Особенности национальной жизни и смерти

Примерно десяток лет назад в нашем кругу начались споры о том, суждено ли в России произойти очередной революции. И вот вспоминается... Самоцитат, особенно с длинной ретроспективой, обычно стараюсь избегать, однако сейчас захотелось тупо-нудно припомнить парочку пассажей из тогдашней заметки в тонком журнале, не дожившем, как и слишком многое «оттуда», до наших дней.

«...Тут уже не обойтись без соображений вызывающе личного, с точки зрения нормальной журналистики, характера. А что остается иного, коль скоро пространство, которое призваны описать наши слова, – абсолютно выморочное. На какую подлинную реальность можно в нем опереться надежней, чем на собственное «я»? Правда, есть опасность нам всем в итоге превратиться в солипсистов, то бишь мыслителей, отрицающих существование в мире вообще чего-либо, кроме этого самого «я» с его внутренними переживаниями и фантомами. Наше дело правое, потому что оно наше. Иного, как всегда, не дано, значит, и никаких аргументов более универсального свойства тоже нет».

А заканчивался тот текст следующими словами:

«И только в реальности над Россией будет всё так же тяжко нависать равнодушное серое небо. Небо страны, где ничего – кроме разрушений и гибели разве лишь – никогда не происходит на самом деле».

Вот именно! В чувственном опыте русского мира единственная абсолютная, так сказать, безоценочная реальность, данная нам в ощущениях – это уход в небытие чего угодно. Неодушевленного ли объекта, индивидуального ли тела или рассудка, роты бойцов или целой дивизии, а то и всего государства заодно с преданным (или все-таки приданным?) ему народом. Остальное, что лежит в любых пределах до роковой черты – один гигантский фейк, сплошные имитации всего на свете. Короче, полный релятивизм с амбивалентностью перцепционной, этической и какой еще угодно. И понятно, за десятилетие безостановочной «великой войны» с мифическими противниками в информационном сопровождении «великого кина» положение невиданно усугубилось.

«Мир, совершенно ни на что не похожий. Где всё меняется, стоит лишь отойти на несколько шагов» (Р. Джордан, «Колесо Времени»). Бородатый паренек-трансвестит или бабушка с причиндалами дедушки; отменить ли оборот долларов в Эрефии или сразу доллар как таковой; задвинуть «проект Новороссия» либо обратить в пепел Америку с донецким аэропортом до кучи – не один ли черт? Здесь всякое событие, претендующее на знаковость, становится артефактом, транслированным в наше с вами бытие с «потусторонней полки», где оно дожидалось своего часа. Как-то так, кажется, гласила французская школа постструктурализма; а сама идея как бы не у русского поэта Мандельштама почерпнута?

Итак: Путин – ничтожное хайло? А вы сомневались? Смотрите эту ссылку и вон тут еще, и самую последнюю для полной ясности!

Или: Путин всех переиграл, у него изощренный ум и неистребимый ресурс политической воли? Так подвиньтесь на пару шагов в сторону, убедитесь непременно.

А мне, например, solus ipse подшептывает: просто личность он отменно амбивалентная. Скорее, крепенький – не сказать, что великий – деятель и вместе с тем, как заведено в данной эстетической системе, персонаж сразу нескольких повествовательных искусств в характерном постмодернистском ключе. Если брать в административных категориях минувшей эпохи, вроде как Михалков-отец, Михалков сын и Михалков-дух... тьфу, второй, то есть, сын в едином лице. В том, что уж их-то троица «всех переиграла» на своем поле, сомневаться, по-моему, не приходится.

Как каждый из нас, он воленс-ноленс обеими ногами в этом опрокинутом мире, на который однажды намекнула и Ангела Меркель (на себя бы посмотрела, «реалистка»!) Хоть его собственная модель солипсизма, возможно, такого вовсе не предусматривала; ну так на то и принцип всеобщей неопределенности, ничего не попишешь. Не Сорокин, конечно, не Пелевин, даже не Натусик Дубовицкий: здесь путинский культурный бэкграунд явно подкачал. К нему бы лучше всего подошел кто-нибудь вроде Мартина Идена с должными поправками в духе стилистики, во времена Джека Лондона еще толком не освоенной. Правда, у того герой, в отличие от маленького Вовы, не мечтал отродясь стать тайным агентом и не стал. Однако кончил все равно нехорошо.

Ну а, допустим, другой мальчик – тот, кого укропы распяли, – он-то был ли или не было его? Теперь его вроде бы официально признали продуктом поврежденного бомбежками сознания; телевизионные солипсисты переключились на птичек, благо безответные создания ни подтвердить, ни опровергнуть ничего не могут.

Так ведь это и неважно ни разу: главное, что он вЕсел на стенде (в орфографии одного из самых ранних, если вообще не первоначального сообщения в Сети). И именно сей выбрык, как ничто другое, вдохнул в его мифические черты жизнеподобие неповторимого местного образца. Комментатор, разумеется, тоже ничего похожего не имел в виду: это ему полочка релятивистская так выдала, палец в определенный миг сам брякнул по нужной клавише, и лишь в следующий миг банальная безграмотность «зевнула» негаданный шедевр постмодерна... Кстати, интересный взгляд на эти проблемы у естественнонаучной школы, нынче вроде бы доминирующей в нейрофизиологии. Суть его вкратце: ситуативно обусловленные рефлексы, порожденные пляской нейронов и буйством химических реакций в мозге, обязательно опережают работу сознания.

Вот так и Путин сегодня вознесен на щит с наляпанными вкривь и вкось аршинными буквами ФБРОС (автору мема Вадиму Давыдову – респект!). Силуэт нацлидера мерцает муаровым туманом, точь-в-точь отцензурированные гениталии девушек и дедушек в японской «застенчивой» порнушке. А внизу правит бал нездоровая веселость: одни, утвердившись в наихудших мыслях, ждут бесконечных ужасов, другие – скорого конца, хоть какого. Как было в pointe какой-то салонной байки Серебряного века: всем, всем хорошо – и ведьмидю хорошо!

По многим авторитетным наблюдениям, синдром виртуальных подобий чем дальше, тем больше заражает и внешний мир («который мир нерусский» – здесь позволю себе скопировать стилевой изыск бывшего коллеги и приятеля, большого интеллектуала и непревзойденного пиарщика «русской весны», забанившего меня в Фейсбуке за морально неустойчивый отзыв о предмете его забот). Да там, собственно, и начали осознавать такую странность задолго до нас, начиная еще с раннего Маркса, пока тот не забросил высокую философию, увлекшись теорией пролетарской революции. Но здешних зияющих высот они, сдается, пока не достигли.

Любая реальность, как известно, нарождается тогда, когда в ее подлинность уверует некоторая критическая масса двуногих, лишенных перьев. И умирает, когда эта вера выдохнется почему-либо.

Возможно ли перешибить гималайский хребет повествовательного абсурда соплею наших персональных солипсизмов? А знаете, при таком общем положении дел даже и это не исключено.

Если, конечно, раньше не упремся в реальность абсолютную.