Голландцы одумались. Но куда движется Европа?
Недавно произошло событие, ставшее хорошим инфоповодом для этой темы. Парламент Нидерландов уперся и отклонил инициативу Соцпартии отказаться от ратификации соглашения об ассоциативном членстве Украины. То есть, спустил в унитаз результаты референдума от 8 апреля. И это при том, что буквально за четыре дня премьер Марк Рютте пообещал добиваться пересмотра соглашения с Украиной. А с целью морального прессинга процедура по настоянию социалистов в парламенте была организована так, чтобы каждый депутат был на виду: помощник спикера называл каждого по фамилии и он должен был перед кинокамерами вынести вердикт. При этом исключалось уклонение от голосования.
Это означает, что Брюссель смог преодолеть «кризис консенсуса», о котором столько трескотни было в последних недели. Референдум накрылся тазиком.
Много шума из ничего
Хотя на самом деле никакой сенсации в этом нет. Из последующих комментариев со стороны Брюсселя было ясно, что существовала лишь пропагандистская вероятность срыва приема Украины. Дело в том, что после того, как соглашение одобрил Европарламент, оно уже действует в т.н. предварительном режиме, а сам акт относится к категории т.н. смешанных соглашений. Это означает, что, с одной стороны, он должен получить одобрямс всех 28 членов ЕС. Но одновременно основной костяк его находится в компетенции ЕС. Речь идет прежде всего о соглашении по свободной торговле, которое квалифицируется как фрагмент «Общей торговой политики ЕС». Оно-то и действует уже с 1 января с.г. Причем отменить его можно только с согласия всех 28-ми.
Так что по большому счету Украине от голландского референдума ничего и не грозило. Ведь именно режим свободной, т.е .беспошлинной торговли и есть главный козырь и цель этого шага. Можно, конечно, резюмируя многочисленные выкладки украинских евроскептиков, рассуждать о том, выгоден он или не выгоден для Украины, и как отразится на ее экономике. Но и в представлениях, и по сути ради именно этого весь сыр-бор затевался. Кроме того, не следует забывать, что итоги референдума носили рекомендательный характер. Кстати, это значится и в названии документа, принятого Брюсселем летом прошлого года — Закон о Консультативном референдуме.
В общем, шум вокруг «голландского сюрприза» был сильно не по делу. Во всяком случае, применительно к будущему Украины.
А если по существу
Из хора голосов в самих Нидерландах мне показались интересными два мотива. Первый, озвученный, в частности, журналисткой Лаурой Старинг — это вполне правдоподобный комментарий о репрезентативности итогов. По ее мнению, явка 61% «за» при явке 32% — еще не доказательство, что первая цифра — мнение большинства. Вполне можно предположить, что остальные 68% воздержавшихся — преимущественно люди двух категорий. Те, кто вне политики по определению. И те, кому было лень идти в пункты голосования для участия в мероприятии, которое им не нравится. Старинг припомнила тезис социальных психологов о том, что чаще всего голосовать идут те, кто экзальтирован целью или идеей.
Второй мотив красной нитью прошел по голландским СМИ, как из уст политиков, так и политологов. Акцент его таков: в Нидерландах в основном голосовали не против Украины, а против ЕС. Точнее, той формы, в которую он сегодня облачен.
Лучше всех об этом сказал главный организатор референдума Арьен ванн Диксхоорн— лидер группы активистов-евроскептиков «Комитет граждан Евросоюза», инициировавший апробацию закона. В интервью газете NRC он заявил, что ему лично сама Украина абсолютно до лампочки. Но он и его соратники будут использовать любую возможность, чтобы внести напряжение в отношения Гааги и Брюсселя. Аналогичное откровение прозвучало и из уст другого видного евроскептика — председателя националистической Партии свободы Герта Вилдерса. В день референдума он написал в своем блоге: «Сегодня Нидерланды могут отвоевать немного суверенитета у Брюсселя и Гааги».
Такие настроения вообще характерны для Нидерландов, о чем достаточно внятно просигнализировал другой референдум — в 2005 году, посвященный принятию евросоюзной конституции. Вместе с французами голландцы тогда сорвали эту затею. Кстати, счет был почти тот же — против 61,5% голосов.
О том, что Украина была лишь поводом для апробирования закона о консультативном референдуме, принятом Европарламентом летом прошлого года, говорят и многие местные политологи. Быть может, этим объясняется и то, что голосующие пропускали мимо ушей всякие попытки разъяснить, что такое — ассоциированное членство. И как далеко оно от членства в ЕС. Что в сущности это всего лишь беспошлинная торговля и приобщение к европейским ценностям, а также возможность использования поддержки Европы в решении европейских проектов и проблем (той же миграции).
Старая Европа устала
Нынешний референдум вкупе с предстоящим британским — лишь первые звоночки «бунта» на Европейском корабле. Медленно и давно вызревающего и потому неожиданного лишь для слепых и глухих.
