Что означает внеблоковый статус Украины для России?
В конце декабря Верховная Рада Украины проголосовала за отмену внеблокового статуса страны. Данное решение вызвало резко негативную реакцию в Кремле и Белом доме: как заявил Дмитрий Медведев, этот шаг будет иметь крайне негативное последствия для развития двусторонних отношений. Такое заявление председателя правительства РФ не выглядит удивительным: на протяжении многих лет одной из ключевых задач российской внешней политики являлось недопущение вхождения второй по численности населения республики бывшего СССР в состав Североатлантического Альянса. Знаковым в этом отношении стал прошедший в 2008 году бухарестский саммит НАТО, на котором Соединенные Штаты были вынуждены временно приостановить процесс вступления Украины и Грузии в ряды членов ключевой военно-политической организации стран западного мира. Однако с тех прошло шесть лет, вобравших в себя пятидневную войну в Южной Осетии, присоединение Крыма к России и вооруженный конфликт в Донбассе. Официальная Москва оказалась в международной изоляции, а ее ближайшие союзники, Белоруссия и Казахстан, восприняли события на Востоке Украины как серьезную потенциальную угрозу собственной безопасности.
Отказ Украины от внеблокового статуса не стал неожиданностью. После отторжения Крыма Россией и отправки Кремлем вооруженных формирований в Донбасс иного варианта развития событий ожидать было сложно. Другое дело, что в Кремле, кажется, всерьез рассчитывали на то, что можно силовым образом удержать Украину в зоне влияния РФ. Однако в реальности дело обстоит как раз наоборот: мультивекторная внешняя политика, которой придерживался Леонид Кучма во второй половине 1990-х годов, была возможна только благодаря тому, что в тот период времени от официальной Москвы не исходила серьезная угроза безопасности и территориальной целостности бывшей Украинской ССР. И действительно, обеспечив в 1991 году мирную трансформацию внутрисоюзных административных границ в межгосударственные, Кремль отказался от поддержки сепаратистского движения в Крыму. Руководство РФ не предприняло попыток по приданию юридической силы крымскому референдуму января 1991-го, на котором свыше 90% жителей полуострова высказались за признание его территории в качестве отдельной союзной республики, а после этого не оказало политической поддержки Юрию Мешкову, избранному в 1994 году на пост президента Крыма и стремившемуся к воссоединению с Россией.
В 1997 году был подписан российско-украинский договор о дружбе, сотрудничестве и партнерстве, в котором, в частности, значилось положение о том, что отношения двух стран выстраиваются «на основе принципов взаимного уважения, суверенного равенства, территориальной целостности, нерушимости границ, мирного урегулирования споров, неприменения силы или угрозы силой, включая экономические и иные способы давления». Одновременно с этим обе стороны осуществили мирный и упорядоченный раздел Черноморского флота, который хоть и утратил для России стратегическое значение после окончания Холодной войны, но продолжал оставаться для нее важным историческим символом. Наконец, в 1990-е годы официальная Москва не предъявляла Киеву претензий по оплате поставок газа: в условиях жесточайшего бюджетного кризиса Украина фактически по бартеру импортировала российское голубое топливо, в свою очередь обеспечивая его дешевый транзит на рынки стран объединенной Европы, где на него существовал платежеспособный спрос. В целом, за счет предпринятых после распада СССР шагов руководству России удалось избежать конфликта с Украиной, который по своим последствиям был бы ничуть не менее разрушительным, чем развернувшаяся в то же самое время война в Хорватии.
Ситуация стала постепенно меняться после 2000 года, когда Кремль предпринял серию попыток по реинтеграции бывших союзных республик, начиная с создания ЕвраАзЭС (2001) и Единого экономического пространства (2003) и заканчивая образованием Таможенного (2009) и Евразийского союзов (2014). Хотя номинально большинство из перечисленных организаций носили экономический характер, их реальным предназначением являлось восстановление влияния Москвы над бывшими провинциями советской империи. И к странам, которые не желали сближаться с Кремлем, применялись различные санкции, как это произошло, например, с Грузией, попавшей под действие торгового эмбарго со стороны РФ. Не было сделано исключения и в отношении Украины: всякий раз, когда к власти в Киеве приходили неугодные российским элитам политики, между двумя странами разгорался серьезный конфликт. После Оранжевой революции таким конфликтом оказалась газовая война, два раунда которой привели к существенному сокращению закупок украинским правительством российского газа — с 59 млрд. куб. м в 2006 году до 26 млрд. куб. м в 2013-м. Ответом же на революцию 2014 года стало решение Кремля о проведении операции по присоединению Крыма и отправке вооруженных формирований в Донбасс.
События прошедшего года, пожалуй, ставят крест на желании Кремля воссоединить постсоветское пространство: отныне ни Белоруссию, ни Казахстан, ни, тем более, Украину будет невозможно привлечь к участию в интеграционных объединениях, функционирующих под эгидой Москвы. Все усилия по восстановлению империи, которые предпринимались российским руководством в последние пятнадцать лет, в один миг оказались погребены, пусть даже сегодня власти РФ этого до конца не осознают. И здесь нельзя не провести аналогии с крахом СССР: несмотря на мощные сепаратистские движения в союзных республиках, распад советской империи стал реальностью только после того, как власть КПСС была свергнута в метрополии. Будет ли распад СНГ институализирован, как это было в случае с Советским Союзом, большой вопрос; гораздо важнее, что эта организация по факту больше недееспособна. И в этом, кстати, ничего страшного для России нет: наоборот, Кремлю больше не придется субсидировать внешне лояльные ему режимы, которые под мантру о стратегическом союзе с РФ выторговывали из российской федеральной казны миллиарды долларов. Наиболее яркий тому пример — Александр Лукашенко, умело балансирующий между Россией и ЕС, несмотря на международную изоляции белорусской элиты.
Еще одним следствием конфликта стало завершение формирования украинской политической нации. В основе процессов нациестроительства, проходивших после 1991 года во второй по численности населения республике бывшего СССР, лежало стремление всячески доказать, что Украина — это не Россия. Несмотря на политику украинизации систем образования и государственной службы, Незалежная по сей день остается билингвальной; об этом, в частности, свидетельствует интерактивная карта, отображающая выбор языка интерфейса персональной страницы пользователями социальной сети «Вконтакте». Однако при этом русское население страны массово перенимает украинскую идентичность, о чем говорят данные переписи 2001 года, зафиксировавшие уменьшение количества этнических русских более чем на три миллиона человек по сравнению с 1989 годом. После войны смена идентичности станет еще более распространенным феноменом, ведь нынешний конфликт в Донбассе надолго соединил понятие «русский мир» с категориями «война», «смерть» и «разруха». Наконец, окончательно маргинальный статус обрела идея сближения с РФ, поскольку вооруженные столкновения на территории Донецкой и Луганской областей воспринимаются в Украине как война c Россией, а вовсе не с ДНР и ЛНР.
Впрочем, наиболее тяжелое последствие войны — это разрушение самого русского, по крайней мере, с культурной точки зрения, региона Украины. В результате гуманитарной катастрофы и исхода свыше одного миллиона человек Донбасс фактически превратился во вторую Палестину. Похоже, что это меньше всего беспокоит Кремль, для которого инициирование локального военного конфликта стало лишь одним из способов дестабилизации соседней страны. И в этом, пожалуй, весь трагизм прошедших в последние полгода столкновений.
