Авантюристическая советская стратегия
Материал исторической серии «Непривычная Война», приуроченной к 70-летию окончания Второй Мировой в сентябре 2015 года.
Долгие годы нас уверяли, что нереальностью и авантюризмом страдала стратегия германских фашистов, а стратегия «первого в мире рабоче-крестьянского государства, страны победившего социализма» была по определению самой передовой, самой выверенной, реалистичной, прогрессивной, а потому и закономерно победила. Мы ранее уже писали про немецкий план «Барбаросса», который едва не увенчался успехом. Во всяком случае, гитлеровцы были близки к тому, чтобы выполнить конечную цель, поставленную этим планом: захват Москвы и выход на линию Архангельск — Астрахань. И, самое главное, можно ли называть разумной, реалистичной, передовой, а уж тем более успешной ту стратегию РККА, которая едва не привела армию и страну к такой катастрофе?
Армия «битв за урожай»
Да, конечно, мол, у нас были «отдельные ошибки», но вот стратегия гитлеровцев — она-де «преступна и порочна» по определению. Даже несмотря на то, что чисто военные потери Вермахта были в несколько раз меньше, чем у «непобедимой и легендарной». А пытающиеся сравнить их не по заклинаниям агитпропа, а по реальным фактам — те, разумеется, злостные «ревизионисты», а то и хуже.
Ну что же, в очередной раз рискнём быть названными этими нехорошими эпитетами, имея в виду только восстановление исторической правды и ничего кроме неё. Итак, первые недели и месяцы войны...
Совершенно независимо от того, какой план действий был принят Сталиным и Генштабом РККА для ожидаемого близкого начала войны (а оно уже ни для кого из руководителей такого ранга не составляло секрета), очевидно же, что этот план подставил войска западных приграничных округов РККА под полный разгром в считанные недели и даже дни. Войска оказались совершенно не готовы ни к наступлению (как показала боеспособность соединений, выдвинутых для контрудара и не затронутых первым немецким ударом), ни к упорной обороне. Господи, к какой же войне готовили Красную армию летом 1941 года, да и готовили ли вообще?
Все советские попытки контрнаступать летом и осенью 1941 года, за немногими исключениями, приводили к глубоким немецким стратегическим прорывам и охватам советского фронта, оставлявшим в руках врага сотни тысяч пленных и многочисленные трофеи. Вот об этих нередких исключениях (точнее — об этом правиле), до сих пор преподносимых нам как «свидетельство советского полководческого гения» и «доказательство превосходства советской военной мысли над германской» сейчас и поговорим в первую очередь.
Бессмысленные контрудары
Смоленское сражение традиционно считается у нас «первым стратегическим успехом РККА в ВОВ». Оно якобы на два месяца приостановило наступление немцев на Москву. Хотя в объяснениях позднейших немецких мемуаристов, что германское верховное командование само в этот период потеряло драгоценный темп в бесплодных спорах о главном направлении дальнейшего наступления, содержится изрядная доля лукавства (ибо всякому очевидно: эти споры вообще бы не возникли, будь у немцев действительная возможность развивать наступления по всем нужным направлениям, как то было в первые недели войны), но характерно и то, что советское командование совершенно зря истратило в этот период колоссальные силы, бросая с таким трудом собранные людские резервы в бессмысленные контратаки-мясорубки.
Одним из первых на этой ниве «отличился» будущий «маршал победы» Г.К. Жуков. Его карьере фронтового командующего предшествовало, как известно, довольно длительное нахождение на посту начальника Генштаба. О своём снятии с этого поста Жуков рассказал легенду, вошедшую во все издания его мемуаров вплоть до настоящего времени и ставшую настолько канонической, что сомневаться в ней — ересь. Хотя её полную несообразность можно было установить ещё полвека назад.
Жуков утверждает, что в ночь на 30 июля 1941 года у него был крупный разговор со Сталиным, в результате которого Сталин и бросил его на понижение — отправил его из Москвы командовать Резервным фронтом. Разговор, передаваемый Жуковым, полностью не соответствует реальной военно-стратегической обстановке. Жуков якобы говорил, что передовые немецкие танковые дивизии в Украине уже вышли к Днепру в районах Кременчуга и Днепропетровска и создали угрозу окружения войск советского Юго-Западного фронта в районе Киева. Жуков-де предложил заблаговременно оставить Киев, высвободив резервы, за что и был якобы снят с поста начальника Генштаба. Последующее развитие событий, мол, только подтвердило, правоту «стратегического провидца» Жукова.
