Измена родине — вещь относительная
Как только речь заходит на эту весьма и весьма щекотливую тему (которая к тому же усилиями депутата Яровой, возможно, станет и небезопасной), перед мысленным взором почтенной публики сразу встают две тени: Андрей Курбский и Андрей Власов (особенно последний). Два боярина — один досоветский, другой советский, так сказать, изменившие родине. Причём, что интересно: советская историография отрицательно оценивала обоих. С генералом Власовым всё «понятно»: он изменник СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ родины, и, соответственно, его превратили в агитпроповскую антиикону предательства. Однако с советской точки зрения измена Курбского царю и феодальной Московии — это тоже по-власовски плохо, несмотря на то, что Литва, ставшая Курбскому новой родиной, была действительно намного прогрессивнее и культурнее Москвы. Таким образом, вырисовывается концепция, согласно которой родина — это нечто вневременное, внеисторическое, вечное и абсолютное, трансцендентное, непререкаемое и необсуждаемое, как Бог в доктринах крайних тоталитарных сект. Отсюда — происхождение циклопического изваяния на Мамаевом кургане. То есть за рациональной оболочкой советского «научного историзма» в действительности крылась бездна мистики, роднящая совок с рейхом. Этот концепт «Вечной России», намеченный ещё Карамзиным и подхваченный сталинской историографией, благополучно перекочевал и в нашу, неосоветскую эпоху. Россия едина и неделима не только в пространстве, но и во времени — а потому нужен единый, как Библия, учебник истории и соответствующие кары для еретиков (чего и добивается святой инквизитор Яровая).
Особо важной в такой концепции является тема «падших ангелов» — т.н. предателей. Поэтому в массовом сознании постоянно стимулируется рефлекс иррационально-отрицательного, необсуждаемого отношения к любым проявлениям «измены родине». Однако вот какое дело: при внимательном рассмотрении выясняется, что вся история «Вечной России» состоит из череды крупных предателей, то и дело изменявших родине. Начнём с истоков.
***
Князь Владимир. Ну ведь предатель из предателей. Мало того, что предал древних, исконных родовых, «славяно-арийских», «ведических» богов — так ещё насадил на Руси новую веру, причём заимствованную из недружественной Византии: тут тебе и государственный переворот, и идеологическая диверсия против независимости страны. Русь наводнили подозрительно чернявые греческие попы — явные агенты влияния Константинополя. Славные победы предков были оплёваны и оболганы, а Ирины Яровой тогда, увы, среди нас не нашлось. Скажем, что такое православный праздник Покрова? В этот день русские православные празднуют поражение своих предков-язычников под Царьградом! Это то же самое, если бы наш народ вместо 9-го мая с ликованием отмечал 22 июня, вот что это такое. Где Яровая, куда смотрит, почему не срывает покровы с Покрова? В общем, князь Владимир — тот ещё власовец. Матёрый, причём хорошо замаскировавшийся под святого.
Или вот ещё одна знаковая, как любят сейчас говорить, фигура — Александр Невский. Ну ведь классический коллаборационист. Полицай. Вы бы почитали, что он творил с новгородцами, не желавшими проходить ордынскую перепись. Резал носы, выкалывал глаза — словом, зондеркоманда в белорусской деревне, впору фильм «Иди и смотри» снимать. И ведь при этом ещё ухитрялся расчётливо использовать своих ордынских хозяев в личных целях: на родного брата татар натравил. А внук Невского — Иван Калита? Пошёл гораздо дальше: добился от Орды права самому собирать дань с русских. Чисто коррупционная схема. Сколько с этой дани к его рукам прилипало, наивной татарве, сидевшей в далёком Сарае, было, конечно, невдомёк. В общем, внучок пристроился неплохо, покруче дедушки: и при власти, и при бабле, и крыша татарская ежели что.
Ну хорошо, худо-бедно наладился какой-никакой порядок, пусть и оккупационный, а всё же нашенский, евразийский, спасающий Русь от гнилого влияния латинянского Запада. Так ведь опять-таки нашлись предатели вроде князя Михаила Тверского и его сына Александра, выступавшие против законного ордынского хана, которого в добром русском народе уже просто и душевно стали именовать царём. Это вообще натуральные власовцы, поскольку искали союза с Западом, за что и понесли заслуженную кару по всей строгости. Александр Тверской — тот вообще одно время скрывался в Литве, можно сказать, почти у «бендеровцев»...
