Франция, ты одурела!
Нет, это не просто хлёсткий заголовок, bon mot. Впрочем, одурела отнюдь не вся Франция, но весьма значительная её часть, которую представляет президент Олланд и его левое до мозга костей правительство. Беспомощное в экономике и слабое в политике внешней, оно задумало «радикальный поворот» в политике внутренней. В чём, по мнению Олланда и его гоп-компании, этот поворот должен заключаться, я вам сейчас расскажу.
По Олланду, в ближайшем будущем хиджаб или даже паранджа в школе не должны вызывать возражений. Франции надлежит осознать и принять своё «ориентальное наследство». Чтобы ускорить и поддержать «интеграцию», следует переименовать ряд улиц и площадей в честь известных личностей из числа арабских понаехов. Больше того: сам процесс интеграции больше не будет так называться. Вместо наглого и требовательного понятия «интеграция» вводится новое: «солидарное и единое Мы» (Nous inclusif et solidaire — дословно перевести этот бред невозможно, чтобы не помереть со смеху, получится что-то вроде «вовлечённо-включённые и солидарные мы»).
Весь этот праздник радуги под жиденькой струйкой слабоумия современного «культурного марксизма» придумала вовсе не парочка вихлозадых пророков мультикультистского парадиза, обкурившихся какой-то дрянью в кальянной забегаловке где-нибудь на Рю де ля Рокетт. Этот фундаментальный, простите за выражение, труд проистекает из самых сокровенных недр олландского официоза, а именно — из доклада комиссии по иммиграции и интеграции при премьер-министре Пятой Республики Жан-Марке Эйро. На основании этого доклада Эйро готовится в начале января будущего года навалить перед urbi et orbi целую гору краеугольных кирпичей новой французской интеграционной политики.
«Мы собираемся полностью пересмотреть дух и букву самого понятия интеграции. Мы будем проводить линию, основанную на равноправии и борьбе с дискриминацией», — несётся из крупнокалиберного брехомёта, установленного в Матиньонском дворце.
Похоже, этот «cours nouveau» станет поводом для горячих столкновений в ходе предстоящей кампании по выборам в Европейский парламент, совпадающей во Франции в этом году с выборами коммунальными. Марин Ле Пен и её Национальный Фронт должны в ножки поклониться олландистам: излюбленная тема нацфронтовцев подана горяченькой, на блюде с вензелями.
Ещё в июле 2012-го Эйро (кстати, по-арабски его фамилия звучит как «хер») в своей программе провозгласил «страстное желание глубоко и основательно пересмотреть отношение Франции к вопросам интеграции». С лета минувшего года аж целых пять уполномоченных правительством рабочих групп, не отнимая рук от клавиатур, пыхтели над различными аспектами грядущего пересмотра.
То ли миазмы стоящего на миллионах костей города окончательно разъели товарищам мозги, то ли миражи арабских «инвестиций» отключили здравый смысл, — но результат их кипучих усилий язык не поворачивается назвать иначе, чем выхлопом. Политики, согласно их «экспертному заключению», обязаны представить «общественный проект», позволяющий Франции «усилиться» за счёт «культурного многообразия» и выработки «чувства вовлечённости и солидарности».
Усилиться за счёт культурного многообразия — в этом нет ничего нового или неверного. Мало кто помнит, что ещё в XIX веке Париж оскорблял тонкий «арийский» нюх русских путешественников «засильем негров и сарацинов», в чём на самом деле нет никакой проблемы — столица великой империи, раскинувшейся на три континента через три океана, и не может, и не должна выглядеть иначе. Сила европейского характера всегда выражалась — среди прочего — и в том, что европейцы жадно и много учились — всему и у всех. Они умели (и всё ещё умеют, уж поверьте мне на слово!) задавать самые каверзные вопросы и добиваться ответов на них. Но равнять культурное многообразие с силой как таковой — до этого могли допереться только ушибленные на всю тушку леваки, протравленные насквозь прокисшей пропагандистской слюной товарища Суслова.
