Белая Идея в современной войне идентичностей
Доклад на конференции «Белое движение в дискурсах власти и оппозиции», прошедшей 3 декабря 2016 г. в Музее антибольшевистского сопротивления (г. Подольск).
Думаю, едва ли кто-то будет отрицать: у стран Балтии и Восточной Европы получилось преодолеть коммунистическое прошлое, совершить демократический транзит и стать пусть и периферийной, но всё-таки частью западного мира, а у РФ это не получилось. Более того, можно констатировать: все время существования РФ ситуация внутри страны медленно, но верно менялась в сторону ресоветизации, что стало особенно заметно после украинских событий.
Почему так получилось? Мной и не только было уже много говорено на тему роковых ошибок, совершенных после Августа 91-го. Но главная из них — это даже не отсутствие люстрации и реституции, а провозглашение юридической преемственности с СССР. Но данный вопрос не является исключительно правовым, ибо речь идет не просто о преемственности внутреннего законодательства и международных договоров, а о провозглашаемой государством идентичности. Преемственность с СССР означала вполне официальное объявление: «Мы — советские!» В общем, Ельцин и прочие реформаторы хоть и отказались от коммунизма как идеологии, но отнюдь не сочли нужным демонтаж советской идентичности.
Тут я немножко поясню: носитель советской идентичности совсем не обязан быть приверженцем марксизма-ленинизма, более того, может считать большевизм злом. Но в любом случае СССР воспринимается им как свое государство, его победы (и в первую очередь, конечно, победу в советско-германской) он считает своими победами, а его поражения (и в первую очередь, конечно, Беловежье) — своими поражениями. Соответственно он не обязательно хочет видеть памятник Ленину у себя дома, но если его валят поляки, латыши и уж тем более украинцы, у него это в любом случае вызывает чувства той или иной степени негативности.
Собственно, если носитель советской идентичности считает себя антикоммунистом, он де-факто признает право на антикоммунизм только за русскими и теми народами, которые а) в любом случае не могут серьёзно угрожать советскому миру б) не подлежат с его точки зрения непременному включению в советский мир. Ну т.е. испанцам или чилийцам можно, один фиг нашу советскую родину они не победят и проживают очень далеко от наших границ. А вот если на чью-то землю уже ступала нога дедов, которые воевали или ежели кто-то бросил Советам по-настоящему серьёзный вызов — то все.
Но это, так сказать, внешнеполитический аспект. Есть и внутриполитический. Любые пожелания носителя советской идентичности относительно того, что следовало бы сделать с 1985 года и далее, сводятся не к демонтажу советской системы, а максимум к ее реформации. И уж, конечно, не по шаблонам западного мира и не ценой утраты былого величия.
В общем, если мы посмотрим на происходившие на территории бывшего соцлагеря процессы с точки зрения идентичности, то увидим следующую картину.
— В странах Балтии и Восточной Европы, где коммунистическая власть воспринималась как нечто привнесенное извне, произошедшее однозначно воспринималось как национальное освобождение и возвращение к корням. Конечно, экономические трудности первых лет вызвали кое-где небольшой откат в виде прихода к власти соцпартий, но принципиально сие ничего не поменяло.
— В Украине развитие событий пошло по куда менее оптимистичному, но крайне поучительному для нас сценарию. И гораздо раньше, чем Гиркин нажал на спусковой крючок горячей войны на Донбассе там началась холодная война идентичностей. Как это было?
На момент получения незалежности в Украине имелись 1) западные области, где советскую власть так и не стали считать своей и где господствовала идентичность, которую до революции называли мазепинской, после советско-германской войны называли бандеровской, а с недавних пор именуют укропской. В дальнейшем будем называть ее УНРовской 2) остальные области, где господствовал другой вариант украинской идентичности, действительно созданный большевиками, в дальнейшем эту идентичность будем называть УССРовской 3) элита, которая с одной стороны имела преимущественно УССРовскую идентичность, с другой, решила воспользоваться внезапно открывшейся возможностью стать незалежными гетманами 4) отдельной строкой шел Крым, большая часть населения которого имела идентичность, которую правильнее всего назвать русско-советской.
