Сепаратизм как формула свободы

Переходить на личности — последнее дело. Но когда некая персона вдруг вторгается без спроса в пространство твоей личной свободы и принимается «простирать длани и сокрушать ближнему челюсти во имя дорогих убеждений», — как быть? Подставить еще что-нибудь, — коль скоро и правая, и левая скулы уже по-христиански как следует отделаны?..

Вот президент Путин издал закон о запрете пропаганды сепаратизма. С 9 мая наступившего 2014 года за «публичные призывы к осуществлению действий, направленных на нарушение территориальной целостности Российской Федерации» будут штрафовать — до 300 тысяч рублей, или карать обязательными работами на срок до 300 часов. Либо сажать на срок до трех лет. А «за те же деяния, совершенные с использованием СМИ и интернета» — отправлять на обязательные работы на срок до 480 часов. Или за решетку на срок до пяти лет.

Итак, если я, допустим, считаю, что Санкт-Петербург рано или поздно должен стать независимым балтийским государством и вступить в Евросоюз, а на Южнокурильских островах следует провести референдум по вопросу о присоединении к Японии, — то я отправлюсь на пять лет в одну из исправительно-трудовых коммун, что живописно простёрлась в какой-нибудь отдаленной хвойной местности.

Что ж. Прекрасно! Но прежде, чем ушаночку поглубже натянуть и пообречённее нахохлиться в «столыпине», я всё же хочу успеть задать автору этого морозно освежающего закона несколько вопросов.

Допустим, на одной из его зачастивших в последнее время встреч с журналистским народом.

Итак:

— Владимир Владимирович! А почему всё-таки нельзя призывать к мирному, ненасильственному отделению от России тех или иных территорий? Если, они, допустим, этого захотят? Ну, например, Чечня...

Мне почему-то кажется, что Владимир Владимирович ответит следующее. Я прямо слышу:

— Во-первых, кто Вам сказал, что Чечня хочет отделиться? Посмотрите на результаты голосований последних лет! Это один из самых политически стабильных регионов России. А во-вторых, почитайте Конституцию. Статья 4, пункт 3: «Российская Федерация обеспечивает целостность и неприкосновенность своей территории». Еще есть вопросы?

А я ему:

— Есть! А скажите, в 2004 году Россия обеспечивала целостность и неприкосновенность своей территории или нет?

А он мне (слегка раздражаясь):

— Да, разумеется, обеспечивала.

А я ему:

— А как же тогда вы 14 октября 2004 года передали китайцам целый остров Тарабаров и половину Большого Уссурийского острова?

А он мне (недобро):

— Не я передал, а было заключено соглашение, которое затем было ратифицировано...

А я ему (воодушевляясь):

— Так значит, статья 4 Конституции не помешала вам сперва призывать к нарушению целостности Российской Федерации, а затем её благополучно таки нарушить? Притом поперёк воли местного населения. Законодательная дума Хабаровского края ведь даже специально обращалась в Совет Федерации с просьбой не отдавать полтора острова китайцам....

А он — уже не мне:

— На проводе Большие Едрищи. Пожилая женщина уже очень давно дозвонилась и ждет, хочет задать вопрос...

Зажигается актуальный разговор о пенсиях, олимпийских талисманах, вязальных спицах и губных гармошках.

Но потом к микрофону вновь прорываюсь я:

— Владимир Владимирович, так получается, что при определенных условиях можно всё же нарушать целостность РФ?

Путин молчит, медленно заостряя скулы.
Я торопливо развиваю успех:

— Но если так, то где гарантия, что такие условия снова не возникнут? Например, с теми же Южнокурильскими островами? Или, допустим, с территорией бывшей Восточной Пруссии?

Он (сомкнув зубы):

— Не возникнут.

Я (как будто не слышу):

— ...Или если вдруг с Россией случится то, что произошло с Советским Союзом в 1991 году? Вы ведь тогда были на стороне сепаратистов — Ельцина и Собчака, Вы же были за распад Советского Союза и суверенную Россию, ведь так?

Скулы разжимаются, голос становится звонче:

— Вы вырываете событие из контекста! Распад Советского Союза был, есть и остаётся величайшей трагедией двадцатого века. Но не было другой возможности в тот момент сохранить Россию хотя бы в тех границах, в которых она сохранилась, кроме как провозгласить ее суверенитет и отделить от других союзных республик, которые и так де-факто были уже независимыми...

