О чем молчат «казаки-победители»

Главной памятной датой текущего десятилетия, как уже очевидно, стал очередной День Победы. Праздник этой «гражданской» религии ( впрочем, уже наверное и не гражданской, раз сам патриарх сравнил Девятое мая с Пасхой), разумеется, отмечался со всей возможной помпой — неважно, что судя по набору лидеров, приехавших в Москву, основными нашими союзниками во Второй Мировой были гордые нации Африки, Азии и Латинской Америки. Ну, а где Пасха и вообще какой-либо патриотизм, там и «казаки» — в современной России без них никуда. Особенно без кубанских — ККВ гордится, что ему, единственному из всех реестровых казачьих войск России, выпала честь пройти «отдельной коробкой» в параде на Красной площади.

Сейчас в ККВ всячески поднимают на щит солдат «казачьего рода», участвовавших в ВОВ, на всякого рода ветеранских мероприятиях. Однако, вплетая свое казачье «Любо» в общий глас славословий «Великой Победе», нынешние «кубанцы» не очень любят вспоминать о той, достаточно неоднозначной, позиции, которую заняли кубанские казаки в те трагические годы. Ниже я изложу небольшую подборку фактов из жизни кубанского казачества и вообще Кубани — фактов, представляющих несколько иную картину, нежели та, которую сейчас норовят подать в ККВ.

Начнем с того, что любить советскую власть казакам было не за что. К начатому в Гражданскую войну расказачиванию в тридцатые годы добавилась еще и коллективизация, на Кубани приобретшая форму откровенного геноцида. Целые станицы заносились на «черные доски», люди тысячами мерли от голода, доходя порой до людоедства, выселялись из родных мест на Север и в Сибирь. Вот что пишет об этом, например, кубанский казак Георгий Кокунько:

В январе 1930 года вышло постановление ЦК ВКП(б) «О ликвидации кулачества как класса в пределах Северо-Кавказского края». Казаков выгоняли из куреней зимой, без продуктов и одежды, обрекая на гибель по дороге в места ссылок. Власть готовилась к восстанию в казачьих областях. Более того, явно провоцировала его — массовое выступление позволило бы вновь открыто истреблять казачество. Но восставать, в общем-то, было уже некому — ни оружия, ни вождей. Хотя были, конечно, примеры сопротивления, в том числе и вооруженного, а для подавления их на Кубани использовалась даже авиация; небольшие же группы казаков продолжали борьбу вплоть до прихода немцев в 1942 году...
Осенью 32-го на Кубань прибыл «испытанный боец в борьбе за хлеб на Юге России» корреспондент «Правды» Ставский, сразу определивший настроение казаков как явно «контрреволюционное»: «Белогвардейская Вандея ответила на создание колхозов новыми методами контрреволюционной деятельности — террором... В сотне кубанских станиц были факты избиения и убийств наших беспартийных активистов... Наступил новый этап тактики врага, борьба против колхозов не только извне, как это было раньше, но и борьба изнутри». Новотитаровской Ставский обнаружил 80 казаков, вернувшихся из ссылки, и тут же донес: «Местные власти не принимают никаких мер против этих белогвардейцев... Саботаж (вот и прозвучало страшное слово, ставшее на десятилетия чуть ли не нарицательным для наименования этого периода времени! — Г. К.), организованный кулацкими элементами Кубани... Классовый враг действует решительно и порой не без успеха...» И — решительный вывод: «Стрелять надо контрреволюционеров-вредителей!».

От слов быстро перешли к делу. Осенью 1930 года в Москве прошли массовые аресты казаков, проходивших по сфабрикованному органами ГПУ делу о т. н. «Казачьем блоке». Всего были осуждены 79 человек. 8 апреля 1931 г. по делу был расстрелян 31 человек, в том числе — бывший оренбургский атаман генерал-майор Н. С. Анисимов, член Кубанской Рады и правительства П. М. Каплин, известные белые генералы А. С. Секретев, Ю. К. Гравицкий, И. Л. Николаев, Е. И. Зеленин, члены Донского войскового круга Мамонов, Чипликов, Медведев, Давыдов... Остальных ждали концлагеря, членов их семей — высылка.

