Узбекистан после Ислам-аки

«Дорогие соотечественники, с большой тяжестью в сердце сообщаем вам, что в минувшие сутки в состоянии нашего президента произошло резкое ухудшение, и, по мнению врачей, оно оценивается как критическое», — текла строка официоза, столь знакомая по стилистике. Даже голос Левитана мерещился.

Ассоциации вызывают и картинки прощания: толпы людей на улицах Ташкента по трассе катафалка, цветы, бросаемые под его колеса, заплаканные лица. Нечасто в наше время так хоронят авторитарного лидера, 27 лет рулившего страной.

Ислам-ака

Превращение Первого секретаря ЦК КП в президента-хана, в ака — отца нации — типичная схема перевода стрелки власти из союзного состояния в национальную. Как подметил политолог Аркадий Дубнов, при этом для своего имиджа Каримов удачно использовал «хлопковое дело», расценив его как унижение всего узбекского народа. Кстати, став президентом страны, большинство арестованных стараниями Гдляна-Иванова он тут же выпустил на свободу.

Ловко обернул Каримов и выход из Союза. На общесоюзном референдуме в марте 1991 он активно агитировал за сохранение СССР, а после ГКЧП первым из среднеазиатских лидеров уже через 10 дней объявил о независимости. Причем опять же «демократически» легитимизировал свою волю через референдум, результат которого был более, чем внушительный — 98%.

Вообще склонностью к юридическому формализму Каримов очень напоминал Путина. Например, свои президентские полномочия он дважды — в 1995 и 2002 — продлевал через референдумы. Примечательно и то, что, будучи строителем жесткой вертикали, он выступал от лица партии с названием «Либерально-демократическая».

Своим политическим почерком Каримов во многом напоминает Лукашенко. В общих чертах это сходство проявляется в модели «блестящего изоляционизма» (собственный термин) со ставкой на внутренние ресурсы и независимую внешнюю политику. Ради этого он, как и батька, взял под контроль крупные госпредприятия и сохранил авиастроение, дополнив его автомобилестроением. Еще в 90е годы были созданы предприятия в Асаке и в Самарканде, на которых (первое) обосновалось южнокорейское Daewoo и производство сначала автобусов и грузовиков малой и средней грузоподъемности, а затем MAN и Land Rover. Во внешней политике этот курс выражался в стремлении манипулировать между такими фишками, как Вашингтон и Москва под философию «сосать двух телок», в предпочтении двусторонних контактов многосторонним, в избежании блоков и надгосударственных структур.

Другое дело, как это получалось на практике. А получалось неважно. По уровню ВВП Узбекистан сегодня (версия МВФ) на 133 месте, имея позади себя лишь Украину, Молдову и Туркменистан. В абсолютном выражении (2120 долларов) он в 6,7 ниже, чем в Литве и в 8,1 раз — чем в Эстонии. И это при том, что страна сказочно богата ресурсами — и газом, и нефтью, и углем, золотом, серебром, медью, свинцом, цинком, лития, вольфрамом, ураном, фосфоритами... всего более 750 видов, оцениваемых экспертами в 3 трлн.долларов. Только по запасам золота Узбекистан на втором месте в мире после России. Запасы газа оцениваются в 750 млрд. куб. м.

Курс на индустриализацию был, безусловно, ценной стратегической идеей узбекского лидера. Но ее развитие происходило за счет социальной сферы и ослабления аграрного сектора, в том числе — за счет сокращения хлопковых полей. Во-вторых, диверсифицировать внешние рынки не удалось, и Россия вплоть до прошлого года по импорту доминировала, уступив лишь Китаю. Власти так и не смогли обеспечить свое огромное 32-х миллионное население работой, и гастарбайтерство в Россию достигает порядка 2 млн. и недавно приносило за счет денежных поступлений до 12% ВВП (2013). Эта привязка, однако, обернулась тем, что с началом санкций работу найти стало там непросто, и денежная струйка сократилась до 5%. Как сократился и объем торговли, которую сильно потеснил Китай. Ну а Китай, в свою очередь, стал экспортером всего на свете, убив своими низкими ценами собственное узбекское промышленное развитие.