А я (как ни в чем не бывало):

— Но если кому-то сегодня вдруг покажется, например, что единственный способ сохранить Россию хоть в каких-то границах — это немедленно отделить её от «де-факто независимой Чечни», — почему же за эти, возможно, спасительные призывы креативного патриота отправят прямиком на цугундер? Или же то, что можно Юпитеру, то нельзя, так сказать, кондитеру? Но как же тогда Конституция, как же её статья 19-я, которая гарантирует всем обитателям нашей фермы «равенство прав и свобод»?..

Но тут опять звонит большой чёрный телефон.

— Алло! Что? Авдотья Никитишна? Ну, наконец-то! Как там у вас в Больших Едрищах, Шойгу побывал с бригадой? Подача «Смехопанорамы» восстановлена? И «Поля чудес», и «Большой стирки»? Всё есть? Ну, слава богу! Молодец Сергей Кужугетович. Что? Не Кужугетович? Ну, и слава богу! Передавайте привет Веронике Маврикиевне!.. Раз вопросов больше нет, на этом наша пресс-конференция закончена. Все свободны! Пока.

Вопросов и правда, вроде, больше нет.

Потому как вокруг, насколько хватает глаз — один большой, обнесённый по периметру колючей проволокой, ответ: «Сиди на нарах ровно!». Сиди — и помалкивай. И не только про сепаратизм всякий хренов, а вообще — помалкивай и точка! Если, конечно, не хочешь в ШИЗО или в расход.

И всё бы ничего, да только вот вся эта вертикальная благодать, когда граждане сидят по своим отдельным и коммунальным баракам да помалкивают в свои идейно разноцветные тряпочки, выглядит идиллической только в том случае, если начальник зоны и вправду — Юпитер.

И вот здесь я вынужден зайти за флажки, а точнее, перепрыгнуть через колючую проволоку и перейти на личности. И, прежде всего, задать ключевой во всей этой «лагерной дилемме» вопрос.

Есть ли хоть какое-то моральное право (о конституционном умолчу) у Владимира Владимировича Путина что бы то ни было кому бы то ни было разрешать или запрещать? Например, «думать вслух»? Или «писать запершись» (как пытался было возбранить подданным Петр Первый)? Действительно ли В.В.Путин — Зевс-Громовержец? Юпитер? Или же...

Бог с ними, с его прегрешениями — настоящими или мнимыми, доказанными либо гипотетическими — у кого из Юпитеров их нет! Не в прегрешениях соль. А в способности созидать. Быть Демиургом. Ярким творцом.

Потенциал креативной яркости феномена под названием В.В. Путин, пожалуй, лучше всего виден на примере тех немногих бескрылых гопницких фраз, которыми он одарил нас за полтора десятка лет пребывания в информационном топе: «замочим в сортире», «отрежем так, что не вырастет», «всё выковыряли из носа и размазали по бумажкам». И апофеоз гуманитарного лаконизма: «Она утонула».

А ведь человек родился и вырос не в пятиэтажно-блочной купчинской пустыне, вдали от культурных оазисов, — как, например, Дмитрий Медведев, — а в самой сердцевине исторического центра Петербурга, «на Песках». В старом кирпичном доме на Басковом переулке — в десяти минутах вальяжной ходьбы от Суворовского, Литейного и Невского, в двадцати минутах от Русского музея, в получасе — от Эрмитажа.

Но, похоже, Путин пророс как-то «мимо Петербурга», в замкнутом пространстве двора, за которым сразу начиналось «дикое поле»:

Мне во дворе нравилось. Два двора были вместе соединены — колодец такой, — там вся наша жизнь и проходила...
А когда уже стал постарше, мы с приятелями однажды зимой уехали за город, не сказав ничего родителям... Отправились в путешествие... Сели на электричку, куда-то заехали. Было холодно. Взяли спички. Кое-как развели костер. Есть нечего. Совсем замерзли. Сели на электричку, поехали назад. Получили ремня. Больше у нас желания путешествовать не возникало...
Школа рядом с моим двором. Двор был надежным тылом, и это помогало...
Потом стало ясно, что дворовых навыков недостаточно, — и начал заниматься спортом. Но и этого ресурса для поддержания своего, так сказать, статуса хватило не надолго. Нужно было еще и учиться хорошо. До шестого класса я, честно говоря, учился через пень-колоду... Конечно, я же хулиган был, а не пионер... Я на самом деле был шпаной.
(«От первого лица. Разговоры с Владимиром Путиным»).

Оценки у Путина были не ахти... Тройка по химии. А еще по физике, алгебре и геометрии. Однажды, вспоминает одноклассница Наташа Л., Путин поспорил «на принцип», что сможет висеть на руках снаружи школьного балкона (на 4-м этаже!), и выиграл спор. На выпускном вечере поспорил с классной руководительницей, что съест целый поднос эклеров. Там было 20 пирожных — съел же он только 14.
(«Неизвестные факты из жизни Владимира Путина»).