А вслед за репрессиями начался голод. Как пишет тот же Кокунько:

Систему «черных досок» (названных так по советской традиции — в отличие от «красных досок» почета) ввел член ЦК ВКП(б), секретарь СевероКавказского крайкома ВКП(б) Б. П. Шеболдаев. На «доску позора» заносились станицы, по мнению партии, не справившиеся с планом хлебосдачи.3 ноября 1932 г. было издано постановление, обязывавшее единоличные хозяйства под страхом немедленной ответственности по ст. 61 УК (смертная казнь) работать со своим инвентарем и лошадьми на уборке колхозных полей. «В случае «саботажа», — разъясняла краевая партийная газета «Молот», — скот и перевозочные средства у них отбираются колхозами, а они привлекаются к ответственности в судебном и административном порядке«...Крайком партии совместно с представителями ЦК (комиссия во главе с Л. М. Кагановичем — А. И. Микоян, М. Ф. Шкирятов, Г. Г. Ягода и др.) постановил: «За полный срыв планов по севу и хлебозаготовкам занести на „черную доску“ станицы Новорождественскую, Медведовскую и Темиргоевскую. Немедленно прекратить в них подвоз товаров, прекратить всякую торговлю, прекратить все ассигнования и взыскать досрочно все долги. Кроме того, предупредить жителей станиц, что они будут в случае продолжения „саботажа“ выселены из пределов края и на их место будут присланы жители других краев».

К чему привела такая политика родной советской власти, можно судить хотя бы из этой сводки ОГПУ о голоде в районах Северо-Кавказского края от 7 марта 1933 г:

Ейский район. Станица Должанская... На допросе Герасименко заявила, что на протяжении месяца она питалась различными отбросами, не имея даже овощей, и что употребление в пищу человеческого трупа было вызвано голодом... Станица Ново-Щербиновская... В 3-й бригаде жена осужденного Сергиенко таскает с кладбища трупы детей и употребляет в пищу...
Кущевский район... Рева Надежда вырезала у трупа сына Михаила мясо с бедер обеих ног. На вопрос, зачем это сделала, ответила: «Это не ваше дело, я резала мясо со своего ребенка...»
Пытавшихся вырваться из охваченных голодом областей водворяли обратно. 22 января 1933 г. Сталин и Молотов предписали ОГПУ Украины и Северного Кавказа не допускать выезда крестьян — после того, как «будут отобраны контрреволюционные элементы, выдворять остальных на места их жительства». На начало марта было возвращено 219 460 чел. Отмечались случаи немедленной расправы с людьми на местах, у железнодорожных станций...С ноября 1932 по январь 1933 г. Северо-Кавказский крайком ВКП(б) занес на «черные доски» 15 станиц — 2 донские (Мешковская, Боковская) и 13 кубанских: Новорождественская, Темиргоевская, Медведовская, Полтавская, Незамаевская, Уманская, Ладожская, Урупская, Стародеревянковская и Новодеревянковская, Старокорсунская, Старощербиновская и Платнировская.
По краю только за 2,5 месяца с ноября 1932 года брошено в тюрьмы 100 тыс. человек, выселено на Урал, в Сибирь и Северный край 38 404 семьи. Из станиц Полтавской, Медведовской и Урупской выселены все жители — 45 639 человек. Уманская, Урупская и Полтавская были переименованы — в Ленинградскую, Советскую и Красноармейскую. На место выселяемых, убитых и умерших от голода селили порой тех самых, кто их уничтожал. Так, ПолтавскаяКрасноармейская заселена семьями красноармейцев, Новорождественская — сотрудников НКВД.
Согласно справке ОГПУ 23.02.1933 г., самый сильный голод охватил 21 из 34 кубанских, 14 из 23 донских и 12 из 18 ставропольских районов (47 из 75 зерновых). Особо неблагополучны 11 кубанских районов (Армавирский, Ейский, Каневский, Краснодарский, Курганинский, Кореновский, Ново-Александровский, Ново-Покровский, Павловский, Старо-Минский, Тимашевский), Шовгеновский р-н Адыгейской АО и Курсавский Ставрополья. Даже к сегодняшнему дню население репрессированных станиц не может восстановиться хотя бы до половины своего прежнего уровня...