Между тем, уже в середине 1960-х годов у нас для широкой публики были изданы подробные карты военных действий ВОВ. Карта 6 «Боевые действия на Украине. 10 июля — 2 декабря 1941» вошла во 2-й том издания, вышедший в свет в 1961 году, при Хрущёве (Хрущёв сам любил приврать, но до такой степени, как Жуков, не завирался, потому, наверное, и не мог его терпеть). Так вот, из карты явствует, что немцы вышли к Кременчугу и Днепропетровску только спустя месяц после описываемого события — в конце августа 1941 года. В момент «судьбоносного» разговора Сталина с Жуковым никакой опасности окружения Киева с юга не было в помине. И если бы вдруг Жуков вознамерился уверять в этом Сталина, то уже за одну эту некомпетентность был бы обязан слететь с должности начальника Генштаба. Но слетел он явно не за это.
Обращение к более точным источникам (например, «Советская военная энциклопедия») показывает, что именно в эти дни, 29-30 июля 1941 года, немецкая 1-я танковая группа, заняв Звенигородку, создала угрозу глубокого охвата 6-й и 12-й армий советского Южного фронта в районе Умани (что и завершилось окружением и уничтожением этих армий в течение следующей недели). Однако, по версии Жукова, Верховный Главнокомандующий и начальник Генштаба об этом вообще не упомянули, а предпочитали видеть немецкие танки в 270-400 км от Звенигородки, где немцы реально находились в то время!
Жуковская агиография настолько въелась в сознание многих наших людей, особенно историков, что версия о «недальновидном» Сталине, увольняющем Жукова за его «гениальный заблаговременный план спасения Киева» целиком и полностью вошла даже в сюжет документально-публицистического фильма «Стратегия победы», демонстрировавшегося в СССР в 1985 году, в ряд научных и учебных изданий. Пожалуй, первым, кто осмелился публично назвать Жукова лгуном в данном случае оказался Б. Мартиросян. Сам он ярый сталинист, но и убеждённый антижуковец, и это сочетание иногда способно принести пользу историографии.
Неспроста Жуков, «вспоминая» тот разговор, вообще не упоминает о печальной судьбе 6-й и 12-й армий, хотя именно она должна была находиться в тот момент в центре его внимания как руководителя Генштаба. Надо полагать, сняли его не только за создание такой катастрофической обстановки на правом берегу Днепра (никакой речи об окружении Киева ещё быть не могло!), но и за все многочисленные упущения по штабной линии при подготовке к войне. Расстрелянное незадолго перед этим командование Западного фронта и его 4-й армии, потерпевшей самое страшное поражение в первую неделю войны, не самовольничало, а выполняло приказы непосредственного начальства. Кого же? Да вот Жукова, а также наркома обороны Тимошенко.
Вернёмся к первому печальному опыту фронтового командования Жукова. В первые же дни он без флангового прикрытия двинул прямо на Гудериана 28-ю армию в районе Рославля. В результате уже через три дня наша армия оказалась в окружении, а её потери одними пленными составили 38 тысяч. Впрочем, примерно также действовали в период Смоленского сражения и другие советские военачальники. В результате аналогичной «гениальной» контрнаступательной операции под Смоленском в плену у немцев чуть раньше оказалось 310 тысяч советских бойцов.
Однако несмотря на это, Сталин и его Ставка продолжали надеяться, что немецкое наступление на Москву или на Киев увязнет в русском кровавом мясе. Знаменитый контрудар Жукова под Ельней — ещё одна реклама его мясничеству и бездарности — был частью широко задуманного наступления, целью которого был разгром группы армий «Центр» и отвоевание Смоленска. После трёх недель кровавых потерь части Жукова вошли в город, оставленный немцами ради выпрямления фронта для занятия лучших исходных позиций перед наступлением на Москву. После этого все вообще активные действия советским войскам здесь пришлось прекратить — сил больше не было. Кстати, никаких «восьми дивизий», про разгром которых нам до сих пор возвещают учебники, у немцев здесь не было. Ельнинский выступ обороняли две дивизии Вермахта.
Потери советских войск в Смоленском сражении многократно превысили потери немцев. Насколько — никто из российских историков даже не пытается сосчитать. Главным итогом сражения было колоссальное ослабление советских войск на главном направлении перед началом генерального наступления немцев на Москву. Легко себе представить, что не будь этой колоссальной гекатомбы под Смоленском, устроенной советским командованием, немцы бы встретили по пути на Москву куда более плотное и упорное сопротивление.
Между тем, когда были уже ясны намерения противника, командующий Западного фронта И.С. Конев 27 сентября издал приказ, запрещавший солдатам выкапывать сплошные траншеи и ходы сообщения, так как они-де подрывают наступательный дух...
Окружённым войскам помощи не давать!
Хотя вряд ли мы найдём где-то в засекреченных дебрях советских военных архивов, да ещё подписанные первые лицами армии и государства (хотя почему бы и нет? поиски нужно продолжать), приказы с подобными формулировками, очень многое свидетельствует о том, что окружённые корпуса, армии и целые фронты бросались советским командованием на произвол судьбы. Хрестоматийной здесь стала гибель Юго-Западного фронта восточнее Киева в конце сентября 1941 года.
