облик.
Петербург — это словно Амстердам во время течения тяжелой болезни. Распухший, побледневший и вспотевший.
Все здесь кричит о тяжелом имперском прошлом, каждая деталь словно пытается раздавить тебя и заставить почувствовать себя букашкой. На пугающе широких проспектах располагаются огромные дворцы и особняки аристократии прошлых веков, большинство их которых превращено в дорогие гостиницы и офисные центры, при этом спальные районы зачастую тесны и бестолковы вследствие этой омерзительной «уплотнительной застройки» и вообще как-то по-особенному серы и тоскливы даже для спальников. Каждая лавка в городе — неудобна, словно создана совсем не для того, чтобы на ней отдыхали люди, каждая оградка — массивна и мощна как тюремная решетка. Здесь узкие тротуары напоминают эшафоты, а дворы в историческом центре — темные и душные камеры смертников. Город-колосс, чье подножие покрыто грибком и мхами от постоянной влажности, а голова затерялась где-то в облаках.
Питер громоздок, пышен до пыли в глаза, имперски пафосен. Это — копия Амстердама? Я вас умоляю. Бог его знает, каким его на самом деле видел Петр и насколько в итоге его видение разошлось с состоявшейся реальностью. Но в сухом остатке мы имеем никакой не второй Амстердам и уж тем более не вторую Венецию! На берегах Невы появилось типичное детище России.
Как говорится в одном анекдоте, что бы ни пытались синтезировать афганские химики, у них всегда получается героин. Так и с Россией — как бы отдельные лидеры ни пытались повернуть страну лицом к Европе, а задом к Азии, и в чем бы это не выражалось, на выходе всегда мы имели нечто инфицированное вирусом «третьего пути». Строим подлинно европейский город по лекалам зарубежных столиц — получаем распухшие от имперского пафоса каменные джунгли. Отменяем крепостное право — по сути просто купируем симптомы инфекции, ибо обезображивающая общество болезнь социального расслоения и сословности никуда не исчезла вплоть до 1917 года. Строим свободную страну после 70 лет красного колеса — и в итоге шокированно смотрим на получившегося жуткого ядовитого кадавра по имени Путинская Россия.
Что же может быть вакциной от этого вируса? Реальная федерализация страны по букве нынешней Конституции. С созданием конфедерации в перспективе. Все остальное — топтание в карантинном ведьмином круге «третьего пути».