Не миновали казаков и волны арестов 1936–1938 гг. (те, которые накрыли многих большевиков, в том числе и изобретателей «черных досок»). Стоит ли удивляться, что многие из выживших, переживших все ужасы большевистских репрессий были и впрямь готовы идти на союз «хоть с чертом, но против большевиков». И немцы, разумеется, не отказывались от использования таких настроений, работая как с казачьей эмиграцией, так и уже с «подсоветским казачеством». Как пишет исследователь Петр Крикунов, среди эмигрантов в то время господствовало три политических направления:

Критерием для их выделения является отношение к проблемам государственного устройства, в том числе к месту и роли казачьих земель в составе Российского государства. В первое входили монархисты, сторонники П.Н. Врангеля, П.Н. Краснова, Общевоинского союза. Это наиболее правое крыло эмиграции преобладало в Югославии, Болгарии, было достаточно сильным среди казаков во Франции и Германии. Второе направление — умеренное — было представлено Объединенным советом Дона, Кубани и Терека, войсковыми атаманами этих казачьих войск. Наибольшее число сторонников этого течения проживало во Франции. По многим вопросам они были согласны с казаками-монархистами. Третье направление — демократическое, антимонархическое, республиканское, которое впоследствии трансформировалось в крайне националистически-сепаратистское движение казаков-националистов, или самостийников (также их называли сепаратистами и пораженцами). Они выступали за создание «Великой Казакии», простирающейся от Центральной Украины до реки Самары или даже до реки Эмбы, которая протекает в Актюбинской и Гурьевской областях современного Казахстана. Центром этого течения была казачья эмиграция в Чехословакии. Именно здесь активно действовали Союз возрождения казачества, Общеказачий сельскохозяйственный союз, Союз вольного казачества, Общество изучения казачества, «Литературная семья».

Сами немцы избегали отдавать предпочтение какому либо политическому направлению— «державникам» или «самостийникам», хотя негласно склонялись к поддержке именно последних. Тем более, что именно самостийники первыми высказали свои симпатии к фашизму. Еще в 1929 году журнал «Вольное казачество» в двух номерах опубликовал большую статью «О фашизме», в которой призывалось «Поучиться фашистским методам спасения государства, ибо они оказались блестящими».

Как бы то ни было, отношение немцев к казачеству отличалось от отношения к русским, о чем говорит хотя бы тот факт, что уже 15 апреля 1942 года Гитлер лично разрешил использовать казаков в борьбе против партизан и на фронте. Чуть позднее, в директиве Верховного командования вермахта № 4б от 18 августа 1942 года («Руководящие указания по усилению борьбы с бандитизмом на Востоке»), такой их статус был закреплен официально. Эта директива обязывала Генеральный штаб ОКХ (объединенное командование сухопутных войск) разработать основные положения по организации этих частей, и вскоре в войска было разослано так называемое «Положение об использовании местных вспомогательных формирований на Востоке», регулирующее основные положения по «организации и использованию этих частей».

В этом документе представители тюркских народностей и казаки выделялись в отдельную категорию «равноправных союзников, сражающихся плечом к плечу с германскими солдатами против большевизма в составе особых боевых частей». Эти народы были как бы выделены среди всех остальных, ведь в начальный период войны представители славянских, балтийских народов и даже фолькс-дойче могли использоваться лишь в составе антипартизанских, охранных, транспортных и хозяйственных частей вермахта. Тогда же, в середине 1942, было продумано и идеологическое обоснование такой «особости» казаков — в духе господствующей в Рейхе «расовой теории», казаков объявили «арийцами», потомками германцев-готов.

Огромную роль в разработке и продвижении этой теории сыграли казаки-националисты и лично управляющий иностранным отделом КНОД Петр Харламов. 1 апреля 1942 года ему удалось встретиться с достаточно влиятельным в нацистской Германии профессором Курселлем (о тогдашнем положении Курселля говорит хотя бы тот факт, что на прощание он подарил Харламову отпечаток масляного портрета Гитлера собственной кисти, написанный с натуры). По всей видимости, именно во время этой длившейся более двух часов беседы немецкий ученый намекнул одному из лидеров казаков-националистов, что в ближайшее время возможен некий поворот в политике по отношению к казачеству и что настало время придумать нечто такое, что могло бы заинтересовать немецкое руководство. Не исключено, что Курселль сам и предложил своему гостю наброски будущей теории о «казаках-арийцах».