Несомненно, Франция — родина великой культуры, наложившей на Европу поистине неизгладимый отпечаток, — один «Кодекс Наполеона» чего стоит. И мы, затаив дыхание, ждали очередного явления европейского ума, во всём его блеске и молниеносности смертельного удара шпагой. Вместо этого разъеденный бациллой левизны студень, в который превратился мозг французской элиты (как минимум, очень существенной её части!), преподнёс нам какое-то невнятное бульканье про «вовлечённость» и «солидарность». Вместо стратегии, заставляющей иммигрантов как можно скорее и надёжнее перенимать ценности европейской цивилизации — единственной, если быть предельно честным, цивилизации, имеющей право таковой называться, — нам подкидывают «смену парадигмы». Возможно, сейчас и не лучшее время для жёстких ассимиляционных усилий, но из-под благостной мордашки Олланда — сына нацистского коллаборанта — должна просматриваться бестрепетная горгулья морда французского этатизма, одного из столпов европейского континентального духа, а не вот эти вот, извините за выражение, писи сиротки Хаси!
В чём же, по мнению этих мыслефабрикантов, должно заключаться «переизобретение» французской гражданской и культурной идентичности? Оказывается, в «совместном равноправном существовании» и «производстве возможностей»! Ура, товарищи! Эврика!
И как же это должно воплощаться на практике? Да запросто: в школу, прямо с начальной, должна во всей своей погремушечной красе вломиться «дискуссия» (это такой эвфемизм для начётнического безапелляционного нарратива) о полном пересмотре и переоценке французской истории. «Акцент» (то есть основное содержание этой «дискуссии») должно сосредоточить на принятии «многообразия» и идентификации себя — опять-таки безальтернативно — с упомянутой выше непереводимой на язык разума чепухой про инклюзивно-солидарный жмых, в который нам следует добровольно и с песнями превратиться.
Чтобы грязные белые черви много о себе не воображали, в них будет с малолетства вколачиваться неизбывное, непроходящее чувство вины за то, что их деятельность по переустройству мира поставила вечно вшивых и полуголодных дикарей перед необходимостью приподнять задницу и начать предпринимать что-нибудь, чтобы не захлебнуться в собственном гуано. Французский исторический и политический Пантеон, оказывается, переполнен мёртвыми белыми гетеросексуальными мужиками, его требуется основательно и немедленно перетряхнуть, — а лучше вообще снести оный к чёртовой матери и воздвигнуть на его месте новый, наполненный… кем? «Предпочтение должно отдаваться историческим фигурам, олицетворяющим наступление эпохи многосторонней общественной и политической динамичности». Что эта трескотня должна, простите, означать? Да ничего — это же просто левая трескотня, а вы что подумали?!
Ах, эти проклятые белые колонизаторы, воры, разбойники и работорговцы! Ату их, ату!
Нужды нет, что кости последнего из тех, кто имел честь называться этим славным именем, давно истлели в индокитайских болотах, — важна не реальность, важно сохранить и приумножить поводы для пустопорожней, безответственной и опасно провокационной болтовни. Левые такие левые — что тут ещё скажешь!
Не забыт и французский язык. Его следует низвести до положения «одного из» — на меньшее господа товарищи не согласны. Это духоподъёмное нововведение воистину радикально для страны, где лингвисты-академики жизни кладут на то, чтобы не допустить восприятия языком иностранных слов, и где лицо, не владеющее государственным (пока ещё) языком, воспринимается (вполне, кстати, заслуженно) как тупая обезьяна, которой положены единственно насмешки и зуботычины. В будущем авторы программы намерены субсидировать преподавание арабского языка и внедрять в гимназиях изучение языков африканских, — сначала факультативно, а потом…
Не менее важным новшеством выглядит «отказ от дискриминирующих правил общественного и школьного распорядка». Чтобы не ходить вокруг да около: речь, прежде всего и главным образом, вокруг «права» арабо- и прочеговорящих «нуовофранцузов» заталкивать своих девочек и женщин в чёрные мешки для мусора и в таком виде выставлять их на всеобщее обозрение. Недавний запрет на ношение мешков в общественных местах выдержан, по мнению реформаторов, в духе «дискриминационной логики», которая обусловливает общественную «дискриминирующую практику». Честно признаться, я не сторонник рукоприкладства, но, попадись мне хотя бы один из этих реформаторов, я бы с удовольствием засунул его в мешок. Из плотного непрозрачного полиэтилена.
