Памяти шатуна
Мамлеев — это следующий шаг после Достоевского. Шаг, который Достоевский не мог или не хотел сделать. Мамлеев — это Достоевский после Гулага, после опыта массовых убийств, коммунального ада и советской «бытовухи». После опыта советского расчеловечивания. Совок содрал религиозно-культурные покровы, обнажив бездны и пространства, которые Достоевскому и не снились. Вернее, именно снились — а Мамлеев их увидел. То, что для Достоевского было предчувствием, для Мамлеева стало реальностью, явью нави. Именно Мамлееву, а не Достоевскому, открылся настоящий русский тип. Это тип пограничный лишь внешне, на самом деле он — запредельный. Именно Мамлеев открыл Россию как некую опасную, экстремальную зону, воронку-бездну, само приближение к которой искажает все пространственно-временные связи и психику. Россия Мамлеева, Россия Мамлеевна — это земной ад, послание бездны, голос из Ничто. Если поверить Мамлееву, что мир создан Крысой с целью мучить людишек, то Россия — центр такой вселенной, главная ставка метафизической Крысы.
Мамлеева можно считать русофобом, Мамлеева можно считать супер-русофилом, но все это не то, мимо. Важно другое: совок выдал конечный тип русского человека, открыл его метафизически, а Мамлеев познал этот тип. Познал настолько, что русских смело можно называть мамлеевцами. Мы все мамлеевцы в большей или меньшей степени. Скажем, Путин — абсолютно мамлеевский тип, и внешность соответствующая. Его рассуждения о «сакральном Крыме» — абсолютно мамлеевские. Представьте себе Путина в майке на общей кухне, а лучше — тихим, безликим обитателем коммуналки, время от времени что-то бормочущим о традиционных ценностях, глухо разговаривающим за закрытой дверью своей комнатки с некими сущностями. А потом однажды приходят менты и выясняется, что парень-то — серийный маньяк.
Достоевщина — это всего лишь предбанник мамлеевщины. Россия — это мамлеевщина. Мир — это мамлеевщина, а в центре его млеет мамка-Россия. И даже уход Мамлеева выпал на самое мамлеевское время года — позднюю, сыроватую, депрессивную осень, когда опавшие листья, кажется, источают запах тлена, тайных захоронений, невысказанный ужас, жуткую бытовуху бытия. Точнее, небытия.
