Идеология без идеологии
В последнее время со стороны интеллектуальных маргиналов чуть ли не хорошим тоном стало скорбеть об отсутствии государственной идеологии в России. Об этом пишет иссохший от ненависти к режиму до состояния щепки питерский сетевой мыслитель Несмиян. Об этом с экрана телевизора прямо говорит плотный и упакованный во френч Владимир Соловьев. Об этом спрашивают президента на пресс-конференциях: а не пора ли отменить статью Конституции, запрещающую наличие обязательной идеологии в стране?!. При этом каждый вопрошающий хочет навязать стране именно свою идеологию!
Ах, как жива в россиянских холопах тоска по государственным идейным кандалам!
О том, что в современном обществе невозможна государственная идеология, я уже писал, поэтому здесь лишь вкратце напомню причины этой невозможности. Они просты: постиндустриальное общество с колоссальным разделением труда настолько разнообразно, что его нельзя накрыть единым миропониманием. Одной мировоззренческой картинкой можно накрыть только общество примитивное и/или однородное.
Пример. Допустим, мы имеем некий географо-климатический ареал, где в силу природных особенностей сформировался этнос. Вот этих одинаковых людей, занятых одинаковым сельским трудом, обусловленным одними условиями, вполне можно накрыть одной идеологией.
А современная цивилизация — это цивилизация мегаполиса. Мегаполис же наполняет людская мозаика — столь разнообразная по происхождению, уровню образования, интересов, увлечений, предпочитаемой идейной палитре, что накрыть ее одним покрывалом просто невозможно — почти по всем точкам сразу пойдет процесс отторжения. В таких условиях попытка навязать всем одну идеологию силой есть, по сути, провоцирование гражданской войны.
Единственный способ столь разнообразному обществу существовать — идеологическая свобода. То есть практическое отсутствие общей идеологии. Так было всегда. Возьмем любимый мною имперский Рим эпохи расцвета. Храмы всех богов со всей ойкумены украшали Город. Римлянин мог выбирать любую идеологическую картину мира, то есть молиться любому богу или всем сразу или не молиться никому. (Напомню, что до эпохи исторического материализма именно сказочные мировоззренческие картины — религии разного толка — выполняли роль идеологий. Потом уже возникли идеологии нового и новейшего времени, не основанные на вере в сказочных существ, а базирующиеся на позитивном знании. Но суть их была прежней, основанной на догматизме и ритуализме. Недаром эти идеологии — марксизм, фашизм etc — еще называют религиями нового типа.)
Лишь тогда, когда Рим начал стремительно катиться к закату и примитивизироваться, его смогли с помощью властной силы накрыть одной маргинальной идеологией — христианством. А в пик своего расцвета Рим был абсолютно полиидеологичным, то есть — внеидеологическим. Идеология была отдана на откуп частным лицам, и каждый выбирал картинку мироустройства для себя сам. Главное было подчиняться светским законам — римскому праву.
Вот как описывает де-факто атеистический Рим эпохи расцвета С. Лозинский в книге «История папства»:
С давних пор Рим оказывал гостеприимство богам покоренных им народов, так что, не выезжая из столицы мира, можно было видеть даже на многолюдных площадях и улицах Рима, по словам Плиния Старшего и Сенеки, больше богов, чем людей... Сенека [иронично] возмущается этой массой богов и иронически восклицает: когда же наконец Юпитер, отец богов, перестанет увеличивать свое потомство! Ни преклоннейший возраст, ни законы империи против прелюбодеяния и о благонравии не в состоянии на него воздействовать, — так упорен он в своем распутстве. Но особенно едко высмеивает эту мешанину из римских, греческих, египетских, персидских и иных богов Лукиан в своем бессмертном сочинении „Совет богов“: „Но Аттис, — о Зевс! — Корибант, Сабазий, откуда еще они у нас взялись? Или этот индиец Митра в персидском платье и в тиаре, который даже не говорит по-гречески, так что и не понимает, если пьют за его здоровье?.. Ты, египтянин с песьей мордой (вероятно, боги Тот или Анубис), завернутый в полотно, ты кто таков, любезнейший, и каким образом ты хочешь быть богом — ведь ты же лаешь? А почему этот пятнистый бык из Мемфиса (бог Апис) принимает поклонения, вещает, как оракул, окружен пророками? Об ибисах, обезьянах, козлах и других вещах, куда более смехотворных, мне и говорить-то стыдно — понятия не имею, каким это образом они из Египта попали на небо... Мы даже боялись, как бы кто не схватил тебя (Зевса) и не принес в жертву, пока ты был быком или какой-нибудь золотых дел мастер не пустил бы тебя в работу, пока ты был золотым, и не остались бы у нас вместо Зевса ожерелье, браслет и серьга“.