Про Ивана Третьего, типичного предателя, я и не говорю. Отплатил Орде за сохранение нашей самобытности, за наш особый путь. Сначала глумился над её государственными символами, топча ханскую басму, потом устроил провокационное стояние на Угре. В результате переместил-таки ханскую ставку в Москву и узурпировал власть на всём постордынском пространстве. Претенциозно назвали сие Россией. Насчёт легитимности этого самопровозглашённого образования и её московской, скажем прямо, хунты всё крайне спорно — недаром Ивану Третьему потребовался брак с византийской принцессой Софьей Палеолог, ну да ладно. Идём дальше.
Иван Грозный всё как бы устаканил, разобрался с власовцами — матёрыми, вроде новгородцев и упомянутого Курбского. Но вот беда: своей удалой опричниной довёл народ до нервно-психического срыва. Началась Смута. И пошло-поехало. Кому только не присягали: и Владиславу, и обоим Лжедмитриям, и Шуйскому. Сплошная измена родине покатила. В конце концов присягнули Мише Романову — вроде как на вечные времена, хе-хе (кстати, папанька его при Тушинском воре околачивался, т.е. опять же родину предавал). В знак окончания Смуты православные удавили на Серпуховских воротах в Москве трёхлетнего Ваню «Ворёнка» — сына Марины Мнишек от Лжедмитрия Второго. В общем, жизнь стала налаживаться. И тут опять власовский удар в спину. И от кого??
От родимой церкви!!
Уж как её лелеяли и холили — и князья, и татары. При Орде попы вообще как сыр в масле катались. Ещё бы — ценнейший аппарат, воспитывал послушание в народе. И как же попы отблагодарили? В середине 17-го века патриарх Никон устроил реформу, обернувшуюся церковным и национальным расколом. Да что там — гражданской войной: Стенька Разин-то со своими атаманами выступал за «старую веру» (недаром он ходил паломником на Соловки, которые потом подняли восстание против никонских нововведений и даже приютили беглых разинцев). Причём реформу-то Никон проводил явно по наводке иностранных (то бишь греческих) центров и их консультантов. Всё исконно-посконное изводилось под корень. По существу-то возникла церковь-новодел, которую лишь номинально можно считать ведущей происхождение от «крещения Руси». А исконно-посконное загнали в подполье и маргинальность. Никон — это, по существу, новое «крещение Руси». Потом будет ещё и третье «крещение Руси» — при митрополите Сергии Страгородском, кстати, чисто предательски пошедшим на службу большевикам и основавшим сталинско-советскую церковь. Она и держит поныне полную монополию на русское православие под брендом РПЦ. Однако надо помнить, что с дореволюционной церковью эта контора имеет чисто формальную связь, а с дораскольничьей церковью — вообще никакой связи не имеет.
Ну ладно, отбушевали никоновские реформы, отгремел обличитель Аввакум, всё улеглось более-менее — так ведь опять измена грянула. И опять из неслабого места — из самих царских палат. Я говорю о Петре Первом. Он нещадно казнил несчастных стрельцов, обвинив их в измене, а сам-то он разве не предатель? «Взрывы революции (т.е. измены, крамолы — А.Ш.) в царях», — эта строка Волошина как раз о Петре. Рожки да ножки оставил государь от прежнего московского уклада. А уж о том, что он с церковью вытворял и говорить-то страшно (вспомним угарные «всешутейшие соборы» с «потирами» в виде стоячих членов). Для Петра, пронизанного духом протестантизма, даже никоновская церковь была чересчур «старорежимной». А главное, Пётр накачал Россию европейской культурой, из которой потом и вылезли без разбора все эти Радищевы и декабристы, Герцены и Белинские, Ленины и Троцкие, Ельцины и Горбачёвы — сплошь, сплошь предатели, пусть и внутренне разнородные, но корень-то у них один — европейский, точнее, петровский.
