Карт-бланш на бяку
Все когда-то уходит в историю. Нет сомнения, что и путинизм станет объектом «медицинского вскрытия» самых разных аналитиков. Конечно же, мнения будут противоречивыми, подверженными влияниям иных «злоб дня» и борьбы интересов. Но мне кажется, что для будущих политологов и социологов на удалении одной из самых сложных тем станут феномены ломки нравственных стереотипов в российском обществе в этот период. Конечно же, фантомы типа «вставание с колен», «русский мир» или «суверенная демократия» превратятся в забавные побрякушки времени просто потому, что cтоль выспренняя риторика не может долго восприниматься всерьез. Зато непросто будут объяснить, как случилось так, что добровольно и самозабвенно страна приняла все это? В частности, такое.
Чем мы лучше других?
Подзаголовок звучит странновато. Но он адекватно отражает мотив аргументации добровольного принятия мерзостей, который угнездился на пике расцвета путинской системы. Потому как непременной составляющей российской пропаганды стала легализация, более того — хвала аморальной политики. Беспринципности, агрессивности, лживости в ней. Разумеется, все эти сущностные атрибуты ее чаще всего подменяются более благозвучными словесами типа «целесообразность», «национальные интересы», в конце концов и вовсе по-европейски — Realpolitik. Но не сильно воспитанные и не сдержанные на язык, да к тому же стремящиеся дойти до самого тупого обывателя первоканальные пропагандисты в своих кошмарных телешоу об этом говорят открыто. Более того, они восторженно купаются в цинизме.
При этом используется «убийственный» аргумент: с кем поведешься, у того и наберешься. Это значит, что из мировой политики и истории вытаскиваются примеры аморальности и нечистоплотности с риторическим резюме: почему им можно, а нам нельзя? Более того, уравнивание в ней с адептами неразборчивости в средствах расценивается как один из признаков «вставания с колен». А всякое, хотя бы словесно-идейное, следование принципам 10 заповедей — как слабинка, как признак беззубости и демагогии. На самом верхнем уровне это проявляется в совершенно искреннем убеждении, что «демократические ценности» в политике Запада — лишь демагогия.
Из свежих примеров приведу тому комментарий Виктор Алксниса в одной из недавних передач «Радио свободы» по поводу суда над пермяком Владимиром Лузгиным, приговоренным к штрафу в 200 тыс. руб. за то, что в своей статье он обвинил Германию и СССР в развязывании Второй мировой и последующем сотрудничестве двух режимов. Против Лузгина при этом была использована статья о пропаганде фашизма.
Реакция Алксниса была очень типичной для нынешнего тренда. Поскольку известные исторические факты, о которых напомнили историки Андрей Зубов и Никита Соколов, экс-коммунист, а ныне «единоросс», опровергать не решился, он предпочел быть откровенен в основном посыле. Напомнив о «мюнхенском сговоре» и участии в нем Польши, он резюмировал просто: время было такое. Все делили Европу. А чем хуже СССР, принявший в этом участие? Поэтому «Пакт Молотова-Риббентропа» — высшее достижение сталинской дипломатии.
Точно по такой же формуле кремлевский официоз и миллионная армия «вставших с колен» россиян сегодня оправдывают агрессивные поползновения своего царя, нисколько не смущаясь вранью вокруг них. Яркий пример тому — реакция на хвастливые откровения В. Путина по поводу роли «вежливых зеленых человечков». Молодчина. Солгал, но ведь для пользы дела. Так и надо. Молодец! Наш парень!
Для такого карт-бланша есть даже вполне благопристойный мотив: мол, прежде — при советском режиме — талдычили о принципиальности и высокой моральности в политике, порождая и поощряя массовое лицемерия. Путин избавил от него, объявив политику грязным занятием и следуя правилу «игры без правил».
Все это можно было бы принять без комментариев под общим соусом «политика — не для белоручек». Если бы не сохраняющиеся и даже усилившиеся разговоры о нравственной исключительности народа. Уж он самый добрый. Самый отзывчивый. Самый чуткий, Самый щедрый и бескорыстный. Самый справедливый. Самый, самый... народ-богоносец. Но, пардон, это так не вяжется с объявленным презрением к чистоте в политике только потому, что и другие не считаются с моралью. На уровне отдельного человека это очень напоминает характерный для совков кураж пьяного, в ответ на замечание бьющего себя в грудь, что ему мол все можно. Ведь Он — Диктатура пролетариата.