Что ж. Каждый волен брать от Петербурга то, что хочет и может. Корить здесь не за что. Но вот по какому праву дворовый пожиратель эклеров ныне указывает петербуржцам, — и мне, в частности, — как именно, в каких полицейских пределах, я должен любить мой родной город, который для самого «пожирателя» остался где-то на обочине его однолинейной судьбы?

На самом деле у меня же очень простая жизнь, она вся как на ладони. Школу окончил, пошел в университет. Университет окончил — в КГБ. КГБ закончил — опять в университет. Из университета — к Собчаку. От Собчака — в Москву, в Управление делами. Потом — в Администрацию президента. Оттуда — в ФСБ. Потом назначили премьером.
(«От первого лица. Разговоры с Владимиром Путиным»).

Чем этот кагебешно-вертикальный «одномерный человек» заслужил право запрещать просвещенным гражданам Великого Новгорода, Пскова, Смоленска, Твери, Рязани, Казани, Уфы, Дона, Кубани, Урала, Сибири, Северного Кавказа, Якутии, Бурятии и других придавленных Кремлем «провинций» — открыто помнить о своем вольном прошлом и мечтать о достойном — свободном от московской удавки — будущем?

Я никогда никого ни к чему не «призывал». Мне всегда казалось, что петербургский стиль — иной. На мой взгляд, задача думающих людей — обмениваться мнениями и в итоге либо утверждаться в своих прежних взглядах, либо как-то их корректировать. Но делать это исключительно самостоятельно, а не по чьему бы то ни было «призыву».

Но коль скоро сегодня нам запрещают «призывать», — а по сути, размышлять вслух, — приходится перейти в контратаку и выступить с вполне конкретным призывом — всемерного давления на Кремль с целью немедленной отмены закона «о запрете пропаганды сепаратизма». А равно всех остальных антиконституционных законов — о запрете всякого рода мнимых «пропаганд», «разжиганий», «оскорблений», «сквернословий» и прочих тревожащих кремлевское начальство проявлений нашего вольнодумства. Ибо все эти законы прямо нарушают букву и дух Конституции РФ, превращая всех нас в панургово стадо, ведомое самозваным диктатором-троечником в непролазные газово-нефтяные дрязи.

Лирический конституционный постскриптум

Лет 45 назад моя мама вела кружок «История города». И был у нее любимый ученик — Серёжа Казанцев, самый способный и знающий, самый погруженный в петербургскую тему. Она мне всегда ставила его в пример.

Потом он вырос и поступил в университет на юрфак. А когда пришла пора мне решать, куда пойти учиться, Серёжа принес несколько брошюр по юриспруденции и попробовал сагитировать меня пойти по его стопам.

Брошюры показались мне скучными, но один пример я запомнил. Требовалось ответить, совершил ли преступление человек, который, пытаясь срочно добраться до больницы, чтобы привезти врача к тяжело больному, самовольно сел за руль пожарной машины, не справился с управлением и перевернулся, поломав в итоге казенный автомобиль. Ответ меня и удивил, и порадовал, поскольку показался мне, — приученному школой и телевизором к торжеству «государственнических приоритетов», — необычным. Оказалось, что наказанию за самоуправство и причинение вреда народному хозяйству в размере 600 руб. этот человек не подлежал, поскольку руководствовался более высокой целью — спасением человеческой жизни. Помню, мы обсуждали этот случай с Серёжей Казанцевым, прогуливаясь по пустырю вдоль полотна Витебской железной дороги. Правда, я в итоге Сергея огорчил — сказал, что юристом быть всё-таки не хочу...

Не знаю, помнит ли этот давний пример из учебного пособия судья Конституционного Суда РФ Сергей Казанцев. Надеюсь, что помнит. И, возможно, у него и его коллег по самой авторитетной судебной инстанции, ныне живущих и работающих в Петербурге, достанет когда-нибудь мужества и профессиональной гордости хотя бы просто назвать вещи своими именами. И сказать громко и отчетливо, что с некоторых пор Конституции в России больше нет. Что вместо неё есть В.В. Путин и всё то, что от него так или иначе «эманирует». И пусть «пожарная машина», на которой конституционные судьи попытаются вырваться из авторитарной путинской ловушки, не доедет до пункта назначения и «перевернется». Но в этом акте «конституционного сепаратизма» будет что-то по-настоящему петербургское. Честное. Смелое. Прочное. То, на чем можно будет начать строить достойное будущее не только Петербурга, но и других городов и земель.