В итоге случилось следующее: УССРовская по сути элита столкнулась со следующей проблемой: существовавший на момент Беловежья баланс идентичностей представлял собой явную угрозу для независимости молодого государства, ибо УССРовская идентичность предполагала лишь автономию. Соответственно, волей-неволей им пришлось создавать относительно благоприятные условия для экспансии УНРовской идентичности. В итоге как минимум к 2004 году дело дошло до полноценной войны идентичностей.
При этом УНРовская идентичность изначально имела весьма проигрышные позиции: распространенность на явно меньшей части территории, жесткое отстаивание тотального перехода на мову в преимущественно русскоязычной стране и откровенно сельский бэкграунд. В то время как УССРовская была присущей большинству населения, двуязычной и куда более городской. Однако УНРовская идентичность непрерывно наступала, а УССРовская — непрерывно отступала. В итоге к 2004 году соотношение сил было примерно 50 на 50, а к моменту начала Евромайдана носителей УНРовской стало уже большинство. Отдельным вопросом являются трансформации обеих идентичностей в процессе их конфликта, мы сейчас не будем дальше вдаваться в эту тему, отметим лишь сам прецендент относительно успешного замещения одного из вариантов советской идентичности на нечто иное, а также то, что УНРовская идентичность позиционирует себя как 1) европейская идентичность 2) возвращение к корням.
— Что же случилось в РФ? Как мы уже упомянули выше, самим фактом принятия юридической преемственности с СССР Ельцин и его команда формально закрепили господство советской идентичности. Но были ли попытки ее преодоления де-факто?
Одной из таких попыток стала пропаганда космополитизма, мол, патриотизм — это любовь курицы к своему курятнику и все такое прочее. Но подобные идеи не имеют слишком большого успеха даже в тех странах, где жители много перемещаются по миру с теми или иными целями. В стране же, где в 90-е многим не хватало денег даже съездить к родственникам в другую область, оно было совсем уж бесперспективно.
Еще одним направлением, продвигаемым рукопожатной общественностью, стала смена знака советской идентичности на отрицательный. При этом советская идентичность отождествлялась с русской и каяться русским предлагалось чуть ли не за взятие Казани. Но подобная негативизация идентичности одним лишь добрым словом какой-нибудь Новодворской невозможна по определению, для такого нужны условия вроде тех, в которых немцы оказались после 45-го, да и в Германии процесс по-настоящему пошел в данном направлении лишь когда выросло первое послевоенное поколение.
Также стоит отметить попытки продвижения концепции РФ как совершенно новой страны. Проблема, однако, в том, что после тысячи лет русской истории оно могло сработать лишь при наличии некоего достаточно яркого, мессианского и привлекающего пассионариев проекта развития, сравнимого по масштабу с коммунистическим или исламским. Идея же догоняющего демократического транзита, да еще и в вульгарном понимании типа «сто сортов колбасы» для этого совершенно не годилась.
И, наконец, мы пришли к самому интересному: идее возвращения к корням. Судя по примерам Восточной Европы и Украины идее с точки зрения преодоления советчины совершенно неплохой. Так вот, запрос на нее был и немалый, по крайней мере флагом и гербом РФ стали флаг и герб исторической России, а общество буквально захлестнула мода на Православие. Однако в нашем случае в сей процесс вкрался незаметный на первый взгляд системный сбой.
В первую очередь народ увлекался царской Россией и гораздо меньше задавался вопросом, как же вести себя дальше, после того, как ее не стало. Некоторый интерес, впрочем, был и к Белому Движению, но, опять же, вопрос, как же жить дальше, после его поражения оставался открытым. К чему это в итоге привело?
