Фрагменты романа "Комбинат".
- И много директоров было репрессировано?
- А то как же. В конце тридцатых так вообще чуть не каждую неделю менялись, и в начале войны тоже. Но не только. При Петре, например, двоих казнили.
- Даже так? Впрочем, Петр это дело любил. При нем население России, помнится, сократилось чуть ли не на четверть. В том числе и лично практиковался - тут он, надо сказать, даже Сталина переплюнул. Сталин, конечно, тоже убивал своими руками, когда добывал деньги для большевиков вооруженными грабежами - но это было, так сказать, утилитарно, а не из любви к искусству...
- Зато, как ни крути, и державу поднял.
- Сталин или Петр?
- И тот, и другой. Вы несогласны, Николай Анатольевич? Если оставить в стороне средства и смотреть только на результат.
- Какой результат? Обескровленная страна, уничтожение генофонда, нищета и рабство?
- Ну, не только это. Сравните страну в начале и в конце их правления.
- А, вы опять про телевизоры и холодильники? Или там Петербург с демидовскими заводами и Комсомольск-на-Амуре с Днепрогэсом? Атомная бомба, у американцев украденная? Так я опять повторю - сравнивать надо не с первым годом правления, а с тем, чего добились за то же время другие страны. И какую при этом заплатили цену.
- Ну так давайте сравним. У какой еще страны в мире такая территория?
- Три четверти которой непригодны для жизни, - фыркнул Николай. - Тоже мне достоинство.
- А по-вашему, не достоинство? Какая страна не ценит свою территорию? Может, Америка не ценит? Так она за нее воевала. И с Мексикой, и с Испанией, а пуще всего - со своими же американцами. Шестьсот тысяч в гражданской войне положили, шутка ли. Они во всех мировых войнах меньше потеряли. Или Англия не ценит? За Фолкленды несчастные, где всего народу человек триста, воевавшая, про Ирландию с Шотландией уж и не говорю...
- Однако свою колониальную империю Британия распустила. Как и другие европейские страны. А Чехословакия, к примеру, и вовсе мирно разделилась.
- Ну, да, - вынужден был согласиться Васильчиков. - Но кто доминирует в мире - Чехия со Словакией или США?
- А кто доминирует в мире - США или Россия? - в тон ему ответил Селиванов.
- А вот при Сталине ответ на этот вопрос не был таким однозначным... Я понимаю, Сталина вы не любите, хотя почему-то многие либералы, не любящие Сталина, любят Петра...
- Лично я не люблю ни того, ни другого. Жертвы были непомерными и не могут быть оправданы. Но Петр хотя бы стремился в Европу...
- И Сталин стремился. Еще как стремился - аж до Берлина дошел, а хотел и дальше.
- Ну вы же понимаете, что я не это имею в виду, - неприязненно скривился Николай. - Этак у вас Чингисхан главным европейцем выйдет!
- Шучу, шучу, Николай Анатольевич, уж простите старика. Ну а серьезно - в чем это стремление-то состояло? Иностранцев сюда выписывал производство налаживать? Так и Сталин выписывал. Был, например, такой Альберт Канн, американец, проектировщик заводов Форда. Создатель чуть ли не всей советской промышленности, военной в первую очередь. Что еще? Курить всех заставлял? Сталин демократичней был: сам курил, но других не заставлял. Аналогично с бородами. В немецкое платье всех одел, в камзолы с панталонами? Вы в самом деле думаете, что это такой большой прогресс? Что стоит немецкие короткие штаны надеть, так сразу и немцем станешь?
- Ну что вы все к какому-то балагану сводите. Петр изменил на европейский манер многие куда более важные вещи. Реформа управления, академия... дворянских детей в Европу учиться посылал - при Сталине хрен бы кто вырвался, ни дворянские, ни пролетарские... за попытку самовольно покинуть СССР - расстрел...
- Тех, кто самовольно, Петр тоже не жаловал. Собственного сына-невозвращенца целой спецоперацией обратно заманил и убил...А знаете, как Петра охарактеризовал русский поэт Николай Щербина? "Реформою своей стяжал он много славы: ведь он европеизм настолько нам привил, что сущий искони батог наш величавый спицрутеном немецким заменил." Вот в этом, собственно, и суть. Все эти европейские заимствования были для Петра не целью, но средством. Британский парламент он почему-то заимствовать не стал, не говоря уж о голландской республике... Петр хотел не Россию сделать Европой, а воспользоваться европейскими инструментами, дабы Европу подчинить России.
- Ну вот видите, - усмехнулся Николай, - за что же его любить?
- Европейцам, пожалуй что, не за что. А русским?