В начале сентября (нет никаких данных о том, что это происходило раньше!) Сталин начал получать от главнокомандования Юго-Западного направления (маршал Будённый), от других военачальников рангом ниже предупреждения о том, что советским войскам в районе Киева грозит глубокий двусторонний охват. На Десне и на Среднем Днепре немцы были уже в 200 км восточнее столицы Украины и грозили сомкнуть свои танковые клещи. Тем не менее, приказ на оставление Киева Сталин отдал только 19 сентября, спустя пять суток после совершившегося окружения, когда было ясно, что шанса спастись у окружённых нет.
Никакого контрудара навстречу окружённым организовано не было. Никакой попытки организовать какую-то помощь им по воздуху тоже не было предпринято. Сказывался, конечно, и недостаток сил у советского командования в данном месте и в данное время. Но ведь этот недостаток был создан его действиями, прежде всего. А линия фронта до последних чисел сентября, когда погибал Юго-Западный фронт, проходила в непосредственной близости от окружённых. Это совсем не тот случай, когда немецкое наступление сразу отбрасывало РККА на сотни километров от «котла».
Советские войска имели шанс выйти из окружения только мелкими разрозненными группами в исключительно благоприятной обстановке. Известны многочисленные случаи, когда отряды, спасшиеся подобным образом, попадали в разряд неблагонадёжных, приравнивались чуть ли не к побывавшим в плену. Иногда их вновь кидали в бой — совсем без оружия. Тому, кто читал «Живых и мёртвых» Константина Симонова, думаю, нет нужды вновь напоминать эти леденящие кровь сюжеты.
Почему у Сталина и советской системы было такое отношение к своим «окруженцам»? Полагаю, прежде всего потому, что эти люди были массовыми свидетелями некомпетентности и недееспособности коммунистического руководства. Они могли стать рассадниками антисоветских настроений, а то и рассадниками паники при повторных окружениях, что в те времена было не редкость. Сталинская система не нуждалась в бывших «окруженцах» и потому не рвалась к ним на помощь. Кажется абсурдным предположение, что Сталин считал заведомо обречённой Красную Армию 1941 года (а из пяти миллионов военнослужащих, бывших в ней на 22 июня, к декабрю 1941 года только по российским, а значит неполным, данным погибло и попало в плен три миллиона), но это только с гуманистической точки зрения. Если можно заново набрать армию не меньшего размера, то зачем нужно, чтобы в ней на личном уровне сохранялась хоть какая-то память о прежних поражениях? Диктатор, творивший массовые кровавые расправы по одному подозрению, вполне может быть заподозрен в целенаправленном содействии массовому уничтожению армии, слишком хорошо (и плохо для него) помнившей о лете и осени 1941 года. Такое подозрение не выглядит несправедливым для Сталина, каким мы его знаем.
Когда пробил час освобождения...
Тема статьи — военная стратегия, и теперь перейдём к наступательным операциям Красной Армии в ВОВ. О том, какими гекатомбами жертв была отмечена длившаяся с перерывами больше года безуспешная для советских войск Ржевская наступательная операция, было прекрасно рассказано в статье Алексея Широпаева. Примером подобного же истребления собственных войск служат советские операции с февраля 1942 по февраль 1943 года под Демянском. Там на участке, защищавшемся всего восемью немецкими дивизиями, погибло более ста тысяч советских солдат. Демянский выступ, как и Ржевско-Вяземский, был оставлен немцами без особых потерь с их стороны, в связи с необходимостью общего сокращения линии фронта. Были и безуспешные попытки прорыва блокады Ленинграда. Только в ходе январьско-июньской Любанской операции, завершившейся пленением 2-й ударной армии генерала А.А. Власова, было безвозвратно потеряно более 200 тысяч бойцов.
В зимнюю кампанию 1941-1942 гг., когда немцам приходилось больше обороняться, общие потери РККА снизились незначительно по сравнению с предшествующим периодом — почти 3 млн. по нашим официальным оценкам. Ожесточённость же боёв в ходе летне-осеннего наступления немцев в 1942 году возросла даже по сравнению с 1941 годом, и советские войска несли тогда наивысшие потери. Оборона Нижнего Дона, Сталинграда и Кавказа обошлась в 4,3 млн. — больше, чем защита лежавшей западнее гораздо более обширной территории, оставленной в 1941 году. Всего же до ноября 1942 года потери РККА составили 11,2 млн., в том числе безвозвратные — 6,2 млн. Для сравнения: немцы за тот же срок безвозвратно потеряли почти ровно миллион бойцов.