Подобная расстановка приоритетов давала альтернативу коммунистической идеологии, но не закрывала лазеек для советской идентичности. Тем более, что наследие русской эмиграции, на которое желавшие вернуться к корням во многом ориентировались в данном вопросе объективно представляло собой вещь с двойным дном. Я говорю о всевозможных сомнительных течениях вроде евразийцев, сменовеховцев и прочих оборонцев, которые так или иначе сводились к признанию СССР русским государством под предлогом «режимы приходят и уходят, а Россия остаётся», а значит, к принятию советской идентичности. В своё время чекисты активно все это продвигали для разложения эмиграции, теперь же (надо ли говорить, у них в кабинетах даже в 90-е стояли изображения Дзержинского, зато им совершенно чужда любая преемственность с царской охранкой, т.е. советская идентичность там оберегается так свято, как нигде из госструктур) данный арсенал сослужил им хорошую службу еще раз и в итоге возвращение к корням стало не альтернативой советской идентичности, а дополнением к ней.
Подведем итог: советская идентичность в РФ была во-первых, юридически закреплена, во-вторых, вообще не встретила серьёзного конкурента. Это повлекло за собой огромное количество последствий. Например, пресловутый веймарский синдром (включая, конечно же, болезненное отношение к США и НАТО), который у общества, отвергшего советскую идентичность был бы банально невозможен. Или массовое восприятие национального возрождения сначала в странах Балтии и Восточной Европы, а потом и в Украине как наступления фашизма. Продолжать можно долго.
В любом случае власть РФ 90-х сама себя выставила как ту же советскую власть, только насквозь воровскую, компрадорскую и паршивую. И чем дальше, тем больше она хотела казаться хорошей с советской точки зрения властью. Дальнейшее было лишь вопросом времени. Просто если в 90-е сложилась немножко странная ситуация, когда те, кто советскими быть не хотел, находились в де-факто привилегированном положении, а советские в полном соответствии с буквой закона вопили: «Отдайте нам родину!», в нулевые РФ стала страной-компромиссом между условными советскими и условными западниками, то в 10-е советские, наконец, откровенно взяли верх.
Что же мы имеем на сегодня? Политизация и поляризация общества нарастают, причем разлом происходит сразу по двум линиям: с одной стороны между условными крымнашистами и условными либералами, с другой — между правыми и левыми. Как все это выглядит с точки зрения идентичности? У крымнашистов тут все вполне понятно: это носители советской идентичности, а левая их часть — еще и коммунистической идеологии. Касаемо же условных либералов — тут с идентичностью полный разброд и шатание, причём к сожалению проблема касается не только левой, но и правой их части, к коей ваш покорный слуга имеет честь принадлежать.
Какие же подходы к вопросу идентичности распространены среди либералов?
Изрядная их часть вообще не считает советскую идентичность как таковую злом и думает слепить на ее основе нечто человеческое. Тем самым они повторяют ельцинскую ошибку. Можно, конечно, сказать, мол, в люстрации все дело. Так вот, люстрация — штука, конечно, необходимая, но недостаточная. В любом случае всех не перелюстрируешь и если в сфере идентичности все останется, как есть, закончится это так: в один прекрасный день возглавляемая нынешними руководителями ЕдРа второго эшелона неосоветская партия просто придет к власти и устроит новое вставание с колен. Благо юридическая преемственность с СССР эту часть либералов также вполне устраивает.
Более радикальные либералы вышеуказанных иллюзий не имеют. Но что они склонны предлагать взамен? Пробежимся по уже предлагавшимся в 90-е вариантам и сравним.
Идея «мира без границ» нынче не то, чтобы забыта, но отложена ее адептами на потом. И это понятно: уж если англосаксы так взбунтовались против космополитизма, что уж говорить о русских.
