1 августа 1946: казнь по приговору Политбюро
1 августа исполнилось 70 лет со дня казни через повешение во дворе Бутырской тюрьмы одного из лучших представителей русского народа — генерал-лейтенанта Андрея Андреевича Власова, председателя Президиума Комитета освобождения народов России (КОНР) и ряда его ближайших сподвижников по Комитету, образованному в Праге 14 ноября 1944 года. В тот же день останки казненных большевиками власовцев кремировали в крематории НКВД, а прах развеяли в «безымянном рву» Донского монастыря в Москве.
Чтобы не повторять многие предыдущие публикации на темы КОНР и Власова, отметим лишь, что полностью разделяем точку зрения, согласно которой власовский Комитет явился одной из исторически последних серьезных попыток добиться создания в России цивилизованного, гуманного и демократического общественного пространства, но при этом постараемся сосредоточиться именно на событиях скорбной годовщины.
Как известно, в первый августовский день (точнее, ночь) 1946 года, после трехдневного закрытого «суда», состоявшего из трех совсудей под председательством видного сталинского палача, генерал-полковника юстиции В.В. Ульриха (которому ассистировали генерал-майор юстиции Ф.Ф. Каравайков и полковник юстиции Г.Н. Данилов), вместе с Власовым были казнены 11 человек. Приводим их имена именно в той последовательности, в которой они приведены в «секретном», но теперь уже обнародованном приговоре советского «суда». В скобках мы указываем только основные, самые важные должности, которые занимали казненные в КОНР. В самом приговоре ни должности, ни новые воинские звания казненных не приводились.
Генерал-майор Василий Федорович Малышкин (начальник главного организационного управления КОНР). Бригадный комисса РККА (генерал-лейтенант) Георгий Николаевич Жиленков (член Президиума КОНР, начальник Главного управления пропаганды КОНР и главный редактор газеты «Воля народа»), генерал-майор Федор Иванович Трухин (начальник шатаба ВС КОНР, ранее, в 1943 году — начальник Школы пропагандистов Русской освободительной армии в Дабендорфе, под Берлином), генерал-майор Иван Алексеевич Благовещенский (начальник идеологической группы Главного управления пропаганды КОНР), генерал-майор Дмитрий Ефимович Закутный (начальник Гражданского управления КОНР), полковник (в ВС КОНР — генерал-майор) Виктор Иванович Мальцев (командующий военно-воздушными силами КОНР, в 30-е годы — советский политзаключенный, описавший свой опыт в 1942 году в брошюре «Конвейер ГПУ», в 1943 г. — бургомистр Ялты), полковник (в ВС КОНР — генерал-майор) Сергей Кузьмич Буняченко, командующий Первой дивизией ВС КОНР (единственной полностью укомплектованной по штату власовской дивизии, кстати, участвовавшей не только в двух боестолкновениях с частями РККА (символическом в феврале и серьезном в апреле 1945 года), но и в освобождении Праги уже от немецких войск — 5-7 мая 1945 года), полковник (в ВС КОНР — генерал-майор) Григорий Александрович Зверев (в 1945 году — командир так и не укомплектованной до конца Второй дивизии ВС КОНР), полковник (в ВС КОНР — генерал-майор) Михаил Алексеевич Меандров (начальник офицерской школы ВС КОНР), подполковник (в ВС КОНР — полковник) Владимир Денисович Корбуков (офицер связи штаба ВС КОНР, инспектор дивизий ВС КОНР), полковник (в приговоре неверно указано «подполковник», хотя таковым он был лишь до 1940 г. включительно) Николай Степанович Шатов (инспектор артиллерийского отдела штаба ВС КОНР).
Памятуя слова Высоцкого о том, что «расстреливать два раза уставы не велят», заметим, впрочем, что это обстоятельство никак не мешало советским «судьям» приговаривать к расстрелу дважды одних и тех же людей за одно и то же. Так, по данным историка К.М. Александрова, еще 8 декабря 1942 года Военная коллегия Верховного суда СССР под председательством всё того же Ульриха приговорила заочно к расстрелу Ф.И. Трухина, а 24 февраля 1943 — А.А. Власова и В.Ф. Малышкина. Отметим также, что в 1937 — 42 гг. политзаключенными, перенесшими пытки на следствии, из приведенного нами расстрельного августовского списка 1946 года были Малышкин, Мальцев, Буняченко и Зверев. То есть — треть списка.