- А русским от их попыток кого-то себе подчинить всегда становилось только хуже. Причем в случае успеха еще хуже, чем в случае неудачи. Потому что подчиненных надо потом всю дорогу кормить и стеречь, а они на всю эту заботу будут отвечать ненавистью. И правильно, собственно. Что это вообще за дурацкая идея - кого-то подчинять, над кем-то доминировать? Садомазо какое-то. Будем мучиться сами, лишь бы и соседям жизни не дать. Зачем это надо? Вот просто - зачем? Только не говорите мне, что, мол, не ешь ты - съедят тебя. Мне доводилось бывать в маленьких странах, которые никого не едят. И их тоже никто не ест. И живут куда лучше нашего. Без всех этих тухлых мессианских комплексов.
- Не хотите вы величия России, Николай Анатольевич, - улыбнулся старик.
- Не хочу, - отрезал Селиванов. - Вот именно потому, что сам в ней живу - не хочу.
- Но цель-то должна какая-то быть? У народа, у государства? А?
- Цель? Да просто спокойно и достойно жить. А не гробить свои и чужие жизни за совершенно бессмысленные фетиши.
- Вот видите, и вы о спокойной жизни заговорили. А только что осуждали обывателей, которые ее правде предпочитают.
- Но это же разные вещи! Я не имел в виду спокойствие скотины в стойле. Финальная участь которой, кстати, хорошо известна. Я имел в виду спокойствие свободного человека, который уверен в том, что ничто не помешает ему заниматься своим делом и самому определять свою судьбу. Что его не сделают бесправным винтиком очередного мегаломаньяческого эксперимента.
- Но ведь и винтику может быть лестно быть частью большого и могучего механизма. Особенно если вне этого механизма он ничего из себя не представляет - а ведь таких, согласитесь, большинство. И когда этот механизм ломают, даже из самых прекраснодушных представлений о свободе... - Васильчиков сделал жест рукой, словно обводя пространство за окнами.
- То мы получаем Красноленинск, - закончил за него Николай.
- Именно так. В его нынешнем виде, - старик отправил в рот маленький кусочек торта и тщательно его прожевал. - Людей не просто лишили работы и денег. Их лишили цели.
- По-моему, вы переоцениваете местных алкоголиков. Никогда у них не было никакой цели, кроме как набухаться. Ну и чтоб сосед жил еще хуже, чем они.
- Вечно-то у нас интеллигенция презирает свой народ, - добродушно усмехнулся Васильчиков и отпил еще чаю.
- Строго наоборот, - резко возразил Селиванов. - Это народ вечно презирает интеллигенцию. А интеллигенция весь XIX век на него чуть ли не молилась. Чем кончилось, известно.
- Тогда какую же свободу вы хотите дать такому народу?
- Лично я уже ничего не хочу, - сердито пробормотал Николай. - Я хочу написать свою статью и уехать отсюда. Вы можете что-нибудь посоветовать мне для моего материала? Есть тут у вас что-нибудь примечательное, кроме комбината, свалки и тюрьмы?
[...]
Создание нового человека, да. То, о чем советские вожди говорили в открытую. И нацистские, кстати, тоже. Только все почему-то думали, что речь идет о неких титанах духа. Но империи не нужны титаны. Разве что в качестве отдельных выставочных экземпляров, и то будет лучше, если это будут целиком вымышленные пропагандой образы, а не живые люди. Сила, смелость и гордость для империи губительны, ибо слишком легко могут - а в идеале даже должны - обернуться против системы. На самом деле империи нужны красноленинцы...
Как там говорил Васильчиков? Винтику лестно быть частью большого и могучего механизма, да. Особенно если вне этого механизма он ничего из себя не представляет. Патриотизм - последнее прибежище даже не негодяя, а ничтожества. Нам кажется, что, чем сильнее государство гнобит человека и втаптывает его в дерьмо, тем скорее оно должно вызвать у него возмущение и протест. А оно вызывает тем большее обожание. Ибо, чем ничтожнее он становится, тем величественнее кажется ему оно. А понять, кто источник его ничтожества, он не способен.
[...]
Селиванову показалось, что теперь он провалился даже не в семидесятые-восьмидесятые, а прямиком в сороковые - в город, где еще недавно шли бои (хотя, само собой, никакой фронт так далеко на восток не доходил со времен Колчака, если не Золотой Орды). Если пятиэтажки на улице Жукова выглядели просто уныло и обшарпанно, то здешние, более старой постройки, похоже, буквально все находились в аварийном состоянии. Облупившаяся штукатурка обнажала выщербленные кирпичи и трещины в стенах; некоторые окна были заклеены газетами или вовсе забиты фанерой, а кое-где и просто зияли черными дырами выбитых стекол; на ржавых кронштейнах висели одинокие фрагменты водосточных труб без начал и концов, с длинными бурыми потеками под ними... От некоторых домов, стоявших встык с еще обитаемыми, остались одни лишь остовы без крыш, и хмурое красноленинское небо проглядывало в провалы окон. Попадались и заваленные обломками пустыри на месте снесенных (а может, и рухнувших) зданий; груды обломков и мусора уже поросли травой, и расчищать их, похоже, никто не собирался. Мусор - пластиковые бутылки, рваные пакеты, обертки, окурки, осколки - в изобилии валялся не только среди развалин, но и повсюду: на тротуарах, на проезжей части, особенно много - прямо под окнами, на вытоптанных газончиках. Похоже, жители выкидывали его из окон, как в средние века, а не убирались здесь вообще никогда. Особенно поразил Селиванова один дом - его крайний левый подъезд был полностью снесен и превращен в руины, но в остальных, судя по занавескам на окнах и хламу на балконах, продолжали жить люди.