Зато тема «как с немцами после 45-го», т.е. отождествления советского с русским в сочетании с негативацией идентичности через навязывание комплекса вины за большевизм и не только, стала среди леволибералов популярна, как никогда. Только вот подобные пожелания не только абсолютно неприемлемы для любого русского, любящего свой народ и знающего хотя бы в общих чертах историю русского антибольшевистского сопротивления (Гитлеру, знаете ли, не пришлось целые земли газами травить, в отличие от большевиков, да и ничего подобного РОА во время второй мировой немцы не создали, наконец, в Германии не было и своего Августа), но и неосуществимы на практике. Ядерная война, извините, никому не нужна и победителей там не будет, а холодная война не знает института безоговорочной капитуляции, которая является необходимым условием данного сценария.
Идея создать совершенно новую страну и начать все с нуля потеряла популярность, если говорить о ее старом централистском варианте, стало понятно — ну нет столь масштабного проекта, вокруг осуществления которого такой номер мог бы пройти. Да и пассионарность общества уже совсем не та, что была век назад.
Зато весьма распространилась идея регионализма как альтернативы советчине. Мол, чувство малой родины поможет русским перестать ассоциировать себя с великим и могучим и, действительно, создать условные Соединенные Штаты Руси. Но региональной идентичности не бывает без живой исторической памяти. Какова же живая историческая память в уездном моногороде N.? Нулевые, когда стало можно как-то жить, а кое-кто даже съездил в Турцию, голодные 90-е, великие стройки советского времени. А раньше? Раньше — полный провал. В мегаполисах все немного иначе, но и там потомков довоенного населения, не говоря уж о дореволюционном, явное меньшинство. В таких условиях ставка на региональную идентичность может лишь укрепить идентичность советскую. На самом деле нельзя не признать проблему чудовищной централизации РФ, которую необходимо как-то решать, но оно никак не отменяет вышесказанного. К слову, если мы посмотрим на исторические события, память о которых теоретически могла бы лечь в основу несоветской региональной идентичности, такие, как то же Тамбовское восстание или образование Локотской республики, то интерес к ним носит совершенно не региональный характер и это говорит как раз-таки в пользу несоветской общерусской идентичности.
И, наконец, периодически, пусть и не так часто, как на рубеже 80-х и 90-х озвучивается идея возвращения к корням. И прежде, чем говорить о ней подробнее, сначала сформулируем некие требования, которым должна удовлетворять несоветская русская идентичность.
— Для начала обозначим следующий момент: точка преемственности должна быть такой, чтобы наследие того, от чего мы эту самую преемственность устанавливаем, можно было хоть немного посмотреть, потрогать и пощупать. А это значит, что даже если лично вы считаете великой трагедией крещение Руси, собирание русских земель под скипетром московского князя, раскол или петровские реформы, древняя Русь времен Святослава, Новгородская республика или Московская Русь в качестве точки преемственности не подходят. Слишком много с тех пор воды утекло, слишком мало вещественных свидетельств сохранилось. Единственным подходящим вариантом является установление преемственности с Российской Империей, благо в том же Петербурге от ее наследия многое сохранилось. Итак, первое требование к несоветской русской идентичности — чувство преемственности с РИ.
— Другим важнейшим моментом является позиционирование русских как европейского народа, ибо спор западников и славянофилов, бывший стандартным для страны западного мира, в который РИ безусловно входила (династические браки тому железное доказательство) спором условных глобалистов и условных изоляционистов, потерял свой смысл после Октября 17-го, когда большевики одновременно вывели территорию бывшей России из состава Запада и уничтожили все лучшее из специфически русского. В таких условиях возвращение в первый мир является единственным приемлемым вариантом.
— Преемственность отнюдь не означает вернуть все взад. Посему несоветская русская идентичность должна быть достаточно гибкой и плюралистичной, способствующей демократическому транзиту, осуществление которого является насущной необходимостью. Она не должна строиться вокруг фетишей типа монархии или границ 1913 года, на которых хорошо научился играть как раз советский и особенно неосоветский режим. И, разумеется, не должно быть никакого социального расизма по отношению к простому народу и подсоветским русским. Сменивший советскую идентичность на несоветскую русскую по умолчанию должен считаться равным какому-нибудь потомку эмигрантов первой волны из дворян.