Итак, 30 июля 1946 г. проходили допросы подсудимых, 31 июля все они выступили с последним словом, а в ночь на 1 августа был зачитан приговор, перед вынесением которого судьи, видимо, для отвода глаз (только чьих?) «совещались» целых семь часов. Приговор, даже с точки зрения «советской юриспруденции», то есть юриспруденции, очень мягко выражаясь, не совсем легитимного советского государства, склонной к чрезвычайно широкому и некорректному истолкованию понятий и терминов, представляется нам абсолютно необоснованным и хотя бы поэтому в будущем подлежащим обязательной отмене. Например, всем осужденным, согласно приговору, вменялась в вину статья 58 УК РСФСР, кстати, отмененная еще во времена СССР, в 1961 году. При этом, пункт 8 этой статьи, в окончательной редакции от 1938 года (здесь и далее мы будем ссылаться именно на эту редакцию, действительную по состоянию на 1 августа 1946 года) предусматривал ответственность за «совершение террористических актов, направленных против представителей советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций, и участие в выполнении таких актов, хотя бы и лицами, не принадлежащими к контрреволюционной организации». Очевидно, что никаких терактов против кого бы то ни было ни один из подсудимых не совершал. Лишь некоторые из них участвовали в военное время в двух эпизодах обыкновенных боевых действий против РККА в 1945 году, но это не были акты терроризма. Таким образом, в данном случае этот пункт выглядит чем-то вроде знаменитого «подсыпания толченого стекла в суп Л.М. Кагановича с целью умерщвления оного».
Пункт 9 этой же статьи, вменявшийся Власову и его штабу, предусматривал наказание за «разрушение или повреждение с контрреволюционной целью взрывом, поджогом или другими способами железнодорожных или иных путей и средств сообщения, средств народной связи, водопровода, общественных складов и иных сооружений или государственного и общественного имущества». Для того, чтобы доказать подобные действия, советским «следакам» пришлось бы допросить тех солдат или не очень высокопоставленных офицеров КОНР, которые участвовали в двух боях (в феврале и апреле 1945 года) на стороне Германии: не разбомбили ли ВВС КОНР какой-нибудь паровоз или телеграфные столбы? Очевидно, что, если такое и было, никто из подсудимых лично не мог этого видеть. Не говоря уж о том, что, если это и делалось, то делалось а) в рамках открытых боевых действий, а не актов партизанщины в тылу РККА, б) не на советской территории.
Применительно к подсудимым этот пункт, таким образом, также был высосан советским «следствием» из пальца. А скорее всего, еще и признан, как и все остальные пункты, подследственными в результате применения к ним пыток в печально знаменитых СМЕРШе и МГБ, ведших следственные дела. Об этом с немалой долей уверенности пишет, например, в своей защищенной в марте с.г. докторской диссертации «Генералитет и офицерские кадры ВС КОНР» К.М. Александров, отмечая (стр. 816-817), что «с А.А. Власовым и его подельниками работали сотрудники Следственного отдела ГУКР „СМЕРШ“ и МГБ, позже осужденные за нарушения „социалистической законности“ или уволенные из органов госбезопасности во время хрущевской „оттепели“... Власов непрерывно допрашивался с 16 по 25 мая 1945 года с перерывами на сон и прием пищи. Допрос вел генерал Леонов, расстрелянный вместе с Абакумовым в 1954 году за нарушения „социалистической законности“ и другие преступления. Однако не менее ста часов допросов и показаний Власова заняли всего сорок листов односторонней машинописи через два интервала». Кроме того, известно, что самый первый допрос Власова осуществлял тогда еще начальник СМЕРШа генерал В.С. Абакумов, известный своей крайней жестокостью в отношении подследственных.