Этих людей он видел и на улице. Старухи на скамейке, при его приближении прекратившие разговор и злобно зыркавшие на него, пока он не прошел мимо; молодая (наверное) женщина с испитым лицом, катившая детскую коляску (младенец в коляске орал, но ей было все равно - ее уши были заткнуты наушниками плеера); трое мальчишек лет десяти-одиннадцати, открыто, не таясь, курившие перед подъездом (у Николая мелькнула было мысль высказать им, что он об этом думает, но он вспомнил девчонку в автобусе и предпочел не связываться); толстый коротко стриженный мужик, весь в черном и с таким же черным и толстым бульдогом на поводке, самозабвенно гадившим посреди тротуара (когда пес закончил свое дело, хозяин неспешно повел его дальше, не выказав, разумеется, ни малейшего намерения убрать за своим питомцем); трое подростков самого гопнического вида, лениво фланировавших прямо по проезжей части, где, впрочем, похоже, редко кто-нибудь ездил (Николай постарался не встречаться с ними взглядом); девка лет двадцати пяти, запросто присевшая справить малую нужду под стену трансформаторной будки (ошарашенный взгляд Селиванова она встретила без малейшего смущения - мол, ну да, а что?)... Затем впереди справа показалось двухэтажное здание с выбитыми стеклами - в прошлом, видимо, какой-то магазин - а перед ним притулился ларек, все еще функционировавший; к ларьку тянулась по тротуару длинная очередь, состоявшая преимущественно из мужчин.
Ларек, разумеется, оказался пивным - впрочем, там, кажется, продавали и более крепкие напитки. Осчастливленные красноленинцы отходили от него кто с полной (относительно) стеклянной кружкой, чтобы осушить ее тут же, кто с бутылками в сумке или сетке. Один зачем-то попросил, чтобы ему налили пива прямо в пластиковый пакет; он использовал два таких пакета, вложенные один в другой, в надежде, что так они не будут протекать. Надежда, однако, не оправдалась; мужик обреченно посмотрел на тонкую струйку, бегущую из угла пакета, матюгнулся и побежал по улице, пока вожделенная жидкость не вытекла полностью. Еще какой-то мужичонка, едва державшийся на ногах, пытался влезть в очередь; его отпихивали и материли. "Витек, я ж отдам, ты меня знаешь... - Да уж знаю, бля! Отъе...сь нах!" - услышал Николай, проходя мимо, и понял, что пьянчуга не просто хочет влезть без очереди, а клянчит у соседей деньги на выпивку. Селиванову пришлось сойти на проезжую часть, чтобы обойти всю эту угрюмо шевелившуюся, дурно пахнущую толпу. Но тут Витек или кто-то еще оттолкнул попрошайку особенно сильно и грубо, и тот вылетел на мостовую прямо перед носом Николая и попытался схватиться за него, чтобы сохранить равновесие. Селиванов еле успел отпрянуть.
- Муж-жик... - пробормотал, глядя на него, пьянчужка, каким-то чудом все же устояв на ногах. Из его разбитой ноздри текла кровь, а дефицит зубов во рту был куда серьезней, чем у Сашки. Николай брезгливо шагнул в сторону, пытаясь обойти алкаша, но тот вновь заступил ему дорогу.
- Нет, ты скажи, муж-жик..., - кровь закапала на видневшуюся в распахнутом вороте грязную тельняшку, - вот можно так жить?!
Селиванов вынужден был оттолкнуть его, чтобы пройти, и, хотя он сделал это не в полную силу, на сей раз мужичонка все же запнулся ногой об асфальт и повалился навзничь на мостовую. Николай поспешно обошел его и быстро зашагал дальше, буквально спиной чувствуя враждебные взгляды очереди. Враждебные не из-за попрошайки, которого они сами же шпыняли, а просто потому, что он был здесь со всей очевидностью чужим.
Чужим, которому категорически не стоит привлекать к себе внимания. Как не стоит привлекать внимание стаи хищников, даже имея в кармане электрошокер. Впрочем, он был уверен, что стая не бросится на него - не покидать же из-за этого место в очереди. И все же он вновь пожалел, что не послушал предостережений старухи и ее внучки. В Харлеме, к примеру, было не так. Там тоже хватало мусора на улицах и попадались подозрительные подростки, но большинство негров - как и прочие нью-йоркцы - просто спешили по своим делам, а те, с кем Селиванов встречался взглядом, улыбались и говорили "Howdy!" незнакомому белому...
