На смерть Новодворской
Думаю, из пяти слов, сказанных Новодворской, с четырьмя я был бы не согласен. Особенно, это касалось некритического, мифологизированного представления о Западе, который она постоянно противопоставляла ненавидимому нами Путину (здесь совпадение почти исчерпывающее); но Запад, игравший в ее построениях роль полюса сказочного добра и закона, идеализировала, как и многие российские либералы. Не думаю, что мне всегда нравился ее крикливый, скрипучий тон, но это та дань природе (и социальному опыту), которую мы платим все, не имея возможности ее изменить. Уже многие сказали о честности и чести, хотя это понятия не только разные, но и противоположные: честь – привилегия аристократического общества, честность – борющегося с ним буржуазного.
Нет ничего оригинального в том, за что я ценил Новодворскую: за ужасающую непреклонность и мужество, а если уточнять: за отсутствие страха остаться в одиночестве, в зияющем меньшинстве, что для русского человека, которому только на миру смерть красна, тяжелее всего. Противостоять всем, противостоять большинству, чувствовать себя комфортно в унижаемом и третируемом ряду слабых (в политическом и культурном смысле слова) – это тот вид героизма, который мне наиболее импонирует. Французский философ нашел в свое время прямую связь между словами «редкий» и «прекрасный»: хотя Новодворская была представителем почти отсутствующей у нас гражданской нации, я скажу, что она была прекрасна как русская. Русский человек - не мятежник и не бунтовщик по преимуществу, а Новодворская была воплощением бунта и мятежа; потому и прекрасна у нас, да и редка как тип.