Но вернемся к фабуле обвинения. Пункт 1-б 58-й статьи касался только военнослужащих РККА, которым инкриминируется «измена Родине, т.е. действия, совершенные гражданами Союза ССР в ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, как-то: шпионаж, выдача военной или государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу». Любопытно, что следователи пытались вменить обвиняемым сразу все пункты этой части статьи. И, судя по «признаниям» подсудимых, им это удалось (кто бы сомневался!) Однако, что касается «шпионажа», то это просто полный бред, потому что в ВС КОНР, в отличие от Вермахта, не было своей радио- или военно-воздушной разведки, соответствующие формирования только начали создаваться, а заниматься шпионажем до того, как они попали в германский плен, подсудимые не могли, потому что не являлись германскими агентами ни в какой степени и форме.
Если говорить о «разглашении государственной и военной тайны», то для того, чтобы доказать его, следователям надо было допросить тех немцев, кому персонально эти тайны якобы сообщались (или попросить столь постыдно в те годы уступчивых американцев о «сотрудничестве», если интересующие следствие немецкие офицеры находились в их оккупационной зоне), и, по возможности, затребовать какие-то уцелевшие документы или хотя бы их фотокопии из немецких архивов, подтверждающие это. Но этого, конечно, сделано не было. Зачем? Ведь хорошо известно, что для обученных тов. Вышинским совков «признание подследственного — царица доказательств».
Кроме того, хорошо известно и то, что многие подсудимые согласились предметно сотрудничать с Германией в той или иной форме отнюдь не сразу после того, как они попали в немецкий плен. Первоначальные допросы немцами пленных воинов РККА редко касались каких-то узкоспециальных тем, особенно когда в этом еще или уже не было практического смысла. А кому интересна военная тайна двух-пятимесячной давности в условиях стремительно меняющегося положения на фронтах? И много ли можно, наоборот, сразу же после их пленения выведать пикантных стратегических подробностей у голодных и изможденных людей, давно сидевших под бомбами в окружении? Дважды окружавшийся Григорий Зверев — это же не лоснящийся от жира и самодовольства маршал Жуков...
«Переход на сторону врага». Даже если оставить в покое крайнюю расплывчатость этой формулировки, нельзя не вспомнить, что почти все подсудимые, и особенно сам Власов, оказались у немцев не по своей воле, а будучи взятыми в плен. Понятно, что высокопоставленные совки всех своих пленных огульно и поголовно считали тогда предателями и изменниками, «добровольно изменившими родине». Но при чем тут тогда вообще юриспруденция и столь солидный (в приличных странах) документ, как Уголовный кодекс? Как можно по сей день всерьез рассматривать такие «аргументы»? Кроме того, можно ли считать упорное нежелание Андрея Андреевича Власова, основного подсудимого по делу, вступать, пусть и в генеральском чине, в ряды Вермахта (из-за чего весь процесс «измены» и затянулся аж до конца 1944 года) прямым переходом в стан врага? Весьма спорный вопрос. Не забудем, что Власов ведь настаивал именно на том, чтобы РОА, как впоследствии и ВС КОНР, была союзной Германии армией, такой, например, как финская армия 1941-44 гг., или армия вишистской Франции, то есть армии формально или даже фактически независимых государств? Кстати, ряд договоренностей были заключены Власовым с фоном Риббентропом — министром иностранных дел рейха. А как насчет СССР, который сам был, фактически, военно-стратегическим союзником Германии с сентября 1939 по июнь 1941 гг.? Не перешел ли огромный Советский Союз тогда в полном составе «на сторону врага», уже развязавшего войну?
«Бегство или перелет за границу». Во-первых, линия фронта — это не госграница. Де-юре все подсудимые находились в момент пленения или перехода к немцам на (международно признанной) советской территории. Во-вторых, повторимся, в большинстве случаев не было ни бегства, ни, тем более, перелета. Известно, что «изменником родины» в СССР можно было считать и обычного крестьянина, даже на день-другой пришедшего в находящуюся километрах в двух от его избенки соседнюю, подсоветскую же, деревню, где или стояли части Вермахта, или просто не было Красной армии, и пришедшего только с целью повидать свою родню и убедиться в том, что она банально жива: были в СССР осужденные на гигантские сроки и за такие «преступления». По всё той же 58-й.
