Преданная революция, или почему большевизм хуже фашизма
В преддверии главных праздников двух тоталитарных империй ХХ века (7 ноября в СССР и 9 ноября в Третьем рейхе) нелишне вспомнить этическую разницу между ними. Разумеется, не с целью оправдания какого-то из этих режимов. Но поскольку интерес к истории в нынешнем обществе велик — важно, чтобы он был непредвзятым. В противном случае эта тоталитарная история будет просачиваться в сегодняшний день и облекаться в новые пропагандистские одежды.
Парламентская ассамблея ОБСЕ еще в 2009 году приравняла сталинизм к нацизму. Это решение вызвало бурное недовольство официальной России. В «правопреемнице СССР» до сих пор продолжается и даже усиливается исключительно советская трактовка событий Второй мировой войны и предшествующего периода. В академической истории, социальной философии и публицистике могут критиковаться отдельные «перегибы» коммунизма. Но в целом он считается пусть и своеобразным, но «наследием» Эпохи Просвещения, с ее прогрессизмом, рационализмом и гуманизмом. По сравнению с этим европейский фашизм (в широком смысле — как все правые антикоммунистические режимы той эпохи) изображается «абсолютным злом».
Мы не будем здесь сопоставлять число жертв — хотя очевидно, что за десятилетия мирового коммунизма в разных странах (СССР, Китай, Камбоджа и т.д.) пострадало гораздо больше людей, чем от европейских фашистских режимов. Не станем и вдаваться в подробности — можно ли, например, Маннергейма или Салазара считать «фашистами»? Просто признаем — нацизм с этической точки зрения действительно можно назвать «абсолютным злом». Режим, основанный на уничтожении людей других национальностей, изначально был обречен — если человечество хотело оставаться человечеством.
Но все же это абсолютное зло было честным. Что оно проповедовало — то и осуществляло. А если мы посмотрим с этой точки зрения на коммунизм, нас поразит гигантская пропасть между его декларациями и реальными результатами.
Рассмотрим три знаменитых декрета, заявленных большевиками сразу после своего переворота в октябре 1917 года. По существу, именно с помощью этих деклараций им удалось вызвать достаточно широкую народную симпатию. Но затем все поверившие в них оказались жестоко обмануты.
Так, в «декрете о мире» большевики пообещали уставшим от Первой мировой войны народам «справедливый и демократический мир» без аннексий и контрибуций. Это действительно прозвучало революционно — но вот только большевицкая Россия оказалась совсем не мирной и не демократической страной. Не прошло и трех лет, как она вторглась в Польшу. В мае 1920 года газета «Правда» откровенно призывала:
За международную революцию! Через труп белой Польши лежит путь к мировому пожару. На штыках понесем счастье и мир трудящемуся человечеству!
Однако под Варшавой случилось «чудо на Висле» и красные были отброшены. Мировая революция путем военного похода в Европу провалилась...
Также в «декрете о мире» большевики пообещали «отмену тайной дипломатии», хотя вскоре организовали Коминтерн, который должен был осуществлять революции в других странах по указке московского Кремля.
Другим известным декретом — «о земле» — большевики отменили частную собственность на землю, но декларировали ее безвозмездную передачу тем, кто ее обрабатывает. При этом уточнили:
Вопрос о земле, во всем его объеме, может быть разрешен только всенародным Учредительным собранием.
Но, как известно, Учредительное собрание они вскоре разогнали, а крестьян обрекли на грабительскую «продразверстку». А через 10 лет и вовсе перешли к тотальной и репрессивной «коллективизации», возродив на новом этапе систему крепостного права.
Третий большевицкий документ — «декларация прав народов России» — особенно примечателен. Подписавшие ее Ленин и Сталин провозгласили:
1) Равенство и суверенноcть народов России.
2) Право народов России на свободное самоопределение, вплоть до отделения и образования самостоятельного государства.
3) Отмена всех и всяких национальных и национально-религиозных привилегий и ограничений.
4) Свободное развитие национальных меньшинств и этнографических групп, населяющих территорию России.
Если бы эта декларация реализовалась, это означало бы тотальное преодоление российской имперской традиции. Однако в реальности у большевиков были совсем иные планы, которые предусматривали воссоздание империи — но на иных идеологических основах.
Да, в декабре 1917 года, пока чернила на этой декларации еще не высохли, Ленин был вынужден признать независимость Финляндии. Но другой рукой — вооружал финскую «красную гвардию», желая вновь присоединить эту страну к «республике советов». А когда в 1919 году жители Карелии, ссылаясь на эту декларацию, потребовали признать их суверенитет, ответом большевиков стало военное подавление «сепаратистов». Так, начав с борьбы против «царского империализма», большевики закончили реставрацией централизованной империи — только в гораздо более жестоких формах.
В советскую эпоху продолжилась и даже усилилась русификация национальных меньшинств. Правда, сами русские, загнанные на «стройки коммунизма» и в колхозы, вряд ли что-то от этого выиграли. Русский язык стал лишь инструментом империи.
В 1936 году Лев Троцкий, уже будучи политэмигрантом, написал книгу «Преданная революция», в которой обвинял сталинский режим в «бюрократическом перерождении» коммунизма. Однако если говорить о марксистских идеалах свободного «светлого будущего», то их предали комиссары самого Троцкого, которые уже в 1918 году стали строить первые концлагеря. И впоследствии они переросли в сплошной ГУЛАГ...
Вот этот резкий контраст между большевицкими «освободительными» декларациями и превращением страны в невиданную в мировой истории тоталитарную диктатуру, конечно, напугал европейцев. По существу, европейский фашизм стал реакцией на циничную ложь коммунистов. Поэтому те историки, которые обличают фашизм как невесть откуда взявшееся абсолютное зло, совершают подмену — не видят или не желают видеть причинно-следственных связей.
Бухенвальд ничем не лучше Колымы. Но без Колымы не было бы Бухенвальда.