"Да, - сказал он себе, - не привлекать внимание и ни во что не вмешиваться. Пусть малолетние курильщики, проститутки, что угодно. Не относиться к ним, как к людям. Это уже не люди. Это стая. Джунгли. Тайга. Пустыня. Нам же не приходит в голову подходить ко льву в пустыне с увещеваниями: как вам не стыдно, вы такой большой и сильный, а целыми днями лежите и ничего не делаете, и вместо того, чтобы добывать пропитание самому, живете за счет супруги, отнимая у нее еду. И, кстати, убивать детей ее предыдущего мужа тоже нехорошо... Лев просто снесет увещевателю голову, а больше ничего не изменится. С его точки зрения он ведет себя не то что правильным, а единственно возможным образом... Вообще, конечно, забавно, что именно ко львам, ведущим себя столь отвратительно с точки зрения человеческой морали, люди относятся с таким пиететом. Считают их чуть ли не символами благородства и помещают на гордые гербы - чаще всего, впрочем, в тех странах, где львы отродясь не водились. Да и вообще примечательна человеческая симпатия к кошачьим. Люди и кошки - единственные живые существа на Земле, которые не просто убивают своих жертв, а делают это медленно, получая от этого удовольствие... Да. Однако львы живут у себя в саванне и никак на нас не влияют. Мы не мешаем львам пожирать детенышей себе подобных, но и не даем им право голоса. Львы не избирают нам президента и парламент..."
То есть эти, конечно, тоже не то чтобы сами избирают. Они продают свой голос за бутылку водки или просто голосуют так, как прикажет начальство. То самое начальство, которое потом выводит через кипрские офшоры наворованные миллиарды отнюдь не рублей... Вот только не было бы этих - и это начальство сидело бы не в Кремле, а на нарах. И их это устраивает, вот что самое главное. Если бы они хотели, они могли бы все изменить - начиная с местного уровня и далее наверх. Не надо говорить, что у них нет ни денег, ни работы, ни доступа в интернет. Что все это им кто-то должен прийти и дать, пока они будут сидеть на заднице в рушащихся бараках, жрать паленую водку и насиловать собственных дочерей. В конце концов, американские пионеры, осваивавшие совершенно дикий континент, населенный враждебными племенами, находились в куда худших стартовых условиях...
[...]
- Быстро ты, - приветствовал вернувшегося пассажира Сашка, трогаясь с места.
- А что там долго делать?
- В очереди стоять, чо. Это тебе повезло, что не утро сейчас. Утром там сегодня песец был.
- В каком смысле?
- Бабки за пенсией ломились.
- Так им же на дом должны приносить? - удивился Селиванов.
- Ну да, а им пох... Прутся получать сами, причем все в одно время. Хер их знает, почему. Небось, им если не поскандалить, не повыяснять, кто где не стоял - считай, день пропал.
"А из мэрии мне, кстати, так и не перезвонили", - подумал Николай. "И почему меня это не удивляет." Сейчас, конечно, перезванивать уже поздно, надо будет с утра теребить их снова...
- А ты чо такой хмурый, москвич? - Сашку явно тянуло поговорить. - Наш город не нравится?
В другой обстановке такой вопрос из уст подобного типа звучал бы, как преамбула к драке, но уж, наверное, в машине этого можно было не опасаться. Николай лишь усмехнулся уголком рта:
- А тебе он что, нравится?
- Я здесь живу.
- Это не ответ на вопрос. Сам же говорил - можешь доехать куда угодно. Вот погрузил бы вещи и поехал. Что мешает?
- В Москву твою, что ли? И чо там потом делать - лапу сосать?
- Можно подумать, ты здесь в золоте купаешься. Сам говоришь - весь город без зарплаты, приезжих нет, пашешь на взятки ментам и "крышу", перспектив никаких. А водитель, думаю, везде бы работу себе нашел - тем более, ты и грузовик водил... И не обязательно в Москву. На Москве свет клином не сошелся.
- Да нее... Здесь у меня какая-никакая хата и работа. На хер мне у черта на рогах все с нуля начинать? Знаешь, как говорят - там хорошо, где нас нет, а где родился, там и пригодился. Тут все ж-таки родина, хули.
"Да уж, воистину - там хорошо, где вас нет", - подумал про себя Николай, вспоминая чистенькие улочки Европы и аккуратные домики Америки.
- Оно и заметно, как ты тут пригодился, - сказал он вслух.
- А чо - нет? Тебя вот везу. Чо бы ты без меня делал?
- Взял бы машину напрокат. В нормальном городе, разумеется.
- Ой, вот не надо этих ваших понтов - в нормальном, в ненормальном! Ты еще, бля, "цивилизованный мир" скажи. Типа они цивилизованные, а мы только с пальмы слезли. Чай, не глупее всяких пиндосов.