— Кстати о границах. Несоветская русская идентичность должна гармонично сочетать уважение к имперскому прошлому и понимание того, что былое державное величие сегодня нереально и попросту не нужно русскому народу, а также новый конструктивный подход к взаимоотношениям с бывшими окраинами РИ, ныне являющимися суверенными государствами, который, однако, не означает пресмыкания перед ними. Отдельно отмечу, эта идентичность должна дать русским диаспорам этих стран альтернативу как советской идентичности, так и ассимиляции, которая приведет их к формированию своей повестки дня, лояльной, однако, стране проживания и потому имеющей шансы на осуществление.
— Также стоит отметить: никакого второго крещения Руси на самом деле не произошло, просто Православие сначала стало модным, а потом начало использоваться режимом для различных сомнительных политических спекуляций. Как минимум поэтому идентичность должна быть светской и открытой для людей всех конфессий, кроме, пожалуй, иудаизма, ислама и тоталитарных сект.
И вот с данной точки зрения мы рассмотрим вариант русской идентичности, основанный на Белой Идее (далее будем называть ее белая идентичность или белая русская идентичность).
— Как мы знаем, Белые придерживались принципа Непредрешенчества, который был одним из самых основных. Уже в январе 1918 года в конституции генерала Корнилова говорилось буквально следующее:
Сорванное большевиками Учредительное Собрание должно быть созвано вновь. Выборы в Учредительное Собрание должны быть произведены свободно, без всякого давления на народную волю и во всей стране. Личность народных избранников священна и неприкосновенна.
Правительство, созданное по программе ген. Корнилова, ответственно в своих действиях только перед Учредительным Собранием, коему она и передаст всю полноту государственно-законодательной власти. Учредительное Собрание, как единственный хозяин Земли Русской, должно выработать основные законы русской конституции и окончательно сконструировать государственный строй.
К слову, не забываем: Учредительное Собрание было созвано Михаилом Романовым при отказе принять престол. Т.е. речь идет как раз об абсолютно правовой процедуре восстановления законной русской государственности с формой правления на усмотрение народных избранников. Таким образом белая русская идентичность полностью удовлетворяет заданному критерию. С той оговоркой, конечно, что мы воспринимаем принцип Непредрешенчества, как руководство к действию, а не отказываемся от него под предлогом, что СССР — это тоже Россия и вообще с тех пор много воды утекло.
К слову, уже в Белой эмиграции был сформулирован принцип Непримиримости, т.е. отказа признать свое поражение и смириться с победой красных. Собственно, именно сей принцип переводит противостояние красных и белых с уровня идеологии на уровень идентичности. И непримиримые Белые это понимали. Так, руководитель Белого движения на севере России генерал Е.К. Миллер в своей статье «Почему мы непримиримы», писал: «Я не могу примириться с большевиками ни как с людьми, коммунистами, ни как с государственной властью в России, потому что нет ни одного вопроса морального, политического или экономического характера, как во взаимоотношениях людей между собой, так и в отношениях правительственной власти к населению и обратно, по которым взгляды, проводимые советской властью в жизнь, не стояли бы в полном противоречии с тем, чем жила Россия в течение веков и что привело ее к величию, славе и благосостоянию.» Ему вторил и последний обер-прокурор Св. Синода А.В. Карташёв: «Непримиримость до ригоризма со всеми видами и формами большевизанства есть наша духовная гигиена, санитария, ассенизация. Большевизм не просто политическая партия, течение, это — тонкое духовное явление. Это растление совести. Простейшая дезинфекция, предохранение себя от гнилостных бацилл диктует строгие методы непримиримости.»
Итак, преемственность с РИ и возможность демократического транзита мы в случае белой идентичности имеем.