Тщательно проанализировав экономическое положение Северного Кавказа, специалисты генштаба вооруженных сил Германии представили для служебного пользования анализ этнического состава населения. Они ещё в 1941 г. выпустили при помощи сотрудников Немецкого института внешних сношений сборник «Народы Кавказа и вокруг лежащих земель». Чтобы получить поддержку в многонациональном регионе, немцы не только изучали традиции и быт отдельных народов, но и разрабатывали специальные инструкции для солдат, позволяющие привлечь на сторону Вермахта наибольшее количество представителей различных народов Северного Кавказа, недовольных советской властью. Сохранился оригинал подобной инструкции, где в частности, отмечается: «Свободолюбивые и гордые, обладавшие в старые времена правами и привилегиями, казаки ожесточенно боролись против большевизма и несли тяжелые кровавые жертвы». Поэтому, по мнению верховного командования вермахта, «казачьи семьи по сравнению с другим неказачьим населением должны быть предпочтительнее» : они ненавидели большевиков, Красную Армию. Здесь теоретические выкладки сменялись практической рекомендацией — осуществлять все необходимые реквизиции в казачьих семьях — чтобы не настроить их против себя — через старост или хуторских атаманов, с выплатой вознаграждения, выдачей расписки.

Важным шагом к привлечению на свою сторону казачьего населения немцы считали сохранение обычаев казаков. В инструкции подчеркивалось: немецкое государство видит в казаках дружественный народ, который может бороться с большевизмом вместе с немецкой армией, поскольку считается достаточно надёжным. Солдатам вермахта напоминалось: со стороны немцев казакам были даны гарантии на свободное культурное развитие, признание их вероисповедания, обычаев и традиций, возрождение службы в церкви, а также позволяющие развивать своё местное самоуправление.

Во время германского летнего наступления 1942 года антисоветски настроенные группы казаков лишний раз доказали, что не зря немцы так высоко их поставили в своих расовых разработках. При больших и малых штабах действующей армии находились так называемые казачьи добровольные советники, которые оказали немцам неоценимую помощь. «Ничего подобного немцы нигде не встречали, — вспоминает непосредственный участник событий П.Н. Донсков, — такой сноровкой и широтой военных познаний не обладал в своей массе ни один народ»

Учитывая, какую политику вел на Кубани сталинский СССР в тридцатые годы, уже не удивляешься воспоминаниям немецкого солдата Флориана Толька:

Являясь правым крылом нашей армии, наносящим удар по Краснодару, мы упорно приближаемся к моей заветной мечте — к морю. А пока нам предстояло преодолеть важный водный рубеж, которым являлась река Кубань. Для этого большие надежды мы возлагали на бранденбуржцев, которые должны были высадиться в тылу у русских и захватить переправы. Вот уже встречаем дорожный указатель, указывающий направление на Краснодар. Перед нами простирался удивительный край, со своими более богатыми деревнями и аккуратными домами. Даже люди здесь выглядят как-то иначе, держатся более достойно и гордо, одним словом, казачья кровь. Они радушно встречают нас, стремясь накормить и напоить водой как самых дорогих гостей.
13.8.42.
К городу и реке опускается тихий вечер. Воспоминание о песке и зное во время длительных переходов быстро выветрилось в краснодарских квартирах. После Ростова в боевые действия наш батальон так и не вступал. Складывалось впечатление, что все это время мы шли по бесплодной пустыне. Но и этого было достаточно, чтобы источать наши силы. Теперь, в награду за нелегкий путь, мы отсыпались и объедались дарами этого благодатного края. В воде у источников охлаждаются арбузы, поступившие на продовольственное обеспечение батальона. Из домов, в которых расселена немецкие солдаты, слышен веселый смех, песни, как будто нет войны.
14.8.42.
Время приближается к полудню. На небольшой площади в центре города обращаем внимание на группу толпящихся немецких солдат. Подъезжаем ближе и видим, как старый казак приглашает попробовать домашнее вино. Мы присоединяемся к группе вояк, чтобы утолить жажду. Кубанское вино соблазнительно искрится на солнце. Не могу устоять перед искушением и опустошаю свой бокал. Однако уже первый глоток подсказывает, что нужно проявить осторожность, найти силы, чтобы не поддаться соблазну. Нужно отдать должное вину старика: до этого ничего лучшего я не пил.

На Кубани, как и на всех прочих казачьих землях, немецкая администрация начала создавать и местные органы самоуправления, назначать бургомистров и сельских старост, которых вскоре начали переименовывать в станичных и хуторских атаманов. Весьма красноречивый пример подобной смены власти приводит в своих воспоминаниях казак, скрывающийся под псевдонимом И. В.:

Прошло две или три недели (после прихода немцев. — П.К), стали собираться казаки, со всех сторон пошли разговоры — староста был для казаков „не по пути“... Ознакомившись с настоящим положением жизни, среди казаков образовалась инициативная группа... Пошли в район к немецкому коменданту... Все подробно рассказали. Он выдал нам документ. По возвращении в станицу передали этот документ старосте, чтобы эта власть нам все сдала. После того как мы все приняли, мы должны были донести коменданту, затем приступили к выборам атамана.