10-й пункт статьи, инкриминированный власовцам, гласит о том, что наказуема «пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений {...}, а равно распространение или изготовление или хранение литературы того же содержания». Единственный пункт, на первый взгляд, кажущийся здесь бесспорным. Например, «Смоленская декларация» 27 декабря 1942 года от имени мифического «Русского комитета», статья Власова от 3 марта 1943 года «Почему я встал на путь борьбы с большевизмом?», а также Манифест КОНР и вступительная пражская речь Власова накануне его обнародования действительно были открыто антисоветскими документами, и подписи многих из московских подсудимых, в частности, под Манифестом действительно стояли. Однако и в этом случае следователи не могли достоверно знать о том, что все подсудимые занимались «антисоветской агитацией». Опять же, «признания» подсудимых в ходе пыточного «следствия» — не в счет.
Любопытно, кстати, что В.Ф. Малышкин на допросе в «суде» 30 июля 1946 года всё же нашел в себе смелость (он и в 37-м отказывался от выбитых у него следствием показаний) уточнить, что, несмотря на то, что он якобы «сдался в плен из трусости», «антисоветской деятельностью» он начал заниматься «у немцев» вовсе не из-за трусости, а «только по убеждению», а Жиленков, в частности, отметил, что относительно «предъявленного мне обвинения в том, что я являлся агентом гестапо, то это обвинение совершенно не отвечает действительности, ибо я был руководящим участником антисоветской деятельности, а не осведомителем гестапо» и что, к примеру, о якобы выносимых Власовым смертных приговорах «антифашистам» он «узнал только из материалов дела». На вопрос Ульриха о том, в чем признает себя виновным Благовещенский, подсудимый в первую очередь заявил о том, что не признает обвинений в разглашении военной тайны, выдвинутых в его адрес: «На первом допросе на вопрос немцев о системе обороны в районе г. Либавы я ответил, что никаких оборонительных сооружений в районе г. Либавы не строилось. Остались прежние оборонительные сооружения еще от империалистической войны. Я не считаю это военной тайной, так как г. Либава был уже занят немцами. То же самое я рассказал о состоянии кавказского укрепленного района, и это мое признание равносильно тому, что „вода в Черном море соленая“. Таким образом, я не считаю себя виновным в выдаче немцам секретных сведений о состоянии кавказского укрепленного района и системы обороны в районе г. Либавы».
Однако, скорее всего, протоколы заседаний закрытого суда были в той или иной степени сфальсифицированы. Например, в этих протоколах вызывают крайние подозрения слова, вырванные из контекста ответа Жиленкова на вопрос «судьи» Данилова об антисоветской деятельности подсудимого уже в американском плену: «Я признаю, что Комитет освобождения народов России, по существу, является сбродом бандитов и ярых антисоветчиков». Какой они имели смысл при описании Жиленковым времени, когда КОНР уже не существовал?
Судя по всему, по требованию предварительного следствия подсудимые давали «суду» и прямо ложные показания. Например, на вопрос Ульриха Закутному, в чем заключалась его деятельность как руководителя Гражданского управления КОНР, Закутный ответил, что он ходатайствовал об улучшении правового и материального положения остарбайтеров в Германии, однако, якобы, «конечно, немцы ничего в этом направлении не сделали, так как сами стояли накануне полнейшего их разгрома». Из исторических документов и мемуаров мы знаем, что к 1945 году, благодаря активной работе КОНР, это положение как раз очень существенно улучшилось. На вопрос «судьи» Каравайкова Закутный ответил, что был, ни много ни мало, сотрудником германского министерства пропаганды, что очевидным образом не соответствует действительности, и т.п.
Не будем забывать и о том, что ни в ходе заседаний 30-31 июля 1946 года, ни в обвинительном приговоре в адрес власовцев ни словом не было упомянуто участие одного из подсудимых — Буняченко, командующего 1-й дивизией ВС КОНР, в боях с немцами в Праге в мае 1945 года (хотя в деле, точнее, в приложении к его 25 тому, имеется справка о пражских событиях). Эта тема для того, советского «суда» была тщательно табуирована: Буняченко, судя по его протоколам, вообще толком не дали на нем высказаться. К.М. Александров пишет (докт. дис., стр. 817), касаясь его кейса, что «20 мая 1945 года допрос С.К. Буняченко начался в 11.00, а завершился в 16.00, но протокол, составленный старшим следователем СЛО Гришаевым занимает всего две с половиной страницы, написанные наискосок размашистым почерком. Существует версия, основанная на ведомственных рассказах конца 1950-х — начала 1960-х годов, о „бунте“ Буняченко, ударившего по лицу следователя, после чего подследственный был сильно избит».