"Да если бы слезли!" - подумал Николай, а вслух сказал:
- Пиндосы, между прочим - это одна из греческих народностей, а вовсе не то, что ты имеешь в виду. А если не глупее, то что ж так живете?
- Как - так? Хуже, чем они? Так они ж, суки, весь мир грабят, и нас в первую очередь, добротой нашей пользуясь. Ресурсы наши сосут.
- Кто мешает использовать эти ресурсы у себя, а не продавать их на Запад?
- И вообще они фашисты, - не слушая, продолжал Сашка. - Свободы у них нет.
- У них? - изумился Николай. - На Западе нет свободы?
- А то! Ты скажешь, там чисто, да? А это почему? Потому что плюнешь на улице - сразу штраф сто баксов. А пьяным попадешься - вообще сразу тюрьма. Разве можно так жить?
- Ну, вообще-то пьяных, если только те не за рулем и не хулиганят, западные полицейские обычно просто отвозят домой.
- Да ладно п...дить-то.
- Это правда. Своими глазами видел.
- Хочешь сказать, и не обшмонают при этом? Бабло-мобилу не отожмут?
- Нет, конечно.
Реакция Сашки была парадоксальной:
- Вот же козлы, - произнес он с отвращением.
[...]
Лейтенант вздохнул.
- Видите ли, Николай Анатольевич, - сказал он, сплетая пальцы над бланком протокола, - вот вы там у себя в Москве не очень, наверное, представляете, как живет Россия... Вы знаете, что у нас тут за контингент? Больше половины мужского населения сидело или, как минимум, привлекалось. Уровень убийств - выше, чем в Колумбии. Но при этом они не первая причина неестественных смертей, а только третья. На втором месте самоубийства, их почти вдвое больше, а на первом, понятное дело, алкоголь. И простые отравления, и суррогаты. Наркоты с Юга тоже хватает, ее через открытые границы везут, как к себе домой. Средняя продолжительность жизни мужчин - 52 года. У женщин побольше, но тоже не фонтан. В единственной городской больнице в туалет зайти страшно, больные с инфарктами и инсультами неделями в коридорах лежат, белье в бурых пятнах, матрасы гнилые, в детском отделении на стенах черная плесень и тараканы с палец величиной, крысы чуть ли не в операционных бегают, ни шприцов, ни лекарств, больным говорят - все с собой приносите, вплоть до бинтов и пластырей... Недавно вот был случай - в школе потолок обрушился, хорошо, не убило никого, перемена как раз была... так вы что думаете? Там по-прежнему занятия проходят. Не в этом классе, конечно, в соседних - но они же тоже в любой момент могут... отопления нет, дети в пальто сидят - трубы еще прошлой зимой полопались... а что делать - больше-то все равно негде!
- Да, да. Великая нефтегазовая держава. Но я не очень понимаю, при чем тут милиция, - заметил Николай.
- Так ведь милиция - это часть народа! Вы думаете, мы тут в масле катаемся? Вы по сторонам посмотрите - это что, дворец?
Николай невольно последовал совету. На дворцовые покои унылая, тускло освещенная комнатка с захламленным столом, пыльным серо-голубым сейфом с громоздящимися на нем папками, облупившейся батареей-гармошкой под окном и извилистой трещиной через весь потолок определенно не походила.
- Это здание уже сто лет не ремонтировали, - продолжал Сысоев. - С восьмидесятых, по крайней мере, точно. А матчасть? Что, на наших машинах можно догнать преступника? Да их просто завести уже событие, все латано-перелатано. Запчасти на свои деньги на толкучке покупаем, тоже, конечно, бэушные, где ж для такого новое возьмешь, когда они с производства сняты. Рапорты, конечно, пишем, а что толку? Само собой, эсэсовцы куда лучше живут, но ведь они же с уличной преступностью разбираться не будут...
- Эсэсовцы?
- Ну, - слегка смутился (а возможно, лишь изобразил смущение) Сысоев, - это мы эфэсбэшников так называем. Черный орден... вы знаете, наверное, что в Германии к СС было совсем не то отношение, что к простой полиции, так и тут...
- Ну, строго говоря, криминальная полиция тоже входила в структуру СС. Пятый отдел РСХА. Четвертый - гестапо, шестой - SD... А вы, стало быть, ассоциируете себя с полицией нацистской Германии?
- Вы это просто так спрашиваете или для газеты своей? - насупился лейтенант.
- Ну, будем считать, это не для протокола, - улыбнулся Селиванов.
- Ну, я Гитлера не оправдываю, конечно, но ведь порядок-то он навел. Знаете, к примеру, как он отучил немцев без билета ездить? Да просто патруль остановил поезд, проверил билеты, всех безбилетников вывел и тут же расстрелял на глазах у всех.
- Это байка, - перебил Николай. - На самом деле никогда такого не было. Но уровень преступности в Третьем Райхе действительно был крайне низким.