Во внешних отношениях изоляционизм еще более иллюзорен. Потому что там сильно диктуют обстоятельства. Это касается и парных трендов, и блоковых. Так, если в 90-е годы в адрес России царило восточное лицемерие, когда вежливые официальные улыбки и членство в Организации договора о коллективной безопасности (ОДКБ) сопровождались вытеснением русского языка и героизацией антисоветского сопротивления, то активизация «зеленого фактора» внутри и на границах вынудила в начале нулевых искать сильного покровителя. Тогда Каримов предпочел Вашингтон, выйдя из ОДКБ и открыв американскую военную базу по случаю войны. Но когда в 2005 американцы осудили расстрел мятежников в Андижане, заподозрил их в «оранжевых» намерениях и ее закрыл. А в пропаганде возобладал антиамериканизм, похлеще путинского. В пику США был подписан договор о союзнических отношениях с РФ, а также случилось присоединение к Евразийскому экономическому сообществу.

Феномен Ислам-аки

Конечно, регулярно зашкаливающие за 90% итоги его побед на выборах — цифры фальшивые, раздутые, во многом производные от страха, фальсификации и пропаганды. Но, как и в российской ситуации, есть немало оснований полагать, что и в искренней своей составляющей они достаточно весомые.

Если отбросить чисто культурный фактор восточного ханопочитания, то стоит обратить внимание на несколько обстоятельств стабильности режима Каримова. Первое: положив в основу идеологии идеи возрождения былого могущества (времен Тамерлана) и возрождения, и провозгласив курс на индустриализацию, он действительно вдохнул немало ветра в паруса национализма. Мало того, он еще и кое-чего добился. Доля промышленного производства за первое десятилетие удвоилась, а узбекская армия считается одной из самых боеспособных в регионе.
.
Второе, пожалуй, самое важное: Ислам Каримов сумел твердо противостоять зеленым волнам исламского фундаментализма, бурно омывающего страну со всех сторон, в том числе и из Афганистана. На митингах 1991 толпа часто встречала его криками «Аллах акбар», и искушение разыграть мусульманскую карту было весьма велико. Но он выбрал статус светского государства и тем самым получил карт-бланш на применение силы. Страх перед фанатиками в этой сильно урбанизированной стране (доля городского населения 51%) столь велик, что даже применение военной техники против них населением оправдывается. Например, события в Андижане 2005 года, где по мятежникам военные неоднократно открывали огонь, вызвали окрики возмущения со стороны Запада и разборку в ООН, но в стране были восприняты как «вынужденная мера против террористов». Впрочем, и мировое сообщество при осуждении такого рода действий использовало формулировки, в которых не отрицалась их мотивация, а говорилось лишь о «неразборчивом применении силы», «превышении необходимой обороны» и т.п.

Авторитет Каримова подпитывался и страхом войны из-за раздоров с соседями — Таджикистаном и Киргизией — вокруг Ферганской долины. Ситуация там взрывоопасная еще с конца 80-х, когда вспыхнула резня между узбеками и турками-месхетинцами, некогда переселенными туда Сталиным. А с развалом Союза регион этот стал яблоком раздора из-за вод Сыр-Дарьи, баланс которых нарушается по мере строительства горными соседями на ней ГЭС (в частности, Рогунской в Таджикистане). Кроме того, стороны бодаются по поводу цен на взаимные поставки газа и электроэнергии. О градусе напряженки свидетельствуют такие эксцессы, как периодические перестрелки пограничников на узбекско-киргизской границе или разборка узбеками железнодорожных рельс, чтобы помешать транзиту грузов в Таджикистан.

И еще один момент следует отметить: в Узбекистане свирепствует коррупция, но нет олигархии. Подобно белорусскому батьке, Каримов взял под государево око важнейшие позиции в экономике и не допустил, чтобы они оказались во власти своеволия частных лиц.

После будет завтра

В нынешней ситуации естественно возникает вопрос: кто после Каримова? И политологи уже пробуют разложить пасьянс из фигур, список которых как бы известен. Перечисляются четыре-пять фигур, однако, думается, что реальней и важней порассуждать о том, не кто, а что придет на смену. И каким образом?