Чтобы противоречие ликвидировать, приходится выбирать. Либо мы такие, «как все» — то есть циничные, прагматичные, безыдейные, корыстные и т.п. Либо особые, исключительные. Но тогда и в политике должны быть такими же.
Жажда сладкого обмана
Знаменитая формула об эффективности Большой лжи небезосновательна. По сути, она вполне резонна. И ею часто охотно и эффективно пользуются власть предержащие.
Ибо она базируется на естественной потребности, если угодно — слабости среднестатистического человека к приятному. И соответственно — бегству от негатива. Почитайте Михаила Веллера: у него так логично и аргументированно это расписано, что неудобно повторяться.
Да и каждый человек, заглянув в себя, подтвердит, что инстинктивно чурается плохих новостей, чужих несчастий и болезней, уродств, параллельных миров вроде уголовного или инфекционного и т.п. И что если есть возможность этого избежать или ослабить негативное впечатление, то он весьма податлив на сладкую ложь, о чем так доступно поведал Горький в образе своего Луки. Ради этого он охотно дарует власть и часть личной свободы тем, кто способен приносить хорошие вести, пусть даже привирая.
Да, люди заставляют себя воспринимать негатив более-менее адекватно, но это уже под гнетом социума и культуры. То есть когда общество устроено так, что в нем большая ложь не допускается, и неудобно, и неприлично быть или прикидываться простачком.
Это — во-первых. Во-вторых, ложь процветает и на почве невежества. Причем необязательно общего. Чаще всего оно имеет локальный характер. Например, образованный технарь, прекрасный инженер может быть несведущим в политике, политологии, истории — вообще в гуманитарной сфере. Потому что это ему неинтересно и никак не пересекается с образом жизни и общением в близком кругу. Люди такой категории обычно рационализируют эти пробелы расхожей защитной формулой типа «политика — это говно», «все политики (историки) — лгуны и сволочи» и т.п.
Такое отсутствие интереса — вполне нормальное и массовое явление. Более того, в странах с отлаженным демократическим устройством аполитичных людей, как правило, больше, чем в тоталитарных. Просто потому, что они по опыту знают — сама система не допускает каких-то грубых шараханий и сбоев. И пусть политики, журналисты и чиновники делают свою работу, а я — свою. Ну, разве что пересечемся на выборах.
Так что масштаб и степень сладкой лжи зависит не столько от готовности ее кушать, сколько от механизма системы, созданной историческими условиями развития и интеллектуальными усилиями конкретной нации. Поверну резюме иначе: люди по природе своей всюду склонны к приятной лжи, но сама ложь дозируется Собеседником (от конкретного человека до политиков, олицетворяющих власть), которого они избрали.
То, что мы наблюдаем в сегодняшней России, это синдром такой гармонии между Трансляторами и потребителями сладкой лжи, когда уже трудно с уверенностью определить, кто яйцо, а кто курица. Потому что общественный запрос на позитив, будь то иллюзия имперского величия (пресловутый Третий Рим), нравственной особости и исключительности, уже попахивающей нацизмом, вера в способность власти решить экономические проблемы и обоснование всех проблем происками врагов — столь сильны, что Власть просто не может не врать. Иначе ее не поймут. Ее сметут. И сколь ни убедительно и доступно говорили бы российские экономисты — будь то либералы А.Мовчан, С.Алексашенко, В.Жуковский или их антиподы М.Делягин, М.Хазин или В. Катасонов, любые негативные факты и прогнозы воспринимаются недоверчиво и враждебно. Обыватель не желает верить, что конец лафы с нефтегазовыми ценами необратим. Что ресурсная экономика по определению ведет к деградации хозяйства и страны. Что Америка не в кризисе, а в выходе из него. И что сам кризис — это обычное, периодически повторяющееся явление с более-менее постоянным циклом. И вопрос выживания не в нем, а в конкретном умении и мудрости власти.