***
А разве Пётр Великий — единственный царь-предатель? Взять ту же Екатерину Великую. Мало того, что она, уже будучи супругой Петра Фёдоровича, ЗА ДЕНЬГИ поставляла шпионскую информацию англичанам, передававшим её Фридриху Прусскому, воевавшему с Россией. Так потом ещё на английские деньги «Катька» организовала государственный переворот, в результате которого её муж император Пётр Третий лишился власти, а вскоре и жизни. На фоне этого деяния бунтовщик и самозванец Пугачёв (официально провозглашённый изменником) выглядит просто восстановителем элементарной справедливости (я уж не говорю о том, что «Катька» окончательно согнула в бараний рог крепостное крестьянство — так она расплатилась с номенклатурно-дворянской кастой за поддержку). Кстати, на этом примере хорошо видно, насколько всё относительно в нашей весьма тонкой теме: если для Екатерины Пугачёв — изменник и предатель, то для народа — отец родной (вспомним пушкинское: «Весь чёрный народ был за Пугачёва»).
Внучок «Катьки» — Александр Первый — весь в бабушку. К власти пришёл в результате заговора против своего отца, императора Павла Первого. О заговоре знал, можно сказать, принимал участие. Хоть сынок и возражал против физического устранения любимого папеньки, Павел, как известно, был пристукнут табакеркой и для верности задушен прочным офицерским кушаком. Вообще-то Александру Первому место на том же эшафоте, что и Пугачёву, но сын-предатель Сашенька, в соответствии с кастовыми двойными стандартами, в отличие от забубённого казака-бунтаря стал государем всероссийским. Причём опять же не без иностранной помощи в лице английского посла Витворта, ставшего вдохновителем заговора против Павла. Потом эту помощь Александр Первый отрабатывал соответствующей политикой, приведшей к «отечественной» войне 1812 года, которая по большому счёту русскому народу была, простите, нахер не нужна. Между прочим, тактику выжженной земли при отступлении русской армии Александр Первый применил задолго до товарища Сталина. Сколько при этом от зимнего холода и голода погибло царёвых верноподданных, никто, разумеется, тогда не считал. Как и беспомощных русских раненых, оставленных в адском пламени «героического» московского пожара. Кстати, тогда же, в 1812 году, появилось немало «власовцев» (и из мужиков, и из благородных), считавших, что лучше уж Наполеон, поскольку он может принести освобождение от крепостничества и дать толчок развитию капитализма (потом Достоевский сделает карикатуру на эту позицию в виде Смердякова). Сохранилось даже письмо русских крестьян к Бонапарту с просьбой избавить их от крепостной неволи. А чуть позже, во время заграничного похода русской армии, дезертирство по причине желания осесть в более свободной Европе стало массовым явлением. Этих безвестных людей многие по сей день считают предателями, а Александра Первого — Благословенным. Есть логика? Если и есть, то лишь одна — номенклатурно-кастовая. Представителям высшей, господской касты предавать родину можно, а холопам — ни-ни.
Мы уже упоминали имя Александра Герцена — известнейшего предателя и иностранного шпиона, ведшего активную подрывную работу против родного царского правительства из окаянного Лондона. Однако чем же лучше Герцена российские цари (Екатерина Вторая, Александр Первый), опиравшиеся в своём карьерном росте на ту же самую английскую помощь? Да ничем. Более того: Герцен ЛУЧШЕ, поскольку неизмеримо искреннее и честнее. Он не был отцеубийцей, не гнобил крепостных мужиков в угоду распущенным дворянским клевретам и не вёл варварскими способами ненужные народу войны. И не пытался гневно затоптать конём неловкого, замешкавшегося мужика, как однажды Александр Первый на одном из парадов.