То есть, вопрос в содержательно-безименном плане состоит о том, сменится ли характер (режим) власти. И сменится ли он мирным (процедурным) или насильственным путем? Проще говоря, прольется ли кровь?

Ответить на эти вопросы легче, потому что они опираются на логику политических процессов, что повышает достоверность прогноза. А она позволяет зафиксировать следующее. Начнем с того, что азербайджанский, то есть наследственный вариант передачи власти в Узбекистане маловероятен. Каримов не готовил своих дочерей к восхождению на трон; на это нет ни одного намека ни в одном из его публичных высказываний. Более того, судя по узбекским источникам, старшую, более амбициозную и подготовленную Гульнару, он даже осадил, посадив под домашний арест, когда она стала демонстрировать вкус к власти.

С другой стороны, есть все основания считать, что в Узбекистане существует «коллективный Каримов». Или — хунта. В отличии от режимов типа Саддама Хусейна или Асадов, Каримов не был кровожадным и маниакально подозрительным. И не практиковал периодическую вырубку вокруг своей персоны. Напротив, как и Путин, он ценил постоянство. Поэтому все первые фигуры государства — давние соратники: премьер Шавкат Мирзиеев сидит в своем кресте с 2003 года , его первый зам Рустам Азимов — с 2005, а глава Службы национальной безопасности Рустам Иноятов— аж с 1995! Недаром политологи его считают вторым по влиянию человеком в государстве. Все это позволяет предполагать, что на узбекском Олимпе сложилась команда не сильно напуганных людей, которая достаточно притерлась друг другу, и способна ощущать себя политиками и договариваться, не прибегая к кровавым интригам. При этом у них есть общий интерес, точнее — общая опасность, заключающаяся в сознании, что если начнется хаос, то этим воспользуются исламисты. И тогда им всем несдобровать. Их просто вырежут. Потому что своим многолетним пребыванием во власти, преследующей подполье, они уже подписали себе смертные приговоры.

Поэтому, скорей всего, смена власти пойдет путем конституционных процедур. Вначале ИО президента останется спикер меджлиса Нигматилла Юлдашев, а через три месяца будут объявлены президентские выборы. В этот период, конечно, начнется борьба за трон, но она вряд ли выйдет из-под ковра.

С позиции российского наблюдателя, разумеется, актуален и дополнительный вопрос: в чьем геополитическом поле окажется посткаримовский Узбекистан? Оправдается ли его заявление, сделанное в самом начале правления, что страна никогда не вернется в лоно империи вроде СССР? И продолжит дрейфовать в «нейтральных» водах, как пытался делать Каримов? Или, отказавшись от приступа антиамериканизма, попробует еще раз накрениться к Западу?

Думаю, что с наибольшей определенностью можно ответить на первый вопрос. Отрицательно. Во-первых, социалистический феодализм в рашидовской редакции с его махровой коррупцией, очковтирательством с хлопком, превратившим страну в трудовую казарму, не оставил лучезарного света даже в самом сентиментально-сопливом забытьи. Это, в частности, продемонстрировал недавний опрос, проведенный в середине августа «Sputnik.Мнения» в 11 государствах постсоветского пространства. Оказалось, что меньше всего по СССР скучают в Узбекистане. Только 4% в нем считают, что качество жизни тогда было лучше.

Во-вторых, у узбекской верхушки нет никаких резонов ложиться под Кремль, в то время как само географическое положение в самом центре Средней Азии диктует роль независимого авторитета. Тем более, что в стране есть такие стратегические ресурсы, как нефть и газ. Если уж под кого и ложиться, то под Китай, который располагает куда более могущественными возможностями для освоения узбекских сокровищ и инвестирования в их переработку. Собственно, вектор интереса уже обозначен участием Ташкента в строительстве транснационального газопровода Центральная Азия — Китай, к которому предполагается подключить и Газлийское месторождение с запасами 500 млрд. куб. м. газа.

Блеск узбекских сокровищ вряд ли может оставить равнодушным и Вашингтон, который постарается найти общие слова с новыми хозяевами Ташкента. Так что у приемников Каримова будет пространство для маневров.

Впрочем, единственная версия, достоверная на сто, это лишь то, что после будет завтра.