При корректном ведении судебного следствия дела каждого из подсудимых следовало рассматривать отдельно, в данном же случае налицо принцип коллективной ответственности всех «виновных» за то, что совершали (если совершали) лишь некоторые из них. Кроме того, вот эта мгновенная казнь после приговора, в мирное время и без права на обжалование — это что, правосудие? Неудивительно, что власовцы, чтобы избежать насильственной депортации в СССР и неминуемой смерти, стремились предстать, если потребуется, именно перед американским судом, пусть даже военным, потому что резонно надеялись на то, что в нем такого «судебного следствия», как в Москве, удастся избежать. Вот характерные примеры такой взятой с потолка коллективной ответственности из самого текста приговора, с нашими комментариями:
«Находясь на стороне противника, все подсудимые, во главе с Власовым, по заданию руководителей немецко-фашистского правительства, на протяжении 1941–1943 гг. проводили широкую изменническую деятельность, направленную на вооруженную борьбу против Советского Союза...» Упускается из виду даже то, что Власов попал в немецкий плен только в июле 1942 года! То есть, получается, что, воюя с вермахтом под Киевом и под Москвой, за что он был не раз отмечен лично Сталиным, Власов на самом деле уже тогда воевал за Германию? Интересный поворот темы!
«...Власов, Жиленков, Трухин, Малышкин, Закутный, Меандров, Буняченко и др. вошли в созданный Гиммлером т. н. „комитет освобождения народов России“». Хотелось бы знать, кто эти «и др.»? Они тоже казнены, за компанию? А как их зовут? Кроме того, Гиммлер, что совершенно очевидно, не создавал КОНР. Он, как и всё руководство Рейха, напротив, до последнего тянул с разрешением на его создание Власовым, а создан КОНР был именно им и его ближайшими сподвижниками. Лишь с неохотного согласия Гиммлера и компании. Сказал «а» в этом деле именно Власов. А Гитлер (не Гиммлер!) лишь сказал «б», и очень нескоро: встреча Власова с Гиммлером — сентябрь 44-го, учреждение КОНР и ВС КОНР — ноябрь 44-го, назначение Гитлером Власова главкомом ВС КОНР — почти февраль, 28 января 1945 года (на следующий день после его же, Гитлера, слов о том, что «этому русскому не следует доверять»). Но вот о последней дате в этом наспех, на коленке состряпанном приговоре «суда» как раз не сказано. Там, кстати сказать, почти совсем нет дат (не считая годов и фраз типа «в начале года», «в конце года» и т.п.). То есть на глазок дали «высшую меру социальной защиты» (цитата по УК), исходя из приблизительных сведений.
«...организовали шпионаж и диверсии в тылу советских войск, убийства офицеров и солдат Красной Армии, а также подготавливали террористические акты против руководителей ВКП(б) и Советского Правительства». Будем кратки: ничего этого просто не было. Да и до руководителей ВКП(б) им было тогда никак не добраться.
«Подсудимый Власов и его сообщники, при помощи немцев, своей окончательной целью ставили свержение Советского Правительства, ликвидацию социалистического строя и организацию на территории Советского Союза фашистского государства». Из текста Манифеста того самого КОНР, на который есть прямая отсылка в приговоре, мягко говоря, никак не следует фашистский характер будущего государства в России. Более того, там достаточно много именно того, что принято называть «социалистическими принципами», пусть и в социал-демократической, западноевропейской, их ипостаси.
«...Власов, будучи заместителем командующего войсками Волховского фронта и одновременно являясь командующим 2-й Ударной армией того же фронта, в июле 1942 года (здесь наконец-то упомянут не 1941-й, а 1942-й год и даже месяц этого года! — А.М.), находясь в районе города Любань, в силу своих антисоветских настроений изменил Родине и перешел на сторону немецко-фашистских войск, выдал немцам секретные данные о планах советского командования, а также клеветнически характеризовал Советское Правительство и состояние тыла Советского Союза». Даже в «советской юриспруденции» обвинения в клевете на «советский строй» сопровождаются обычно хотя бы минимальной конкретикой, здесь же ничего этого нет.