- Ну вот! А у нас - сами видите, что творится! Как мы можем в таких условиях реагировать на любой сигнал? И так делаем, что возможно, на части разрываемся... Но уж поневоле приходится, ну, как-то фильтровать по приоритетам. Особенно всякие семейные конфликты... вы сами говорите, внук с бабкой, или там жена с мужем... теща с зятем - вообще классика... Если на каждую семейную ссору наряд высылать, так это нам не только автопарк другой нужен, это и штаты надо в десять раз увеличивать...
- Насколько я помню статистику, - возразил Николай, - большинство убийств в России приходится как раз на пьяные ссоры в семье или компании знакомых.
- Ну а что делать? К каждому милиционера ведь не приставишь... И потом, к вам вот наряд все-таки выехал.
- Да пока он ехал, бабку сто раз убить могли! Может, и убили бы, если б я не вмешался. Этот пьяный недоумок, наверное, не хотел, но много ли старому человеку надо...
Сысоев вдруг защелкал клавишами компьютера.
- Бабка - это, как я понимаю, Безрукова Алевтина Федоровна?
- Да, - кивнул Николай.
- А внука ее как фамилия?
- Откуда я знаю? Зовут Петр, а фамилия, возможно, та же. Он вроде как внебрачный во втором поколении...
- Да, да. Безотцовщина, матери-одиночки - это тоже наша вечная беда. В городе десять женщин на семь мужчин, и те все больше по тюрьмам да по вытрезвителям... хотя теперь уже и вытрезвители позакрывали...а потом вырастают такие вот...Петр Безруков, да, правильно. Ну типичная биография - состоял на учете еще школьником, пьянки, потом зона... Знаете, Николай Анатольевич, давайте мы с вами так в протоколе напишем. После вашего звонка наряд в составе сержантов Пучкова и Дубинина прибыл и гражданина Безрукова за хулиганство в пьяном виде задержал.
- Да неужели? - приподнял бровь Николай. - И где же он?
- Ну его адрес мы знаем, съездить за ним недолго. Доставим в обезьянник, ночку посидит, протрезвеет, завтра выпустим.
- Ложка, вообще-то, дорога к обеду. Сейчас-то зачем?
- Ну как зачем? Получается, что сержанты наши впустую ездили, зря только бензин тратили. А так - пресеченное правонарушение, все честь по чести. С нас же тоже отчетность требуют.
- Честь по чести была бы, если бы они вовремя приехали. А теперь из-за их раздолбайства вы толкаете меня на дачу ложных показаний.
- Ну Николай Анатольич, я ж вам все объяснил. При чем тут раздолбайство? Как машину смогли завести, так и выехали.
- Да тут пешком быстрее добежать можно было!
- Ну они же милиционеры, а не бегуны! Я вообще не понимаю, что вас не устраивает? Вы же хотели, чтоб мы приехали и задержали Безрукова? Ну вот мы это и сделаем.
- Меня не устраивает, что вы хотите получить награду за несделанную работу и предлагаете мне соучастие в должностном подлоге.
- Ох, Николай Анатольевич, - сокрушенно покачал головой Сысоев, - не хотите вы входить в положение. Все хотите по-формальному, а не по-человечески. Как будто не закон для человека, а наоборот.
- Это смотря для какого. Если для обычного гражданина, то да - закон должен быть для человека, должен его защищать. А вот для чиновников и правоохранителей все должно быть наоборот: человек для закона. Ваша функция - защищать закон. И ни для чего больше вы не нужны.
- Но ведь и правоохранитель тоже человек, а не только функция... Вот вы машину, конечно, водите.
- Вожу.
- И гаишников ненавидите.
- Смотря каких.
- Думаете - взяточники, кровопийцы. Так, во-первых, не нарушай правила, и не придется взятки давать.
- Правила ваши так устроены, что их не нарушить невозможно. Например, пересечение двойной сплошной. Даже если случайно одним колесом заехал, это уже формальный повод отобрать права. Ладно бы еще просто штраф...
- Права у вас, Николай Анатольевич, никто отобрать не может, они у вас в конституции записаны. А вот водительское удостоверение да. Если вы одним колесом по встречке и другой навстречу вам одним колесом по встречке, что получится? А во-вторых. Вот вы думаете - гаишники деньги лопатой гребут. А вам не приходило в голову - если они такие богатые, что ж они стоят целыми днями что в мороз, что в жару, дышат выхлопными газами? Ведь это ж каторга, а не работа! А потому что, во-первых, чтобы это место получить, он сам вынужден несколько десятков тысяч заплатить. Ну, это в крупных городах, здесь, конечно, поменьше. И никого не волнует, где он эти деньги возьмет, точнее, все знают, где он их возьмет. А если он скажет - я такой честный, я взяток брать не буду - ну и сиди в какой-нибудь совсем заднице, живи в разваливающемся бараке с текущими потолками вместе со своей женой и детьми в одной комнате. Потом, это ж не один раз заплатил за место и все. С него каждый день начальник свою долю требует... Так что этому кровопийце в итоге только и остается на то, чтоб детей кормить да в школу было в чем отправить...