Новое «чувство вовлечённой и объединяющей солидарности» должно быть подкреплено как минимум (а чё так скромно-то?!) одним государственным праздником, в ходе которого будут произноситься громкие словеса о «вкладе иммигрантов в развитие общества». О появлении новых имён улиц и площадей для увековечения памяти о неких неназываемых Великих Понаехах я уже упоминал, но этого, конечно, маловато. Крайне необходим «Музей Колониальных Преступлений», и открыть его следует в Отель де ля Марин на Пляс де ля Конкорд, где в 1848 году проходила торжественная церемония подписания Закона об отмене рабства.
Реформа также затрагивает вопросы циркуляции в медийном пространстве таких ужасных понятий, как «нация», «происхождение», «этническая принадлежность», «религия», «цвет кожи» и, конечно, «культура». (Услышав слово «культура», левые привычно тянутся кривыми лапами к мотыге, точь-в-точь как их гнуснопрославленные выкормыши — красные кхмеры на пару с аятоллой Рухоллой Хомейни.) Правда, пока за употребление означенных терминов расстрел на месте, то есть, простите, побивание камнями, не предусмотрено (только штраф) — реформаторы понимают, что «в некоторых случаях» без них не обойтись. Правда, в каких именно случаях, не указано, как не указан и порядок допуска к упоминанию — видимо, собирающемуся заикнуться о цвете чьей-нибудь шкуры предстоит писать заявление в семи экземплярах и ждать разрешения месячишко-другой. Уж реформаторы позаботятся, чтобы всё было предельно политкорректно, антидиффамационно и бездискриминативно. Левые проявляют потрясающую изобретательность только в одном деле — когда нужно превратить какое-то явление в уголовно наказуемое деяние: так, недавно во Франции, где в принципе не запрещена проституция, ратифицирован закон о наказании клиентов проституток. Кто сказал, что нам не пофиг взаимоисключающие параграфы?! Ну, и, разумеется, «расизм» должен стать преступлением, а то французские прокуроры уже все зубы от безделья просвистели.
Реформа также предусматривает дальнейшее уничтожение европейского университета как школы науки и центра независимой мысли. Называться это будет, конечно, очень красиво, а именно — «новая форма университетского образования в интересах всего общества». Достижение сего чуда предусмотрено посредством массированного внедрения государственной поддержки ради обеспечения «позитивной социальной мобильности», для чего будет учреждена — вы правильно догадались! — чудовищная по размеру и аппетитам бюрократическая структура при премьер-министре. Ей же предписано надзирать, чтобы ни-ни — никакой, понимаешь, дискриминации ни в коем случае не допустить. Я так понимаю, в университет после реформы станут записывать всех подряд, а учиться или даже вовсе посещать занятия будет необязательно: по прошествии определённого срока зачисленному будет выдаваться диплом магистра, а, может, и сразу доктора философии. Если не нужно учиться, то зачем корпеть над диссертацией, ведь верно, ведь правильно?
Понятно, что тщательно задокументировать все мечтания прожектантов за такой короткий срок — год с небольшим — непосильная задача даже для пяти рабочих групп, тут и пятидесяти не хватит, поэтому «основные положения реформы» содержат всего-навсего «направления развития». Каким образом предстоит привести мечты в соответствие с окружающей действительностью и как заставить живых французов безропотно принять «восточно-арабское измерение французской идентичности», реформаторы предпочитают не озвучивать. Видимо, понимают, что без масштабного насилия тут не обойтись. Не сомневаюсь, что масса неприкаянной «ориентальной» протоплазмы из предместий с удовольствием на это насилие подпишется — больше ни на что она всё равно не способна. Но вопрос, запаслись ли реформаторы стальными гульфиками, чтобы такое делегирование полномочий санкционировать, остаётся открытым. Степень самоорганизации настоящих французов на несколько порядков выше, чем у «восточно-арабских», поэтому последние в случае настоящих беспорядков будут иметь бледный вид и тонкую шею. Для разжигания гражданской войны нужны всё-таки граждане с обеих сторон, а не понаехи, и тут марксизм сыграл с левыми товарищами злую шутку — их ставка на «новый пролетариат» абсолютно проигрышна. Для того им и разрешили завозить мигрантов, чтобы создать у левых вождей иллюзию могущества. Их «пролетарская гвардия» с жалобным воем разбегается после первого же залпа газовых гранат, это вам не Красная Пресня в январе девятьсот пятого и тем более не Парижская коммуна.