И, как отмечает автор, «это не были единичные голоса отдельных скептиков», напротив, подобные насмешки и издевательства над религией встречали у римлян бури восторга, поскольку:
Безверие охватило с I в. до н. э. сравнительно широкие слои римского общества, в особенности его интеллигенцию. Варрон, знаток языческой религии, не без чувства боли и страха начинает свою книгу „Религиозные древности“ грозным предупреждением, являющимся в то же время и предсказанием, что в Риме скоро религия погибнет „не от нападения внешнего врага, а от пренебрежения к ней граждан“, в особенности высшего общества... Еще Катон утверждал, что два авгура без смеха не могут смотреть друг другу в глаза и что эта древняя должность уже давно находится в полном упадке. В театрах и народных собраниях нападки на гадателей всегда встречали шумный успех. Бесчисленные комедии Плавта, в которых плуты, жулики и воры приносили повелителю богов щедрые жертвоприношения за его покровительство их „подвигам“, собирали полный театр, и зрители награждали восторженными аплодисментами каждую выходку Плавта по адресу богов. Не был религиозен и Цицерон. В одном из своих последних писем он говорил: „В счастье мы должны презирать смерть; в несчастии мы должны желать ее, потому что после нее не останется ничего“. Так мог писать даже не скептик, а лишь неверующий, эпикуреец, смотревший на жизнь как на „молнию между двумя безднами бытия“ и руководившийся девизом: „sibi vivere“ (живи, пока живется).
Любая попытка внедрения государственной идеологии в России архаизирует её еще больше — именно этот ползучий процесс мы сегодня наблюдаем: на деградирующую в экономическом плане страну натягивают то же христианское одеяло, которое некогда оказалось ярким симптомом умирающего Рима.
Что же делать следующему президенту России для того, чтобы сплотить страну? И вокруг чего ее можно сплотить в эпоху отсутствия идеологий?
Однажды сидящий ныне в тюрьме бизнесмен Полонский высказал мне в беседе одну правильную мысль (точную формулировку Полонского я не вспомню сейчас, поэтому довольствуйтесь моей интерпретацией):
— В современном обществе идеология растворена в механизмах жизнеобеспечения общества.
Это, по сути, формула гедонистического общества. Общества атомизированного. Общества восторжествовавшего гуманизма, в коем Человек поставлен во главу угла.
Что в таком обществе должен делать будущий президент, пришедший на смену устаревшей модели по имени «Путин», если он хочет процветания своей стране?
В новой России мы запросто можем увидеть такого президента делящимся с экрана рецептом приготовления своего любимого блюда. Мы можем увидеть его на выставке, в телестудии на обсуждении нового фильма или разговоре о том, как прожить на скромную президентскую зарплату.
И никаких имперских комплексов! Никаких завоеваний новых территорий, объединений бредового «русского мира», никаких фанфаронских игрищ. Полное сосредоточение на внутренней жизни страны, семьи, личности, человеческих увлечениях, развлечениях. Отказ от финансирования большого спорта и развитие спорта личностного — обычной бытовой физкультуры, оно и дешевле и полезнее.
Финляндия живет лучше России не потому, что финны грезят мифической Великой Финляндией от моря до моря или «финским миром», а потому что они ходят с палками по дорожкам, не мусорят и занимаются собой. В их головах даже мысли нет — накинуть на страну вериги общей идеологии и заставить всех эту идеологию и сопутствующие ей церемонии (а любой идеологии сопутствуют церемонии) соблюдать.
Дело нового президента России — ходить в свитере и шортах летом, заботиться о мелком и среднем бизнесе, который максимально полно удовлетворяет наимельчайшие потребности людей в каждой конкретной точке социального пространства. Потому что жить нужно здесь и сейчас! А не в потустороннем христианском Раю или в Прекрасном далёко коммунистической религии.
Что важнее — Олимпиада, в которой участвуют избранные (спортсмены) или Пивной фестиваль для всех? Конечно, второе!
Только и исключительно пример Первого лица, к которому в России по старой тоталитарной памяти приковано общее внимание, может развернуть социальные настроения и опрокинуть общественные интересы внутрь — к личным проблемам, а не к проблемам Вселенской справедливости. Президент должен жить жизнью страны — ходить по ресторанам, пить новые марки пива, читать модные книги, смотреть фильмы — и без конца высказываться об этом, окруженный разноголосицей мнений.
Людей должна перестать интересовать политика. Граждане, как в Канаде, могут не помнить фамилии нынешнего премьера, но прекрасно должны знать имя местного депутата или мэра городка, который отвечает за велосипедные дорожки и детские качели.
По телевизору вместо мордатых хряков с депутатскими значками, отпрыски которых живут за границей и которые рассуждают о том, что забугорные враги России желают ей зла, должны светиться совсем иные люди — делающие науку, комфорт, быт, удобство, наслаждения и удовольствия. И всё это — при подчеркнутом дистанцировании от любых идеологий, как от мифологических (классические религии), так и от неорелигий (политические идеологии современности).
Вешать ордена президент должен не воякам, приехавшим из Сирии, а предпринимателям, с нуля заработавшим первый миллион; детям, спасшим утопающих сверстников; домохозяйкам, чей пирог занял первое место в общероссийском конкурсе; творческим пивоварам, чей крафт полюбился публике на очередном еженедельном фестивале пива и завоевал рынок; самооборонщикам, убившим залезших в их дом бандитов; губернаторам, у которых в области самые чистые общественные туалеты, а у которых самые грязные — гнать безжалостно.
Общая схема такова: думай о себе, а не о других. Сделай хорошую жизнь себе в первую очередь! Начни с себя! Только если этот простой и эгоистический на первый взгляд принцип будет понят и взят на вооружение всеми, вот тогда и только тогда все будут жить хорошо. А если мы будем вместо своего блага думать о чужом, плохо будет жить всем.