- Взятки, вообще-то, не нужно ни брать, ни давать. А на тех, кто их вымогает, подавать рапорт. В службу собственной безопасности. И если так будут поступать все...
- Так ведь то-то и оно, что все - не будут, Николай Анатольевич. И вы это знаете не хуже меня. А значит, ваш честный законник без страха и упрека всегда будет оказываться в проигрыше. Я не хочу сказать, что это хорошо. Я просто говорю вам, как система устроена. И ты или в системе, или она тебя сожрет. А чтобы помогать людям, ты должен быть в системе. Да, Николай Анатольевич, людям помогать, а не просто бабки стричь. Этот гаишник, может, сотню взяток возьмет у всяких толстосумов, которым впадлу по правилам ездить и налоги платить - те самые налоги, из которых милиции официальную зарплату платят - а потом, рискуя жизнью, за преступником погонится...
- Чтобы с него уж всем взяткам взятку получить.
- Циник вы, - сокрушенно покачал головой лейтенант.
- Я? Очень интересно. Вы считаете всеобщую коррупцию сверху донизу нормой, а циник при этом я?
- Да не нормой, Николай Анатольевич! Это не норма, это просто - данность. Играя по правилам системы, можно добиться лучших результатов, чем борясь с системой. Все силы уйдут на борьбу, и на собственно дело их просто не останется...
- Это демагогия, и вы это знаете. Коррупция уничтожает эффективность любой системы, недаром само это слово означает "растление". А уж правоохранительной в особенности. Она не просто перестает работать - она превращается в свою противоположность. Вместо того, чтобы бороться с бандитами, милиция их крышует. Результат налицо, и вы мне сами его только что озвучили. И не надо рассказывать про плохое финансирование и низкие официальные зарплаты. Американских пионеров вообще никакое правительство не финансировало. Сами избирали шерифов, сами наводили порядок. Притом, что население там тоже не из университетских профессоров состояло.
- Ну, у нас же тут не Дикий Запад...
- У вас тут гораздо хуже - у вас дикий Восток. И потом - вот вам пример с совсем не дикого Запада. Был я в одном небольшом городке к северу от Нью-Йорка. Там как раз местные власти решили сэкономить на полиции. Упразднить местный полицейский департамент, а его функции передать соседнему, из более крупного города. Так что сделали жители? Они устроили распродажу табличек "Мы поддерживаем наш полицейский департамент!", и через пару дней эти таблички красовались перед половиной домов в городе. Само по себе это, конечно, проблему финансирования не решило, но власти, видя такую решимость, от своих планов экономии отказались. Вы можете себе представить, чтобы жители Красноленинска по собственной воле за свои деньги стали покупать и устанавливать у себя таблички "Мы поддерживаем нашу милицию"? Да если вас тут завтра сожгут, весь город придет плясать на ваших могилах! Кстати, в Третьем Райхе полиция тоже взяток не брала.
- Да никто ж у вас никаких взяток не просит! Что вы прицепились к этим взяткам? Вас просят просто немного помочь милиции, и вам это ничего не будет стоить. У сержанта Дубинина, между прочим, на той неделе двойня родилась. При нынешней демографической ситуации это прямо подвиг.
- Да хоть четверня. Какое отношение это имеет к тому факту, что он не прибыл на вызов вовремя?
[...]
Селиванов остался наедине с мальчиком. Тот придвинул к столу еще один стул и сел - не напротив гостя, где прежде сидел его отец, а наискосок, словно во главе стола - но не стал брать себе чистую тарелку и накладывать еду. Повисла пауза.
- Как дела в школе? - спросил, наконец, Селиванов.
- А как там могут быть дела? - желчно произнес Женя. - Уроды.
- Кто?
- Учителя. Одноклассники. Старшеклассники. Все.
- Неужели все? Нет ни одного любимого предмета?
- Что вы со мной, как с маленьким, разговариваете? - возмутился Женя. - Мне, между прочим, уже тринадцать... скоро будет. Вы еще спросите, кого я больше люблю - папу или маму.
- Боюсь, что на этот вопрос тебе отвечать скоро придется, - заметил Селиванов и тут же пожалел о сказанном.
- Знаю, - ответил мальчик, но его голос вновь звучал равнодушно.
- Ну и... - "господи, мне-то какое дело", - подумал Николай, но все же закончил: - решил уже, как ответить?
Женя пожал плечами.
- С отцом, вообще, интереснее, - сказал он. - Но называть его шлюху "мамой" я не собираюсь. Тем более, что это только до следующей шлюхи.
- Не надо говорить таких слов.
- Ой, ой! Слово как слово, литературное. Можно подумать, вы в моем возрасте не матерились трехэтажно.