Зато он охотно верит, что вождь, государство в его лице говорит правду о временных трудностях. И о том, что он не причем, как и они — его паства. А во всем виновны враги. Любую муть готов он проглотить — уже хотя бы потому, что слишком долго и слепо верил, купленный чудесным десятилетием относительно благополучия — весьма заметного относительно кошмара 90-х.
Все это следствие социальной инфантильности, выработанной всем ходом российской истории самого жестокого и затяжного крепостничества — по крайней мере, в масштабе Европы. Когда главным феодалом было государство. Причем в самых его жестоких стадиях — совсем недавно, если даже границей принять сталинизм. Увы, вероятность того, что качественные изменения произойдут с уходом нынешнего царя, тоже маловероятна. Вряд ли народ со столь глубоким социальным наследием признает собственную наивность — если не выразиться грубее. Просто переведет стрелку личной ответственности на «плохого царя» и будет ждать приятных новостей от нового.
Вообще надо признать, что тот процесс, который обозначается в терминах типа «очищение», «покаяние» и т.п. — явление в принципе крайне маловероятное и почти беспрецедентное. Послевоенная Германия — пожалуй, единственный яркий и неоспоримый его пример. Но он стал результатом стечения совершенно уникальных обстоятельств: страшная военная катастрофа, режим оккупации и альтернатива между смертью и похлебкой с перспективой «жить по-человечески», основанной на реальных моделях. И это притом, что фашизм носил характер болезни, помешательства. Но отнюдь не вырос непосредственно из рабства: прежняя Германия давно из него вышла вместе со средневековьем.
Что делать?
Два этих социологических штриха безгранично обширной и многосторонней темы, как всегда, требуют ответа: что делать?
Отчет настолько сложный и запутанный, что проще признаться — его нет. Но вместе с тем он есть. И он банально прост: действовать.
Поясню. В оценке любого социально-исторического процесса человек выступает как субъект в двух ипостасях: в абстрактно-теоретической, назовем её — «философской». И практической, назовем — «политической». В первой своей ипостаси он часто сталкивается с процессами и явлениями, вызывающими чувства уныния и безнадеги. С тупиковыми ситуациями и очень медленными в своей инерции потоками. И звучит еще при этом занудный голос Гегеля: мол, все действительное — разумно. Поэтому будучи в роли философа, чтоб не погрешить против истины, остается лишь развести руками.
Однако если бы все только это и делали, то никакого прогресса, никаких более-менее быстрых перемен не было бы вообще. Вместо этого была бы лишь эволюция с ее комически медленным темпом. Но в том-то и величие кантов-гегелей, что они еще и понимали такую штуку, как диалектика. А это значит, говоря совсем уж по-простому, что человек действует часто и необходимо вопреки философским закономерностям. Это значит, что в роли «политика» (управленца, руководителя, вожака и т.п. ) он часто идет и должен идти против ветров и течений, даже вопреки реальным шансам на успех. В этой роли его функция — понимать, что обычно новое встречается враждебно. И требуется воля, усилие , а порой и насилие, чтобы его пробить. И что людей нужно тащить за собой. Ну, или подталкивать. Методы могут быть разные: от просвещения и убеждения до насилия (в этом политики и различаются по сортам), но по сути это всегда действие.
Так что на любой вопрос, как быть при безнадеге, ответ может быть только один: надеяться и заражать надеждой. Даже если твоих единомышленников — сотая доля процента. И никакого противоречия между теорией и практикой на самом деле нет. Все в одном бокале. Просто у философа и политика роли разные. И миллионы складываются из сотых по мере того, как человек преодолевает в себе философа.
Найдутся ли такие деятельные и каких помыслы у них будут — другой вопрос. Увы, родовая беда русской «образованщины» как раз и состоит в том, что ей очень нравится пребывать в состоянии философов. И какого мудрого политолога не спроси, готов ли он «пойти на баррикады» или управленцем во власть, ответ почти всегда отрицательный. Мол кесареву кесарево... Пусть другие идут. И идет необразованщина, от которой разумного и светлого ждать не приходится. Это продемонстрировала Болотная, это демонстрируют нынешние выборы.
А потому весьма вероятно, что все ограничится извечным хождением по кругу, по пресловутым четырем циклам, о которых говорит Дмитрий Быков.
Если без пафоса, а чисто по-человечески, то грустно.