«Власов, возглавляя работу по вербовке в т. н. „РОА“ советских военнопленных, расправлялся с лицами, подозреваемыми в антифашистской деятельности, и лично утверждал смертные приговоры». При этом снова — никакой конкретики. О Власове (который «заметно растерялся и не знал, что решить») достоверно известен лишь один подобный эпизод, касающийся утверждения приговора шестерым просоветски настроенным бойцам ВС КОНР (см. докт. дис. Александрова, стр. 629-632). Это были не абстрактные «лица» из числа, например, остарбайтеров, а его подчиненные в войсках. Большинство военных, арестовывавшихся контрразведкой КОНР по обвинениям в измене, быстро освобождали, не выявив реальных доказательств и тяжести их вины. Более того, обычно Власов не казнил, а миловал и даже «амнистировал»: так поступил он в 1943 году со своей помощницей, когда узнал (в том числе и от нее самой), что она была подослана к нему НКВД с целью именно такой вот «антифашистской деятельности», то есть чтобы банально отравить его во время обеда. Другие случаи расстрелов в ВС КОНР по приговору их судов, как и в любой тогдашней воющей армии, разумеется, были: они касались доказанных случаев насилия (как в истории с пропагандистом 1 дивизии Ю. Сааковым в феврале 1945 года, когда выяснилось, что он творил в лагере военнопленных, будучи «полицаем») и мародерства.
«После разгрома и капитуляции гитлеровской Германии Власов вместе со своими сообщниками пытался бежать в район, занятый американскими войсками...» Какая простота, что хуже даже не воровства, а кражи со взломом! Власов не «пытался бежать», а уже находился в американской зоне, откуда его и выкрали советские военспецы.
Помимо ряда подпунктов печально известной статьи 58 УК РСФСР всем подсудимым было инкриминировано также нарушение т.н. Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года № 39 «О мерах наказания для немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и истязаниях советского гражданского населения и пленных красноармейцев, для шпионов, изменников родины из числа советских граждан и для их пособников» (заметим, что в приговоре была выписана только дата указа, нормы которого не входили при этом в УК, причем не фигурировали даже номер указа и его название — характерная деталь «уважения к нормам права» в сталинском СССР). Интересно, что текст этого указа в СССР никогда официально не публиковался, притом формально, в отличие от ст. 58 УК РСФСР, отменен он никогда не был (хотя фактически и не применялся с 1952 года). Кстати, последнее обстоятельство, а также совершенно не оправданная засекреченность по сию пору многих документов, относящихся к «делу Власова», — если не главные, то одни из первых подлежащих обязательному устранению формальных юридических препятствий для реабилитации участников Русского освободительного движения времен Второй мировой.
Пункт 1 этого указа, по которому и судили в Москве руководство КОНР, предусматривал только смертную казнь, причем унизительную и варварскую — именно через повешение, а не через обычные для того времени расстрелы, практиковавшиеся как на фронтах, так и в ГУЛАГе на подконтрольных Москве территориях. Важно отметить, что часто именно нацисты на оккупированных ими советских территориях прибегали к повешениям, а не к расстрелам. И хотя последние делали это, как правило, публично, но и в нашем случае некая публичность присутствовала — фотография повешенных членов руководства КОНР была обнародована, и она по сей день является предметом частых восторженных перепостов со стороны ватников всех мастей.
Формально казнь членов руководства КОНР была осуществлена по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР, однако из исторических документов нам известно, что решение о ней было принято на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) еще 23 июля того же года. Следовательно, уже поэтому ни о каком правосудии в этом случае не может быть и речи. Вот текст этого решения Политбюро:
«1. Судить Военной коллегией Верховного суда СССР руководителей созданного немцами „Комитета освобождения народов России“: Власова, Малышкина, Трухина, Жиленкова и других активных власовцев в количестве 12 человек. 2. Дело власовцев заслушать в закрытом судебном заседании под председательством генерал-полковника юстиции Ульриха, без участия сторон (прокурора и адвоката). 3. Всех обвиняемых в соответствии с пунктом 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года осудить к смертной казни через повешение и приговор привести в исполнение в условиях тюрьмы. 4. Ход судебного разбирательства в печати не освещать. По окончании процесса опубликовать в газетах в разделе „Хроника“ сообщение о состоявшемся процессе, приговоре суда и приведении его в исполнение. Судебный процесс начать во вторник 30 июля с. г.».