- Ну, - смутился Николай, - не трехэтажно, но...
- Вот-вот. Я не понимаю - то ли у взрослых память начисто отшибает, то ли они все поголовно лицемеры?
- Взрослые, - назидательно произнес Селиванов, - пытаются уберечь детей от ошибок, которые совершили они сами.
- За столько поколений могли бы уже понять, что это бесполезно.
- М-да, - Николай не нашелся, что ответить. - А с физкультуры ты, я так понимаю, сбежал? На самом деле нет никакого освобождения?
- Опять проницательность?
- Она.
- Ненавижу, - тихо и убежденно произнес Женя. - Ненавижу это потное быдло.
- Да, - кивнул Николай, - в российских школах ведь даже душевых нет, так все и идут, потные и вонючие, на следующий урок...
- Это хорошо, что душевых нет, - возразил мальчик.
- Почему?
- Что, правда не понимаете? Так самое опасное, когда переодеваешься, но это короткий момент, и на тебе хоть трусы есть. А так, пока ты в душе, всю одежду сопрут. Или голым к девчонкам затолкают.
- Пожалуй, - согласился Николай; вопреки подозрению Жени, школьные нравы времен собственного детства он помнил весьма неплохо. - Но как же прогулы?
- А что прогулы? Еще не было случая, чтобы кого-то из школы за физру выгоняли. Так что трояк все равно натянут, а больше мне в любом случае не светит. Ну, в крайнем случае бутылку физруку поставлю.
- Где ты ее возьмешь? - усмехнулся Николай.
- Куплю, где.
- Детям же не продают.
- Ха, - очевидно, только разница в возрасте помешала Жене добавить что-то вроде "наивный чукотский юноша".
- Но по другим предметам у тебя, я так понимаю, не трояки?
- По труду еще. Остальные - пятерки.
- Тяжело быть отличником в Красноленинске? - сочувственно спросил Николай.
- В Красноленинске вообще тяжело быть, - ответил мальчик.
- Похоже, не все так считают, - заметил Селиванов. - Раз не пытаются отсюда уехать, несмотря ни на что.
- Они просто слишком тупые, чтобы понимать, как им плохо, - возразил Женя. - Хотя... наверное, есть и те, кому здесь хорошо. Кому нигде не будет так хорошо, как здесь... Мы тут недавно сочинение писали "За что я люблю родной город". Я сдал чистый лист.
- И что? Получил двойку?
- Нет. Пятерку.
- Это как? - удивился Николай. - Учительница настолько уважает принципиальность?
- Да нет, просто зачем ей статистику успеваемости портить. Я и так почти единственный отличник в классе. А что тема дурацкая, она сама знает. Она ж их не сама придумывает, из роно спускают.
- А другие что писали, ты знаешь?
- А, что они могли писать. Бред всякий, типа родина и все такое. Родина-уродина. Все равно они сами в это не верят, и училка это знает, да и в роно, небось, это понимают. А если кто верит... тем хуже, - Женя помолчал несколько секунд и отчетливо произнес: - Те, кому хорошо в Красноленинске, не должны жить. На этот город надо сбросить атомную бомбу.
- Ну, - усмехнулся Николай, - так все погибнут, и кому хорошо, и кому плохо.
- А для тех, кому плохо, это будет избавление, - мальчик вновь помолчал и мечтательно произнес: - Если бы мои родители умерли, меня бы, может быть, усыновили американцы.
- Ну, это очень не факт, - только и нашелся сказать Селиванов.
- Я знаю, таких больших обычно не усыновляют, - кивнул Женя. - Но зато я здоровый. А маленьких им только инвалидов отдают. На тебе, боже, что нам не гоже... Знаете анекдот, как японца спрашивают, что ему понравилось в России? А он говорит: "У вас замечательные дети. А все, что вы делаете руками, очень плохо."
- Знаю, - улыбнулся Николай.
- Глупый анекдот, - отрезал Женя. - Дети здесь тоже дерьмо. Может, они-то как раз самое большое дерьмо и есть. Ведь это из них получаются взрослые.
- Но на себя ты это, конечно, не распространяешь, - усмехнулся Селиванов.
Женя пожал плечами:
- Может, нет, а может, и да. Все, кто здесь родился, отравлены. Даже умные.
- Комбинатом?
- Да при чем здесь комбинат... Его люди создали. А не наоборот.
- А вот ты, кстати, знаешь, чем занимается этот ваш комбинат?
- Про это у нас не принято говорить. Ну, в школе рассказывают, конечно, байки всякие. Но вы же в байки не верите?
- Ну, как говорится, сказка ложь... Так что за байки?
Полный текст романа можно заказать в электронном виде, перечислив не менее $10 (c учетом комиссии PayPal - $10.70) на мой PayPal аккаунт с указанием, что это за "Комбинат". Текст доступен в форматах pdf, fb2, epub и mobi - указывайте также, какой формат хотите получить.