Последним российским императором был, как известно, Николай Второй. «Кругом измена, трусость и обман», — записал он в своём дневнике после отречения. Эти строки стало модно цитировать в СМИ сейчас, в эпоху торжества путинского консерватизма с его вполне черносотенной точкой зрения на Февраль как на предательство. Однако разве сам Николай не предал надежд и упований народа, шедшего к нему Девятого января Пятого года? Тогда Николай предпочёл остаться номенклатурным царём со своим, специфическим, господско-кастовым видением родины. Изменниками и предателями в его глазах были питерские рабочие, смиренно просившие элементарных для цивилизованного общества прав и свобод. Утром Девятого января у Николая Второго был шанс стать великим русским гражданином. Он им не воспользовался, он очень хотел оставаться «хозяином земли русской» — и в результате в марте 1917-го превратился в арестованного «гражданина Романова». Но подлинным гражданином Николай так и не стал.
Что же такое Февраль? Западный мир, как известно, признаёт народное право на восстание (т.е. на измену), если правительство изменяет интересам народа. В этом смысле Февраль — да, измена. Измена, ставшая ЛУЧШИМ событием русской истории периода империи. Февраль в чём-то повторил парадигму действий поздней Новгородской республики: когда Иван Третий решил растоптать права и вольности новгородцев, те, как пишут московские историки, «изменили и подались к Литве». И правильно сделали. Ибо исходили из своих интересов, из своих представлений о родине, о Руси. Ни цари, ни их советские и постсоветские наследники не обладают монополией на эти представления. Родина — это не монополия власти. Родина всегда альтернативна и многовариантна — вот в чём смысл послания Новгорода и Февраля. А также спора Курбского с Иваном Грозным.
У этих знаменитых оппонентов разные представления о родине — и, в конечном счёте, у них стали физически разные родины. И кто из них предатель — это ещё как посмотреть. Курбский — представитель старорусской аристократии, жившей «по старине». Грозный стремился превратить её в царскую номенклатуру, всецело зависящую от милости государя. Царь строил новый, самодержавный порядок — на костях удельно-вечевой «старины», на костях Руси. Курбскому не было места в этом порядке. Аристократ не хотел становиться холуём-номенклатурщиком. И тогда он бежал в Литву, где в отличие от Московии сохранялись исконно-русские начала. Он бежал в самое свободное государство Европы того времени. Изменив Грозному, Курбский не изменил Руси, вот что важно понять (так, подобно Курбскому, сейчас многие российские русские видят свою истинную родину, Русь в Украине, тогда как Россия представляется им государственно-историческим продолжением Орды). Что предал отважный боярин Андрей? Татарский кнут в руках царя московского? Спор между Курбским и Грозным — это спор между нереализованной исторической альтернативой (сословно-представительная монархия с буржуазным вектором развития) и победившей исторической реальностью. Ужасной реальностью.
***
И вот тут мы вплотную подходим к теме предателя Власова. Разберёмся, кого и что он, собственно, предал? Он предал государство, основанное Лениным. Ленин же, как известно, в своё время предал царя и царскую Россию, брал деньги у американских банкиров и немцев, пользовался германскими транспортными услугами в виде известного спецвагона. Ленина сменил Сталин — тоже предатель. Подданный Российской империи, как-то даже изучавший в семинарии её государственную религию. И царскую империю, и её госправославие Сталин предал, став крутым революционным бандитом. Так кого же предал Власов? Власов предал предателей. Это и предательством не назовёшь. Предать предателей — это всё равно, что убить убийц.
Своё подлинное предательство Власов совершил гораздо ранее, когда он, русский крестьянин, подался на службу к тем, кто гнобил русское крестьянство чудовищной системой насилия, террора и лжи. Соответственно, выступив потом против этой системы, Власов заявил о своей ВЕРНОСТИ той самой крестьянской почве, из которой вышел и которая была основным, базовым этно-культурным слоем страны. Народом. Так предательство ли это вообще??
Советские и постсоветские пропагандисты нередко противопоставляют Власову иконного «маршала победы» Жукова — тоже выходца из крестьян. Однако Жуков — ярко выраженный предатель. Он присягал царю, получал от него георгиевские кресты, а затем пошёл на службу к его смертельным врагам. Будучи по происхождению крестьянином, Жуков рубил шашкой тамбовских крестьян, изо всех сил стремясь занять место в новой номенклатуре. И занял это место. Оно и стало для Жукова той самой родиной, за которую он сражался, и которую будет потом защищать, посылая на смерть тучи простых людей, не состоявших в номенклатуре.