Всё это было бы грустно, когда бы не было так смешно: левые товарищи повторяют зады собственных «креативов» эпохи позднего империалистического противостояния , когда бывшая великая держава, вывалившись из ослабевших рук Де Голля, принялась метаться в поисках средств реализации сильно расчёсанных амбиций и взялась ковать нерушимый союз побитой молью местной аристократии с тогда молодцеватой и зубастой арабской.
Очередная попытка Левого Безнационала лишить европейцев права гордиться своей историей и культурой провалится, как проваливались все предыдущие. Обитатели парижских и лондонских пригородов, несмотря на нулевое образование (об уничтожении которого тоже позаботились левые товарищи) и сильно ограничивающие умственные способности близкородственные браки, столь распространённые в их среде, всё же не настолько дебильны, чтобы не понимать преимуществ цивилизованного уклада жизни по сравнению с «традиционным».
Именно на то, чтобы удерживать малых сих в состоянии неизбывной дикости, зафиксировав их в «культурном многообразии», якобы обеспечивающем «равные возможности», и направлены идиотские «реформы»: левым вождям нужна послушная и агрессивная толпа, чтобы «пробивать» свои привилегии. Массы — «мышцы» элиты, и по качеству этой «мышечной массы» можно достаточно достоверно судить о качестве самой элиты. Не знаю, как кому, а мне отчётливо видно, что качество у левой элиты, мягко говоря, требованиям времени не соответствует. Эпоха манипуляций массами, ознаменованная попытками изобрести некую волшебную технологию управления обществом, стремительно отходит в небытие, и катаклизмы прошлого века это неопровержимо доказали. Я с большой иронией и скепсисом отношусь к феномену, точнее, оксюморону «массовой культуры»: культура по определению феномен элитарный, и «массовой культуры» просто не бывает.
Но, тем не менее, культура всё же — пусть медленно, но неотвратимо — проникает в массы: таково условие развития экономики, основанной на Знании, на информации, к чему, опять же неуклонно, движется Запад. Ценности индивидуализма распространяются, ценность индивидуумов растёт и будет расти, и чем дальше по Стреле Времени, тем более будет заметен этот рост.
Беда, однако, даже не в том, что есть левые, а в том, что нет правых. Из медийного, политического и общественного поля последовательно и неуклонно удаляется дискуссионность, являющаяся непременным, если не единственным, условием жизнеспособности и продуктивности элит. Вообще без этих важнейших «вирусов» — интеллектуализма и дискуссионности — нельзя всерьёз говорить о будущем, причём касается это человечества как вида в целом.
Стараниями леваков и всевозможных меньшинствующих за правым политическим спектром закрепилась репутация эдаких клерикально-фашиствующих троглодитов, вздыхающих по кострам инквизиции и поклоняющихся Гитлеру в тщетной надежде пинками загнать бабу обратно в кухню. Стигматизация и шельмование идеологических противников вместо рациональной аргументации — единственный полемический приём, которым левые владеют в совершенстве. Хотя, что и говорить, всякие любители обнажённого путинского торса и члены Братства Пия X немало к этому доложили: бесноватые дугиниды со щами в бороде и кастрированные жидоеды безусловно отвратительны, и на их фоне даже какой-нибудь Глюксманн или, упаси господи, Бадью смотрится и звучит как всамделишный светоч цивилизации и прогресса. С этим, дамы и господа, пора заканчивать, хотя пока не очень понятно, как именно.
Процесс «полевения» общества — процесс закономерный, поскольку из сословного оно превратилось в массовое, но оккупация левыми гуманитарного научного (и, как видим, практического) пространства — явление чрезвычайно опасное, если не смертельное. Борьба с ним всеми имеющимися в распоряжении средствами — первостепенная задача каждого здравомыслящего интеллектуала. Пользуясь случаем, хочу пожелать всем нам — читателям и авторам «Русской Фабулы» — мужества и стойкости в этом нелёгком, но благородном деле. И, конечно, неиссякаемых запасов сарказма — без него никак не обойтись. С наступающими!