В успешную для советских войск «сталинградскую» зиму 1942-1943 гг. общие (вместе с санитарными) потери РККА составили более 2,8 млн., Вермахта и его союзников на Восточном фронте — 1,7 млн. Надо учесть, что в ту зиму иностранные союзники Вермахта составляли особенно высокий процент от общей численности его войск и подверглись наиболее сильным ударам.
К вопросу о потерях мы ещё вернёмся. Пока же — о наступательной стратегии РККА. Сталин счёл уместным объявить о ней уже в приказе по случаю праздника 23 февраля 1942 года: «Недалёк тот день, когда ...на всей советской земле снова будут победно реять красные знамёна». В приказе от 1 мая 1942 года, когда наступательные намерения немцев на предстоящую летнюю кампанию выразились определённо, Сталин, тем не менее, заверял: «Приказываю ...добиться того, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения советской земли».
Нам до сих пор твердят об авантюризме, несбыточности гитлеровских планов, которые привели немцев к воротам Москвы, позволили им на три с половиной года окружить Ленинград, захватить большую часть Сталинграда. Но что тогда говорить с военной точки зрения об этих планах кремлёвского диктатора, очевидно не имевших никакого отношения к реальности? Они поднимали дух? Но ведь в этом был и ненужный риск — в случае совсем плохой обстановки воспоминание о невыполненном обещании могло сыграть самую негативную роль.
А ведь и чисто военные планы советской Ставки ВГК, когда дело перешло уже от спорадических попыток к планомерному стратегическому наступлению, давали сбои с окончательным выполнением не реже, чем у немцев. Возьмём, например, планы на зимнюю кампанию 1942-1943 гг., коими, после Сталинграда, предписывалось овладеть Правобережной Украиной, всеми Центральными областями РСФСР, Восточной Белоруссией, и к началу весенней распутицы выйти на рубеж Нарва — Псков — Витебск — Орша — Могилёв — Гомель — Чернигов — Кременчуг — Днепропетровск — Мелитополь. Увы, некоторых из этих пунктов советские войска достигли только летом 1944 года...
Ну и что? — возразят мне. У нас были неисчерпаемые ресурсы, да и помощь союзников накапливалась. Нам было некуда торопиться, время играло на СССР. Если бы это действительно в полной мере было так, то не требовалось проводить столько подготовленных наспех и обречённых на неудачу наступлений как раз в это время. Что же касается людских ресурсов, то мы приводили в предыдущей статье цикла подсчёты, согласно которым до лета 1944 года Вермахт нёс среднесуточные потери в четыре раза ниже, чем РККА, и мог, при продолжении той же тенденции, выиграть у СССР войну на истощение людских ресурсов. Во время операций в Правобережной Украине в январе-мае 1944 года безвозвратные потери советских фронтов составили более 288 тысяч бойцов, немецкие — 93 тысячи. Если же вычесть отсюда две крупные группировки, почти целиком взятые советскими войсками в плен в тех операциях — под Корсунь-Шевченковским и в Крыму, то убитыми немцы (вместе с румынами) потеряли там всего лишь 21 тысячу.
Летом 1944 года во время мощного наступления советских войск в Белоруссии эта неприятная тенденция смягчилась, но всё равно не стала благоприятной. С 23 июня по 29 августа 1944 года в ходе операции погибли 178,5 тысяч бойцов. Вермахт безвозвратно лишился в результате этого сражения 255 тысяч человек, однако свыше 200 тысяч из них составили пленные; следовательно, погибших у немцев и тут было в 3 с лишним раза меньше, чем у нас.
Анализ же общего количества потерь сторон на советско-германском фронте (а здесь корректно было сравнивать только потери военных на поле боя) вынужденно оставляю за рамками данной статьи из-за огромного разнобоя в подсчётах и трактовках, а также главным образом из-за того, что в огромном большинстве подсчётов, публикуемых у нас, суммируется общее число погибших военнослужащих Вермахта на всех ТВД, что намеренно затрудняет выделение числа погибших только на Восточном фронте. Полагаю, что здесь пока широчайшее поле для объективного исследования, и делать какие-то окончательные выводы ещё очень рано. Тем более недопустимо безапелляционное использование спекулятивным путём полученных цифр для «доказательства» политически ангажированных точек зрения.
Главным источником автора в той части, где он говорит о потерях, служит математический анализ данных, использованных авторами четырёхтомника «Великая Отечественная война» (М.: «Наука», 1997-1999)
Авантюризм и «мясничество» советской стратегии, особенно когда дело уже явно шло к победоносному окончанию войны, можно объяснить только одной причиной: стремлением захватить как можно больше земель Восточной Европы под власть коммунистов, пока туда не пришли американцы и англичане или, чего доброго, не укрепились демократические силы антифашистского Сопротивления.