Замена старост на атаманов осуществлялась исключительно на территории Дона, Кубани и Терека и по инициативе самих казаков, которая, правда, нашла поддержку у немецких властей. С 1 января 1943 года все главы— хуторские, станичные, районные (окружные) — на казачьих землях стали официально называться не старостами, а атаманами хуторов, станиц и т. д. В специальной инструкции для сельских старост (атаманов) определялись их должностные обязанности: контроль за продолжением сельскохозяйственных работ, регистрация жителей, организация вспомогательной полиции, розыск советских военнослужащих, поддержание порядка и выполнение распоряжений немецких властей. Возрождение традиционной для казачьих районов атаманской власти вызвало к жизни и традиционные представления о станичном атамане. В условиях войны актуализировался весь арсенал народного опыта, вызывающий на сцену человека, готового пожертвовать своими интересами, иногда жизнью, ради интересов общины. В устной истории войны атаман периода оккупации — человек обречённый, которому уготовано пострадать за народ либо от немецких, либо от советских властей. В рассказах старожилов атаман предстает как идеальный член станичного общества, защитник интересов жителей.

Среди тех, кто пошел на сотрудничество с нацистами были и люди, достаточно известные еще до войны. Так, в Краснодаре бургомистром был назначен Алексей Аносов, один из самых крупных специалистов в области разведки нефтяных и газовых месторождений и оценки их запасов на черноморских и кавказских нефтяных промыслах. В соавторстве с известным академиком Губкиным он работал над составлением карты нефтяных месторождений Советского Союза, которая известна в научном мире как карта академика Ивана Губкина. В тридцатые годы получил десять лет тюрьмы, так что на Советскую власть у него была вполне естественная обида. Не исключено, кстати, что к этому был причастен и его соавтор Иван Губкин, известный своим поиском «вредителей» среди геологов. После отсидки Аносов вернулся домой и Азово-Черноморским геологическим трестом был назначен главным консультантом в Краснодарское геологическое бюро.

Более того, на Кубани появилась и маленькая «Казакия», казачья автономия, аналогичная пресловутой «Локотьской республике» на Брянщине. Вот что пишет Крикунов:

Как только немецкая группа армий «А» оккупировала Кубань, «просвещенная» часть ее командования начала добиваться от Берлина разрешения на организацию экспериментальной зоны, так называемого «Казачьего округа», главными особенностями которой должны были стать полное отсутствие германской администрации и разрешение местному населению на установление полного самоуправления. Казаки должны были получить культурную, образовательную и религиозные свободы, вводилось выборное атаманское самоуправление, также казакам обещали скорое уничтожение коллективных хозяйств, пожалуй, самого ненавистного для них нововведения советской власти.
По получении одобрения от генерала Вагнера октября 1942 года округ начал функционировать. Первоначально он включал шесть районов севернее нижней Кубани, с населением примерно 160 тысяч человек.
...Структура «государственного» управления в «Казачьем округе» была тщательно продумана и отвечала всем вековым требованиям казачьих институтов власти. Низшим уровнем административного деления была станица, во главе которой стоял выборный атаман. Станицы объединялись в районы (всего 6), каждый из которых также возглавлялся выборным атаманом. Венчал пирамиду власти так называемый «верховный атаман», который назначался на эту должность немецким полевым командованием. Ко всему прочему, каждый атаман, независимо от своей значимости, имел некое подобие кабинета министров — совет старейшин, в свою очередь избиравшихся на станичном или районном Круге. В соответствии с немецкой концепцией автономного округа все атаманы подчинялись в первую очередь своему верховному атаману, а не Германскому командованию. Верховный атаман имел двух помощников (первых заместителей), которые держали в своих руках все нити управления. К сожалению, не совсем понятно, кем были эти люди — немцами или представителями казачьего населения. В их компетенции находились следующие вопросы: организация полиции из местных жителей (ее главной задачей было поддержание внутреннего порядка), финансы, сельское хозяйство и животноводство, здравоохранение, образование, культура, строительство дорог и поддержание их в нормальном состоянии. Главной же задачей назначенного немцами атамана было формирование из местного населения небольших отрядов самообороны. Эти боевые части, как говорилось в официальном немецком приказе, должны были служить делу «защиты и освобождения своей родины от Большевизма». К концу 1942 года под командованием верховного атамана уже находились три казачьи сотни. Еще 3 тысячи казаков в любой момент были готовы выступить против большевиков с оружием в руках. Всего же, по подсчетам немецких кураторов, «Казачий округ» вполне мог создать и содержать армию в 75 тысяч штыков. На зиму 1942/1943 гг. была запланирована подготовка первых 25 тысяч казачьих добровольцев для немецкой армии. Уже к январю 1943-го немецкое руководство планировало расширить границы округа и назначить командиров казачьих отрядов, сформированных на этой территории. Среди казачьих лидеров Кубани началась оживленная дискуссия о проблемах довольно отдаленного будущего, например, о перспективе образования более широкой казачьей автономии, включающей территорию Украины, России и Кавказа. Строились также далеко идущие планы в области сельского хозяйства, военной реформы и образования. Но на практике было сделано очень мало. На проведение многообещающих реформ просто-напросто не хватило времени. В январе 1943 года немецкая группа армий «А», под ударами советских войск, оставила казачьи территории, и эксперимент закончился, так толком и не начавшись.