Теперь перейдем к европейскости. Без сомнения, Белая Идея ее подразумевает. И не только потому, что Белые отстаивали внутри России все европейское. Не случайно они столь трепетно относились к Антанте, тогдашнему аналогу НАТО и членству России в ней.
С эгалитарностью есть некоторая сложность в связи с большевистским мифом о Белом движении как движении высших слоев старого русского общества, боровшемся за право угнетения низших. Данный миф можно долго и аргументированно опровергать, но стоит поступить проще. Следует полностью приравнять антоновцев и вообще всю ту часть зеленых, которая не ордена Красного Знамени получала, а ставила своей главной и единственной целью борьбу с большевизмом, к Белым. И это полностью оправдано.
Касаемо же подсоветских русских, то тут стоит обратиться к истории Русского Освободительного Движения времен советско-германской войны, когда белоэмигранты и подсоветские вместе сражались в рядах РОА под преимущественно подсоветским командованием. Но именно таково было практическое воплощение идеи Непримиримости на тот момент и Власов оказался ближе всем истинным белым, чем сонм обороческих эмигрантов. А потом те из участников РОД, кто уцелел после всех лиенцев и платтлингов, проявили себя уже в ходе холодной войны, работая на всевозможных «голосах», печатая тамиздат и т.д. В процессе к ним подтягивались и национально настроенные представители как третьей эмиграции, так и внутреннего подсоветского диссидентства. Полагаю, далее несложно вывести линию преемственности к Августу 91-го, идеалы которого были преданы ровно в тот момент, когда была провозглашена преемственность РФ с СССР, а там и довести ее до наших дней.
Далее. Перейдем к вопросу об империи. Собственно, главный аргумент несоветских противников Белой Идеи — это известный постулат об единой и неделимой России. Однако он был отвергнут еще Врангелем, который, страшно сказать, выдвинул идею русско-украинско-польского союза под патронажем Франции и, более того, с точки зрения realpolitik можно констатировать его откровенную несовместимость с принципом Непримиримости.
Посему истинно белый подход к имперской проблеме должен быть таким: нам дорога Российская Империя как последнее русское государство, преемственность с которым мы хотим восстановить. Однако наша цель — это самоопределение русского народа, а не подавление уже свершившегося самоопределения других. Вообще, когда какие-либо новые земли присоединялись к России, они приносили присягу не стране, а царствующему дому. В отсутствие же как монарха, так и любой законной русской власти все ныне суверенные страны, бывшие некогда окраинами РИ безусловно имели право на самоопределение. И я не думаю, что после ГУЛАГа мы вправе как-либо осуждать их за желание идти своим путем. Собственно, и Врангель, и Антонов, дословно провозглашавший «свободное самоопределение народностей, населяющих бывшую Российскую империю» все это понимали. Не говоря уж про представителей следующих волн сопротивления. В итоге, взяв такой подход на вооружение, русские смогут проделать тот же путь, который уже проделали поляки, также имевшие имперское прошлое.
Наконец, и принцип Непредрешенчества, и всевозможные декларации белых вождей, с одной стороны постоянно говоривших о свободе вероисповедания, с другой, подчеркивавших свою религиозность (так, Врангель начал свое известное воззвание со слов «Слушайте, русские люди, за что мы боремся: за поруганную веру и оскорбленные ее святыни») располагают к светской модели, близкой к американскому, а теперь и украинскому образцу. И это совершенно правильно.
Таким образом белая русская идентичность, очищенная от любых красных приблуд, полностью удовлетворяет всем поставленным критериям. Кроме того, ее явное сходство с УНРовской идентичностью и белыми восточноевропейскими идентичностями дает большую надежду на успех. Некогда главный разрушитель России произнес слова: «Есть такая партия!» Сегодня я имею наглость заявить: «Есть такая идентичность!» И пусть многие обстоятельства сейчас нам неблагоприятны, дорогу осилит идущий. Отбоя не было, борьба продолжается!