Таким образом, Сталин не дал «суду» только одно указание: кого именно из 12 человек судить помимо Власова, Малышкина, Трухина и Жиленкова.
Предвижу возражения о том, что не только это, а все решения тогдашних советских судов по политическим статьям принимались не судами, а политическим руководством СССР, то есть намеки на то, что «сами-то суды не виноваты». Это, прямо скажем, не совсем так. Чаще всего, оное руководство лишь давало установки в виде цифр: сроков заключения и количества жертв или примерный план-разнарядку на расстрелы. А советские «следователи» и «судьи» охотно и часто бежали впереди партийного паровоза. Но здесь — иной случай, хотя и далеко не единственный в своем роде (это действительно нередко в 30-е — 40-е гг. прошлого века касалось потенциальных высокопоставленных жертв режима). «Суд» напрочь лишили права самому распоряжаться судьбами руководящих деятелей КОНР.
Генерала Власова пленили более чем за год до «суда» и казни, 12 мая 1945 года, когда советская группа захвата незаконно проникла в американскую оккупационную зону, где он находился, вскоре после крушения рейха (за 5 дней до этого, 7 мая, то есть первым из всех власовцев, был передан «особистам» РККА в тот же день плененный чешскими коммунистическими партизанами Ф.И. Трухин). Впрочем, официального протеста американской стороны такая «мелочь», как прямое и нарочитое вторжение группы советских военных на оккупированную США территорию и похищение на ней человека аж в чине генерал-лейтенанта, не вызвала: например, Г.Н. Жиленков был принудительно выдан СССР американцами совершенно добровольно уже менее, чем через неделю — 18 мая. Последним из подсудимых по «делу Власова» был выдан американцами В.Ф. Малышкин — это случилось уже 25 марта 1946 года.
Таким образом, мы видим, что произошедшая в результате Ялтинского сговора февраля 1945 года переправка в СССР части руководства КОНР, имевшей на момент начала в 1941 году германо-советской войны советское гражданство (причем союзники были столь усердны в стремлении угодить Сталину, что выдавали ему на расправу и многих эмигрантов, никогда не бывших гражданами СССР), завершилась в марте 1946 г., когда основные допросы фигурантов «дела Власова» в Москве были уже давно завершены (по некоторым данным — еще в декабре 1945 года, однако ныне из архивных документов известно и о «уточняющих» допросах апреля-мая 1946-го). Но расправляться с Власовым и его штабом Сталин и подконтрольное ему Политбюро даже тогда отнюдь не спешили: сначала думали, не устроить ли над ним и его соратниками открытый процесс по образцу 1937 года, в Октябрьском зале давно привычного Дома Союзов в центре Москвы, и генерал Абакумов уже было назначил его на 12 апреля 1946 года, а потом, побоявшись открытых выступлений власовцев в суде, решили всё же отказаться от него. Долго думали и о том, кого казнить, а кого миловать. В конце концов, решили не миловать никого, большие лагерные сроки позже получили только нижестоящие офицеры, но не руководство КОНР.
Не забудем и о том, что часто (но не всегда, а по принципу некоей «вавилонской лотереи») семьи осужденных власовцев также репрессировались как «родственники изменников родины». Так, К.М. Александров в своей докторской диссертации (стр. 822) пишет: «...законная жена А. А. Власова — А. М. Власова (урожденная Воронина) — была осуждена на 8 лет лагерей, а ППЖ генерала А. П. Подмазенко без каких-либо оснований решением ОСО — на 5 лет лагерей. В 1947 году в ссылку на 5 лет в Коми АССР с конфискацией имущества члены ОСО отправили П.В. Власову — неграмотную мачеху Власова, состоявшую в браке с отцом генерала с 1934 года. Подверглись репрессиям А.И. Малышкина — жена В.Ф. Малышкина и его младший брат Павел, в 1946 году была направлена в ссылку на 5 лет Ида Шатова — несовершеннолетняя дочь Н.С. Шатова. На тот же срок сослали семью С.К. Буняченко и родственников Г.Н. Жиленкова — его 66-летнюю мать Я.Я. Жиленкову, и несовершеннолетних детей Ирину и Георгия».