Надо отметить, что немцы удачно выбрали место для своего «эксперимента» (а может и кто подсказал): регион, где создавалась казачья автономия, является достаточно важным для Кубани в плане исторической памяти. Именно в тех краях, еще при Екатерине, расселялись первые запорожцы на Кубани, именно там, в станице Новодеревянковской, родился видный кубанский историк, статистик и политический деятель Федор Щербина, наконец там проходил масштабный геноцид казачьего населения, о чем в этом районе помнят до сих пор.

Разумеется, немцы приходили на Кубань не для того, чтобы облагодетельствовать местное население: оккупант есть оккупант, а если оккупационные войска принадлежат тоталитарному государству с достаточно жесткой идеологией, то понятно, что население хлебнет лиха полной мерой. На Кубани были и массовые расстрелы и машины-«душегубки», проводилось истребление целых групп населения. Но, как уже говорилось выше, все это в полной мере Кубань ощутила на себе и до войны — от «своей» советской власти. Даже столь бесчеловечное изобретение, как душегубки меркнет перед такими описаниями:

При вступлении немцев в Краснодар ими были обнаружены специальные комнаты и приспособления, при помощи которых казни были поставлены большевиками буквально «на поток» (здания не успели взорвать — помешал инженер станции, убитый за это чекистами). Затем эти комнаты были открыты для публичного осмотра. Вот описание из книги Н. Палибина — после объявления осужденному приговора «ему указывали на небольшой коридорчик, через который была видна светлая комната с окнами без решеток. Там стоял стол с письменными принадлежностями. Чекист разъяснял осужденному, что тот может пройти к столу и написать письмо, или просто посидеть и подумать наедине… Человек вступал в коридор, пол под ним проваливался, и он падал в бездну, на дне которой была мясорубка. Она дробила, ломала и резала его на куски, и вода выносила остатки в Кубань

Неудивительно, что нацистские репрессии на Кубани находили массу добровольных помощников среди местного населения, желающего поквитаться со своими обидчиками.

Анализ списка пособников оккупационного режима позволяет сделать вывод: по своему социальному составу эта категория коллаборационистов была неоднородной. Среди них представители различных слоев населения — как бывшие кулаки, так и середняки и бедняки, нередко ранее судимые или дезертировавшие из рядов Красной Армии. Среди коллаборационистов оказываются представители интеллигенции — учителя, врачи, руководители предприятий. Сказывается и особенность края — в списке и казаки, как рядовые, так и станичные атаманы, есаулы, начальники жандармерии. Они идут на сотрудничество с немцами, как и другие слои населения, пострадавшие от советской власти.
Нередко в роли пособников оккупантов выступают простые жители станиц и хуторов, недовольные прежними порядками, помогающие немецкой власти выявить не только партизан, но и партийных работников, комсомольцев, советских активистов, председателей колхозов, депутатов сельских Советов, колхозников, евреев.
Настоящая гражданская война местного значения с приходом немецких войск развязывается в кубанской станице Марьянской. Одна из ее жительниц Евдокия Цокурь, работавшая ранее в потребкооперации, сообщает немцам о коммунистах и партизанах станицы . Активную антисоветскую агитацию ведет Елена Брус, участвующая вместе с полицией в грабежах населения . Житель этой же станицы Алексей Пономаренко выселяет советских граждан из домов, принадлежавшим ранее кулакам. Новая власть находит себе сторонников в каждом населенном пункте. Работающие в комиссии по перерегистрации жителей ст. Старотитаровской Михаил Степаненко и Петр Юник указывают на активистов станицы, членов партии и комсомольцев.