Власов тоже был в номенклатуре, пользуясь её благами. И он предал её — вот причина неослабной официозной ненависти к нему. Он предал жирный советский спецпаёк, от которого другие не смогли или не захотели отказаться. Но он не предал своё коренное крестьянское происхождение и свой народ. Он не предал своих солдат. Он до конца оставался со своей гибнущей армией. Сталин предлагал Власову самолёт, чтобы он смог улететь из окружения (такая практика спасения генералов была для совка обычной) — Власов отказался. Что тогда с ним, с его душой происходило в тех новгородских лесах и болотах — мы не знаем. Я могу лишь догадываться, вспоминая ещё одного величайшего предателя.
Некто Савл занимал весьма высокое положение в древнеиудейской номенклатуре. Он сполна пользовался благами этого положения и имел всё для дальнейшего карьерного роста. Он выбился в первые ряды жестоких гонителей христиан. И однажды он предал всю свою прежнюю жизнь, предал родину, ибо услышал голос Истины. Он стал апостолом Павлом, апостолом Любви. Именно благодаря Павлу христианство (в его изначальном, гностическом проявлении) стало той всесокрушающей силой свободы, пленившей сердца античных людей.
Возможно, Власов в том страшном лесном уединении услышал тихий внутренний голос: предай Сталина, предавшего твою армию и тебя. Дай шанс своему народу, приоткрой для него окно исторической возможности. Шанс этот невелик. Скорее всего, ничего хорошего тебя не ждёт. Сталину ты смертный враг, Гитлеру ты не нужен (ибо опасен), западным демократиям — тоже не нужен. Скорее всего, ты погибнешь. Твоё имя будет оплёвано, а намерения — оболганы. Народ приучат хором проклинать Власова. Тебя превратят в объект ненависти. Но — ты станешь семенем, которое, тихо прорастая, будет разрушать, дробить матёрую каменную кладку государственной лжи. Твоё имя станет оселком для свободных душ. Для тех, кто не желает быть рабом государства и его мифов. Исповедание имени твоего будет спасать души и умы. Ты будешь делить русских — сквозь время, семьи и социальное положение. Делить на большинство и меньшинство, которое и есть та самая соль, что осолит всё.
И Андрей Андреевич Власов пошёл этим путём. В Пражском манифесте КОНР (1944) он, продолжая дело Февраля, сформулировал демократическую альтернативу имперской России, предложил своё вИдение родины. Власову было тесно между жерновами двух тоталитарных империй. В конце концов, он стал предателем и для немцев — после того, как власовцы под лозунгом «Смерть Гитлеру! Смерть Сталину!» 7-го мая 1945-го мощно отбросили германские войска в братской славянской Праге. А вот чехи власовцев предателями не считают. Чехи благодарны РОА и по сей день уважают могилы её солдат-освободителей, похороненных на Ольшанском кладбище. Многие власовцы тогда пали не от немецких, а от сталинских пуль: ворвавшиеся в Прагу советские нещадно расстреливали солдат с шевронами РОА — в том числе и раненых, прямо в госпиталях. Чехи безуспешно пытались защитить их...
Так что с изменой и предательством, повторяю, всё очень и очень относительно.
Вспомним Александра Солженицына — «литературного власовца». Будучи сталинским офицером, он давал присягу «Союзу нерушимому», а затем, обретя свои зрелые убеждения, внёс огромный вклад в дело крушения коммунизма и СССР. Его имя стало антисоветским знаменем. Изменник ли Солженицын? С тоски зрения СМЕРШа — да. А с точки зрения зеков ГУЛАГа, миллионов раскулаченных и расказаченных — праведник. Измена Солженицына (одна из обличительных брошюр так и называлась, помнится: «Спираль измены Солженицына») стоит в ряду самых святых явлений русской истории. Она сродни измене Льва Толстого, отвергшего казённую имперскую церковь и само государство. Это наше бесценное достояние, мощнейший духовный антидот, который мы так и не смогли оценить и употребить себе во спасение. Именно Солженицын в своём «Архипелаге ГУЛАГ» первым сказал бесстрашное слово правды о власовцах:
Поведение этих людей с нашей пропагандной топорностью объяснялось: 1) предательством (биологическим? текущим в крови?) и 2) трусостью. Вот уж только не трусостью! Трус ищет, где есть поблажка, снисхождение. А во «власовские» отряды вермахта их могла привести только крайность, запредельное отчаяние, невозможность дальше тянуть под большевистским режимом, да презрение к собственной сохранности... В нашем плену их расстреливали, едва только слышали первое разборчивое русское слово изо рта...
