О Первой поправке замолвите слово

В России только совсем ленивый не высказался в последние 15 лет за демократию и свободу. Вот Путин о них даже сейчас частенько говорит (по-своему, по-чекистски их понимая). Но даже многие демократы и либералы с 40-летним стажем плохо себе представляют, что это такое. Например, для них часто большим откровением является то, что свобода — понятие комплексное, и его части тесно, неразрывно связаны друг с другом. Что есть некий набор базовых личных и гражданских свобод, которые следует оберегать в первую очередь и с особой тщательностью. Например, свободу слова как первейшую из свобод. Вроде бы она предусмотрена даже и российской Конституцией, но из этого положения столько исключений, что на практике, даже если исходить из текста самой Конституции, она сведена к минимуму. Нельзя призывать к тому, сему, пятому, десятому. Да что там призывать — просто констатировать какие-то нехитрые факты! А уж число законов, как основанных на этом конституционном двоемыслии еще ельцинских времен, так и прямо антиконституционных, растет при Путине как снежный ком (начиная с появления позорного «антиэкстремистского» закона от 2002 года, постоянно обрастающего ужесточающими поправками, сводящими гражданские свободы к нулю). И среди российской либеральной оппозиции лишь единицы этим возмущены. Остальные возмущены глубоко вторичными несправедливостями — коррупцией, отсутствием независимых судов, ресурсной экономикой, мерами Центробанка — да чем угодно, только не самым главным. А репрессии? Репрессии — это плохо, но когда они против нас, а не против наших оппонентов, имперцев, агрессивных националистов или коммунистов. Это, увы, практически общий момент. Потому почти никто и не заступается за Бориса Стомахина, например, и за некоторых других политзаключенных, вина которых состоит в том, что они говорят то, что действительно думают (верны их мысли или нет — этот вопрос к делу не относится), а не то, что дозволено говорить разного рода «борцами с экстремизмом» и новоявленными российскими политкорректорами.

В чем, однако, корни этой проблемы? Как мне представляется, не только и не столько в рудиментах советского мышления наших «либералов» и даже «правозащитников», сколько в крайне некритичном восприятии западного опыта послевоенного периода. Если вкратце: вся суть российского «западничества» и тем более всё более и более неумелых закосов под него властей этой страны заключается преимущественно в том, чтобы взять с Запада всё самое паскудное, что там есть. Например, у США заимствуют, в основном, педоистерию, религиозную и феминистскую пуританщину, а из Европы — законодательный зажим тех или иных аспектов свободы слова или самовыражения. (В обоих случаях — это еще и дебилизм «борьбы с пиратством» и «борьбы с курением», например.) А вовсе не демократические и правовые институты или гражданские свободы.

Например, если в США в течение практически всей их истории действует Первая поправка к американской Конституции, гласящая, что Конгресс Соединенных Штатов не вправе принимать законы, ограничивающие свободу слова (или устанавливать какую-либо религию в качестве государственной), то почти во всех прочих западных странах существует уголовное преследование за те или иные виды публичных высказываний, которые можно расценить как политические. И что, простите, в этом хорошего? Это означает только то, что почти весь Запад пилит сук свободы, на котором сам же сидит. Это означает, что диктаторские режимы, вроде путинского, получают бесконечные козыри в своем самооправдании, когда сажают людей только за слова и принимают соответствующие «законы». Это означает, что коль скоро свобода слова как базовая ценность в тех или иных ее аспектах отрицается, то со временем очередь дойдет и до всех остальных свобод. Да, собственно, почему со временем? Уже...