Отметим, впрочем, что выжившие в лагерях солдаты и офицеры КОНР были амнистированы уже при Хрущеве и явно по его благоразумному личному указанию — в сентябре 1955 года, указом «Президиума Верховного Совета» СССР. Важно и то, что это было сделано почти за полгода до ХХ съезда КПСС, где Хрущев открыто решился осудить некоторые из сталинских преступлений. То есть огульность и юридическая ничтожность процессов против власовцев 1945-52 гг. была столь вопиющая и столь очевидная даже для послесталинского советского руководства, что потребовала отдельного амнистирующего документа и соответствующих действий. Однако процесс юридической реабилитации всех участников военного антисталинского сопротивления на этом, к сожалению, и завершился, толком не начавшись, если не считать единичных реабилитаций уже во времена правления Горбачева.
* * *
Хорошо известно, что Власов с соратниками до самого конца апреля 1945 года продолжали комплектование ВС КОНР, прекрасно понимая, что война уже проиграна. Но делали они это вовсе не из «слабоумия», как это рисовалось советской и российской пропагандой (хорош «слабоумный», сумевший в безысходной, как казалось, ситуации отбросить в 1941-м немцев от Москвы!), а потому что надеялись, во-первых, спасти людей от наступающих большевиков, во-вторых, перейдя в американскую и английскую оккупационные зоны в Европе, продолжить борьбу со Сталиным, справедливо рассудив, что союз Запада с СССР будет очень недолог. Однако западные союзники СССР предали власовцев, ведь поначалу они решили, что Сталин и его режим им дороже, чем борцы за свободу.
Уже к 1947 году стало ясно, что США и Британия жестоко просчитались: Сталин воткнул им нож в спину, и о былом союзничестве можно было навсегда забыть. Но в 1947 году было уже поздно что-то менять (но нельзя при этом не оценить того, как сказочно повезло как гражданским членам, так и офицерам КОНР — бывшим советским гражданам — сумевшим как-то на тайных квартирах, в каморках и подвалах в американской и английской зонах оккупации в Германии «пересидеть» насильственные депортации 1945-46 гг.!) А впереди была блокада Берлина, Корейская война и прочие «неприятности», заставившие Трумэна и британскую корону одуматься лишь тогда, когда было уже слишком поздно.
Надеяться на благоразумие нынешних КГБшных правителей России и полностью подконтрольных им судов и прокуратур — дело заведомо пустое и никчемное. Тем более, что уже потерпели неудачу все прежние попытки пересмотра «дела Власова» (см., например, протест на приговор, вынесенный 1 августа 1946 г., подписанный замом генпрокурора РФ М.К. Кислицыным в еще относительно «вегетарианском» 2001 году, в котором Кислицын уверяет, что сталинское правосудие «полностью доказало» вину подсудимых, и предлагает не отменить сам приговор как неправосудный, а лишь изменить некоторые его формулировки на основании Закона 1991 года о реабилитации жертв политических репрессий, и лишь это, в конечном счете, и было сделано).
Очевидно, что полная реабилитация, и моральная, и юридическая, участников «власовского движения» — дело демократической и чуждой неосоветской имперщины власти, если, конечно, она вообще когда-нибудь в этой стране нарисуется. Нынешний «культ победы», возведенный в ранг общеобязательной государственной религии, не позволяет рассчитывать сейчас на пересмотр «дела Власова». Однако хотелось бы, в связи с сегодняшней трагической годовщиной, обратиться к властям США.
Американские власти, с подачи своей общественности, сейчас как никогда близки к тому, чтобы признать некоторые из собственных действий времен Второй мировой, такие, как ковровые бомбежки жилых массивов немецких городов или атомные бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, военными преступлениями. Очень хотелось бы, чтобы, отчасти по примеру Маргарет Тэтчер, которая, в бытность свою британским премьером, выразила «сожаление» по поводу насильственных депортаций на верную смерть казаков «и других антикоммунистов» из английской оккупационной зоны в СССР в 1945-46 гг. и принесла за них свои извинения их оставшимся в живых родственникам, хотя бы что-то подобное сделали бы и нынешние власти Соединенных Штатов.