Бытует мнение, что «процесс пошел» с возникновением второй волны — расширения ЕС за счет новой плеяды. В основном — с Востока. То есть приема «бедных родственников» со всеми вытекающими от них последствиями. И это верно. Но только частично. Полагаю, что есть в основе нынешних трендов и более общие и фундаментальные причины, вытекающие из самого концепта Европейского Дома.
Во-первых, теоретические основы принятой процедурной практики. В них отражены самые свежие в своей гуманности демократические принципы. И прежде всего идея абсолютного равенства и консенсуса, что означает полноценность голоса страны, независимо от ее «весовой категории» (экономической, территориальной, демографической и пр.), и наличие единодушия при голосовании по наиболее важным вопросам. Но у такой демократии есть и другая — сущностная сторона, из которой фактически вытекает неравенство. Она проявляется в том, что богатым приходится платить за бедных, голос 80-миллионой Германии приравнивается к голосу 1,5-миллионной Эстонии, а страны-аборигены уравниваются в правах с новичками.
Мало того, многие новички ведут себя не то, чтоб нескромно, но и вызывающе: не просят, а требуют всевозможных поблажек и исключений. И это теоретически также оправдывается новомодными трактовками демократии, согласно которым мелкие и слабые должны иметь уже не равенство, а преимущества. Именно с ними нужно нянчиться. Что де факто и происходит. Особенно при дележке общебюджетных средств, когда их выделение происходит не по четким формулам (к примеру, на душу населения), а из самых разных соображений. Скажем, целевым образом под проект — начиная от строительства дорог или реставрации какой-нибудь графской усадьбы. И здесь огромное значение имеет расторопность и искусство преподнести свою идею. То есть умение договориться, а не строго формализованные критерии.
Отсюда объективно создается питательная среда если не для коррупции, то для бюрократической казуистики, когда отсутствие ясности компенсируется тягомотиной согласований и утверждений. А также влияние фактора политического торга. Например, страны Балтии, соединившие в себе примерную дисциплинированность и категоричность в отношениях с бывшей метрополией, среди новичков оказались в выигрышном положении. Кроме того, для бюджета ЕС лишний миллиардик — это кроха с барского стола. Его не заметит Польша, но для какой-нибудь Литвы — огромные деньги, на которые можно чего только не сделать. Загляните на сайт esparamos.lt — там счет идет уже не на сотни, а на тысячи проектов.
Естественно, что такая «дискриминация наоборот» не нравится многим европейским обывателям. Причем чем поступательней идет процесс расширения, чем амбициозней становятся новички, тем больше французов, немцев, голландцев, бельгийцев и прочих сограждан сытой Старой Европы становятся недовольны тем, что приходится их «кормить». Да еще и терпеть несговорчивость, доходящую порой до хамства. Их раздражают лидеры вроде Качиньского (Польша) и Орбана (Венгрия), все эти междусобойчики вроде Вышеградской четверки и Балтийской Ассамблеи, имперские проекты типа Междуморья или Великой Венгрии.
Думаю, закономерно и то, что именно Нидерланды одними из первых стали роптать насчет устройства ЕС. Во-первых, это одна из самых развитых и самодостаточных стран Старой Европы. Мало того, что ее экономика базируется на высоких технологиях, эта страна еще и богата ресурсами, в частности является экспортером газа. Во-вторых, будучи небольшой по территории, она легко управляема. И в-третьих, в отличие от таких колоссов, как Германия и Франция, не играет первую скрипку в политике ЕС, не несет на себе груз ответственности за его устойчивость, ее премьеры не чувствуют за собой морального долга за его судьбу так, как Ангела Меркель. Поэтому нидерландское общество гораздо скептичней, чем немецкое, французское и даже — испанское.
Еще не вечер
Но это вовсе не означает, что синдром евроскептицизма разрушит Европу. Во всяком случае — в ближней перспективе. Говоря о нем, следует всегда иметь в виду два обстоятельства: охват и содержание. При том, что число евроскептиков растет, они пока в меньшинстве. Но и этот спорный момент — не главный. Суть же в том, что и евроскептики в основной своей массе выступают не против самой идеи Объединенной Европы, а против ее пороков и несовершенств. Против бюрократической неповоротливости, раскола на бедных и богатых в связи с расширением, «несправедливых» способов регулирования отношений между ними и т.п. Отсюда и подспудные идеи реформирования, пока еще очень неясные, но ощутимые по сути. Вроде сужения Шенгена, введения определенных ограничений на свободу передвижения внутри ЕС, более формализованных и бесстрастных способов дележки общих денег... В самом грубом виде речь идет как минимум о двух внутренних зонах ЕС с определенной автономией в правах, бюджетах и мере централизации. Именно для этого, как честно признался Герт Вильдерс, его партия и раскачивает Европу, провоцируя движение к смене концепта и схемы.
Это вовсе не означает, что проект ЕС — сильно долгоиграющий. Ничего вечного в конструкциях подобного рода нет, даже если под этим понимать только век. Все уходит и меняется. Вопрос не в том, сохранится ли нынешняя конструкция. Это — лишь вопрос времени. А в том, что придет на замену? Будет ли это возврат к национальным грядкам? Или наоборот выход на другое, по-иному организованное, но еще более широкое пространство?