Аргументы противников полной свободы слова обычно сводятся к каким-то совсем уж крайним и не столь часто встречающимся в жизни примерам, допустим, к тому, что если некий «неуравновешенный тип» призывает, пусть даже и в неявной форме, кого-то «мочить» (геев, национальные меньшинства и т.п.), то зачем дожидаться того, что он и вправду станет это делать, да еще и в составе преступной группы, которую сколотит? На это есть два серьезных возражения. Во-первых, в огромном большинстве случаев, очевидно, что не станет. Такой «борец» никогда и ничего тяжелее компьютерной мышки и в руках не держал. Кроме того, такого рода высказывания, эмоциональные донельзя и явно лишенные признаков приготовлений к чему-либо — просто выпуск пара (подобно тому, как просмотры жесткого игрового рейп-порно, например, снижают число изнасилований в реале). Человеку, возможно, чисто психологически необходимо его выпустить именно для того, чтобы не «перейти к делу». Во-вторых, в реально «тяжелых случаях» именно эти высказывания могут дать основания для пристального полицейского наблюдения (разумеется, с санкции суда) за этим человеком, и именно оно и в состоянии предотвратить преступление реальное, насильственное, а не мыслепреступление. Тогда как «посадка» — скорее нет, чем да. Рано или поздно срок закончится, и тогда...

В Австрии и Германии есть на уровне уголовного права запрет на отрицание Холокоста и на некоторые иные виды «неонацистской пропаганды». Вроде бы это гарантирует от возврата нацистских времен. Но так ли это? Помешало ли это, например, партии Хайдера в Австрии нулевых, против которой ЕС даже вводил санкции, пусть ее и нельзя назвать неонацистской в строгом смысле? На практике такой запрет приводит к серьезным проблемам в исторической науке, когда практически невозможно даже искать факты, предположительно оспаривающие не Холокост как таковой (оспаривать сам факт которого — солипсистская глупость, которая банально означает «волчий билет» в серьезном ученом сообществе), но цифры погибших и пострадавших. Но если говорить по совести — какая разница, будет ли окончательно и бесповоротно доказано, что в Холокост погибло 6 миллионов или, например, «всего» 100 тысяч? Разве гипотетическая цифра даже в 100 тысяч погибших делает юдофобские преступления нацистов менее чудовищными? Ничуть, по-моему.

Другой пример. Недавняя неудачная попытка тогдашнего президента Франции Николя Саркози протащить через парламент страны законопроект об уголовной ответственности за отрицание геноцида армян в 1915 году в Турции. Был этот геноцид? На мой взгляд, безусловно, был. В самой прямой форме. Но что получилось бы в результате принятия этого закона? Во-первых, прямое сталкивание лбами турецкой и армянской общин в той же Франции, которые и так в не слишком хороших отношениях между собой, и всё это из-за событий пусть и ужасных, но столетней давности. Во-вторых, лиха беда начало. А где гарантия, что, войдя в раж, парламентарии не попытались бы потом запретить вообще сомневаться в каких-либо исторических фактах кому угодно под страхом тюрьмы или гигантских штрафов, что еще хуже? Это уже было бы полной дикостью. Нельзя создавать такие прецеденты. Я привел лишь мизерное число примеров, чтобы не писать слишком длинно.

Если же рассмотреть более сложные случаи, например, Латвии или Украины, то и здесь всё равно картина похожая. С одной стороны, Латвии сейчас может угрожать российское вторжение (эти усилившиеся еще летом вопли из Кремля о «притеснении русских» — понятное дело, не просто так). Это посерьезнее будет, чем если кого-то просто побьют на улице. И под эту марку латвийский Сейм принимает закон об уголовной ответственности за «отрицание советской оккупации». Нацистской, конечно, тоже, но нацистских режимов в Европе давно нет, а неосоветских — сколько угодно, взять, например, РФ. Но ведь это же всё равно глупость. Сажать будут «советских» бабулек у подъезда в рижском спальнике, которые «болтают лишнее», да еще и «внуков портят» (а внуки что-то не то «вконтакте» напишут), а российский Генштаб, тем временем, будет забрасывать диверсантов и создавать в Даугавпилсе «ДНР», ни разу не интересуясь мнением этих бабулек и даже не опираясь на него впоследствии. Не будет этих бабулек вовсе — он их что, не выдумает и даже по Первому каналу с этакой вальяжной ленцой не покажет?