Кстати, как теперь быть с этими страницами классика, тов. Яровая? Выдирать будем и сжигать? О замечательных книгах Виктора Суворова, великолепного в своей измене совку, я уж и не говорю...
***
Нет никакой единой для всех вечной и навсегда данной, неизменной родины. Родина — она для всех нас разная. Она исторична и обусловлена культурно-социально. Одна родина у народа, другая — у номенклатуры. И, бывало, народ не считал за грех предать родину «начальства». Против этой родины восставали, от неё бежали в раскольничьи скиты, в Сибирь, на новые, девственные земли. И даже в другие страны, как, например, казаки-некрасовцы — участники Булавинского восстания, после разгрома ушедшие в Турцию. Да, они изменили царю, царской России, но не изменили своей казачьей вольности, а она, включавшая традиции, уклад, культуру, и была их родиной. Т.е. родина совсем не обязательно связана не только с господствующей государственностью, но и с «почвой», землёй, территорией. В России всегда боролись между собой два главных образа родины: один — жёсткий, номенклатурный, государственнический, привязанный к имперской территории и царистскому типу власти; и другой — живой и летучий, как плазма, вольный, вечевой, казачий, почти анархический. Этот второй образ родины живёт, светится и в русском либерализме, что видно на примере Валерии Новодворской. Кстати, диссидентская внутренняя эмиграция времён застоя — разве это не бегство в альтернативную, параллельную, тайную, «скитскую» родину? А тогдашняя внешняя эмиграция — по сути, разве это не новая попытка в духе Курбского найти ТАМ давно потерянное ЗДЕСЬ?
Номенклатура хочет навеки отлить образ родины в бронзе, в бетоне, изваять в граните, дабы придавить им копошащееся во прахе население. Номенклатура меняется кадрово, идеологически, но не меняются её вечные клановые интересы. Так вот, историю в учебниках, указуя нам, кто предатель, а кто — святой, пишет именно номенклатура. Например, Карамзин, которым восхищался великий Пушкин — человек того же круга. Между прочим, было бы корректнее называть Пушкина не великим русским, а великим дворянским (номенклатурным) поэтом. Ибо основная масса русского народа в пушкинскую эпоху о Пушкине даже и не слыхала. Его читал ничтожный процент свободного населения. А остальные — рабы — даже и не ведали толком, что они — русские. Они считали себя «православным христианством» (крестьянством). О том, что они, оказывается, русские, им впервые сообщила, опять же, номенклатура, когда ей потребовалось пушечное мясо для отражения «антихриста Наполеона» (потом это официозное заклинание русскостью стало традицией: так было в 1914-м, в 1941-м, наконец, в текущем 2014-м — прямо-таки магия чисел). Номенклатура создавала в сознании народа образ родины и учила народ, как ему любить эту родину. Любить родину значит любить власть — вот нехитрая формула такого патриотизма. Всё остальное — предательство, измена родине. Такой патриотизм — для быдла. Именно он сейчас раскрашен в «колорадские» (как многие выражаются) цвета. Можно ли из этого вырваться? В принципе, да. Люди перестают быть быдлом, объектом манипулирования, когда начинают сознавать и отстаивать свои собственные, подлинные интересы. Когда они перестают бездумно, как дрессированная собака, делать стойку при слове «русский» или «советский». Когда они становятся гражданами.
Гражданин Власов — так, вероятно, обращались к прОклятому генералу Власову на процессе в советском суде. А ведь правильно обращались! Власов и был настоящим гражданином.
Смысл его завета: не страшитесь предать номенклатурно-официозную родину. Дерзайте. Дайте себе шанс.