То же самое сейчас начинает происходить в Украине. В Верховной раде нового созыва сейчас зарегистрированы несколько законов: в духе новейших российских веяний, предлагается ужесточение ответственности за «призывы к сепаратизму», «отрицание Гладомора» и т.п. Можно подумать, пророссийские террористические анклавы, «ДНР» и «ЛНР», правят бал в которых вовсе не сепаратисты, а инсургенты, сторонники российского аншлюса, появились там из-за таких призывов или отрицания Голодомора! Нет, конечно. У их появления есть только один прямой виновник — Путин. И все это прекрасно понимают. Таким образом, «европейский выбор» постепенно начинает сводиться к политкорректно-левацким по духу запретам на те или иные высказывания, что, к сожалению, и вправду является частью нынешней Европы. Но нам-то на постсоветском пространстве зачем наступать на эти советские грабли снова и снова? Мы это пережили в куда более острой форме, чем та же Европа даже во время Второй мировой.

И вообще, сколько можно уже уголовно преследовать все эти мифические «оскорбления чувств»? Этак можно вместе с ватниками договориться и до того, что Pussy Riot за дело сидели. Оскорбился так, что аж кушать не можешь и какаешь с трудом? Пожалуйста, вперед — гражданский иск, четко и личными причинами мотивированный, иначе проиграешь. В строго индивидуальном порядке («нет преступления в отсутствии конкретной жертвы»). И без цели заставить своего «обидчика» умереть с голоду от непосильных штрафов. Хотя, сказать по совести, я бы и эти нормы повсеместно пересмотрел в сторону максимального смягчения, если не полной их отмены...

Однако когда речь идет о том, что руководители так называемых телевизионных российских СМИ (точнее, кремлевских пропагандистских рупоров) должны нести ответственность за разжигание войны в Украине, я с этим полностью согласен. Дело в том, что это не СМИ вообще. Это часть военной машины государства. То, что они «сообщают» ежедневно десяткам миллионов зрителей вообще не подпадает под критерии информации. Это сознательная дезинформация и пропаганда. До которой даже вполне государственным РИА и ТАСС в данный момент расти и расти. В ней, опять же, не было бы ничего по-серьезному плохого (ну нравится стаду жрать телеотбросы — пусть жрет дальше, это его свобода слушать барское «слово»), если бы, по оценкам, не менее половины боевиков, оказавшихся сейчас в Донбассе, не оказались бы там напрямую из-за воздействия этой лживой российской телепропаганды. То есть налицо не просто абстрактные «ненавистнические» завывания или призывы кого-то к неопределенной аудитории, то есть пустая болтовня, а прямое провоцирование тягчайших военных преступлений, осужденных в Нюрнберге и в последующих конвенциях ООН, касающихся военной агрессии. В свое время, весной 1999 года, штаб-квартиры государственных телепропагандистов Милошевича, а вовсе не чудом выживших при его диктатуре частных югославских СМИ, были мишенями НАТО, и никто не обвинял после этого НАТО в попрании свободы слова. Кроме Кремля, естественно. Здесь-и-сейчас такое уже невозможно в силу массы причин, но прецедент был. Никто не обвинял также и ранее, в 1945 году, союзников в том, что они не пощадили геббельсовское министерство пропаганды и все его «СМИ» в поверженной Германии, потому что их прямая вина в «высоком боевом духе» частей СС, например, была самоочевидна.

Примерно такой подход и существует, вообще говоря, в США. При всех их «Первых поправках», которые, конечно, никто при этом не отменял и не планирует. В 1969 году Верховный суд страны разъяснил, чем отличаются обычные политические высказывания, защищенные Первой поправкой, от прямого провоцирования преступлений (включая, выражаясь современным языком, преступления ненависти). Если в суде будет строго доказано, что именно призывы конкретного человека их спровоцировали, он перестает пребывать под защитой Поправки и перейдет в разряд соучастника или подстрекателя. Эти положения были развиты в ряде законов. Например, нельзя разглашать сведения о передвижениях американских войск в военное время. Разумно? Скорее, да. Всё-таки понятие военной тайны никто не отменял, в ряде случаев и для тех, у кого нет к ней прямого допуска. Нельзя употреблять «непристойности» во время публичных выступлений. Разумно? Пожалуй, нет (именно эта норма в 50-е — 60-е гг. приводила, например, к идиотским запретам книг американских классиков Уильяма Берроуза и Генри Миллера). Но человек, в то же время, может донести ровно ту же мысль и в более приличной форме. (Хотя в случае художественного творчества с конкретным замыслом — нет.) А многие, особенно в блогах, просто плюют на нее, и правильно делают. Да и Иосиф Бродский еще в 70-е годы писал, что слово fuck где-нибудь в передовице в «Нью-Йорк Таймс» — обычное дело. Возможно, преувеличивал, «но не сильно». Нельзя публиковать сведения, полученные в результате незаконного прослушивания телефонных переговоров. Разумно? Когда как, но чаще да. Однако де-факто в США традиционно пресса (а теперь и блогеры) в совокупности своей являются контролирующими правительство институциями, а не наоборот, как в России. Поэтому всякий раз бремя доказывания «преступного умысла» лежит на правительственных инстанциях штата или федерации в целом. И бремя это настолько нелегко и подчас даже позорно, что правительство иной раз предпочитает не вмешиваться, даже если очень недовольно. Недовольство-то выразит, но в суд скорее не потащит, чем потащит. Суд ведь там независим, его можно и не выиграть. А потом, нечаянно, и выборы проиграть, заполучив от части электората клеймо душителя СМИ. И все ограничивающие законы такого рода оспариваются годами и десятилетиями.

Некоей презумпцией, трактующей свободу слова не на юридическом, а на общедоступном языке, является позиция руководства такой замечательной организации, как American Civil Liberties Union (Американский союз защиты гражданских свобод), которая, литературно пересказанная по-русски, звучит примерно так:

Свобода слова — это не свобода высказывать те мнения, которые вам нравятся и с которыми вы согласны, но свобода высказывать те мнения, которые вам глубоко отвратительны и враждебны.

При этом отмечу, что и местные, и федеральные власти в США, разумеется, многократно прибегали и продолжают прибегать (особенно когда у власти левая по сути своей Демократическая партия) к разного рода юридическим ухищрениям в целях низвести свободу слова в США до кастрированного, европейского (хорошо хоть, что не российского) уровня. Как на уровне законодательных актов, так и на уровне судебных прецедентов. Но американские правозащитники в большинстве своем заинтересованы не в том, чтобы кого-то посадить (как кое-где, не буду вновь показывать пальцем), а наоборот, чтобы никто не страдал из-за своих даже сколь угодно экзотических и маргинальных убеждений. Поэтому чаще всего в тяжбах с властями, касающихся свободы слова, выигрывают именно они. И никто в результате не мешает каким-нибудь сепаратистам Техаса свободно проводить свою агитацию. Даже несмотря на то, что само отделение штатов от США юридически запрещено. И свободно действуют (если не прибегают к насилию), например, неонацистские организации. По той же причине.

Более того, в таком замечательном штате, как солнечная и богатая Калифорния, на уровне Конституции запрещено ограничивать свободу слова даже на частной, реальной или виртуальной, территории. В этой связи очень жаль, что ни у кого пока не дошли руки судиться с администрациями Facebook или LiveJournal, которые вводят всё более жесткую цензуру на своих площадках и прибегают к произвольному блокированию аккаунтов, попирая, тем самым, и дух, и букву «калифорнийской Первой поправки». Но если кто-нибудь, надеюсь, рано или поздно всё же потащит их в суд, чует мое сердце, этим олигархам от блогосферы не поздоровится.

Засим, просуммировав все «за» и «против», прежде, чем ратовать за «европейский выбор» России, подумайте — а не лучше ли всё-таки сделать преимущественно американский выбор? При темном российском прошлом и смрадном настоящем лишь он застрахует вольных и невольных обитателей этой страны от появления сотен тысяч, а то и миллионов политзаключенных (и на сей раз, скорее всего, — «узников толерантности») в недалеком будущем, при какой угодно новой власти.