Вслед за поражением немецких армий под Сталинградом началось отступление немцев с Кавказа, а вслед за ними уходили и казаки — терские, донские, кубанские, вместе с калмыками и горскими народами:

В обстановке, полной драматизма, казачьи и горские беженские колонны подходили к Кропоткину, откуда немцы поворачивали их налево, на запад, направляя по шоссейным и гужевым дорогам вдоль р. Кубани, на Краснодар (бывший Екатеринодар). Тогда же к Кропоткину стали выходить из восточной части Кубани беженские колонны Кубанских казаков и калмыков из Астраханья и Ставрополья, также устремляющихся на Краснодар. В не прекращавшемся наступлении коммунистические армии разорвали германскую линию обороны на Кубани, на два отсека и уничтожили в корне всякую возможность отступления для беженцев из южной части Кубани, Ставрополья и Терека. К 24 января 1943- года коммунистическими войсками были заняты: все нижнее течение р. Дона, все течение р. Маныча, с. Белая Глина в Ставропольи и на Кубани — станица Ладожская и Армавир. Несмотря на столь сложную военную обстановку на Кубани, казаки-беженцы из станиц и хуторов восточной ее части, совместно с черкесами и адыгейцами, смогли все же продвинуться к Краснодару, выйдя первоначальным образом из верховьев рек Урупа и Лабы. К тому времени дорога на север в направлении Ростова-на-Дону и Азова для казачьих беженских колони и групп была уже перерезана. Спасением для беженских масс послужил Таманский полуостров, вернее большая песчаная коса Чушка, имеющая в длину 16 километров и в ширину 2 километра, послужившая в январе-марте 1943 года пристанищем для 120.000 беженцев, среди которых насчитывалось более 80.000 казаков, казачек и казачьих детей. В условиях суровой зимней стужи и постоянно дувшего леденящего ветра «боры», на косе Чушке располагались бесконечными рядами беженские повозки и арбы, с поднятыми вверх оглоблями. На последних были натянуты самые разнообразные полого и ковры, служившие предохранением от ветра. Повсюду дымились костры, с помощью которых беженцы приготовляли себе незатейливую горячую пищу — примитивное кушанье саломату, уваривая в котлах, ведрах и жестяных банках воду, муку, смалец и соль. Рядом, прижимаясь к повозкам и арбам дрожащими от холода телами, стояли понуро многие тысячи беженских коров, быков, лошадей и верблюдов, жалобно ревевших от голода. Непрестанно днем и ночью авиация бомбардировала все пространство песчаной косы Чушки, сея смерть и разрушения в среде сгрудившейся огромной беженской массы на ничтожном клочке земли, терпеливо ожидавшей своей очереди на переброску через Керченский пролив, в Крым. Казачья боевая авиация в составе двух истребительных и одной бомбардировочной эскадрилий, входившая в состав германского воздушного корпуса ген. фон-Корнтена, защищавшего «Кубанское предмостное укрепление» на Таманском полуострове, проводила в свою очередь ответные повторные атаки на коммунистические воздушные соединения. В короткий срок в неимоверно тяжелых условиях боевой обстановки, германское военное командование завершило задачу переброски в Крым более ста двадцати тысяч казачьих, горских и калмыцких беженцев с повозками, арбами, скотом и лошадьми...Вопрос эвакуации казачьих беженцев в северных районах Кубани, был разрешаем в несколько иной форме... 20 января 1943 года в станицу Уманскую прибыл из Краснодара германский полк. фон-Кольнер во главе германской полевой комендатуры N 810. Все районы и станицы Уманского отдела получили тогда же срочное уведомление о немедленной командировке всех станичных Атаманов, начальников местной казачьей полиции и районных агрономов на Отдельское Совещание, созывавшееся экстренным образом на день 21 января в станице Уманской. Полк. фон-Кольнер объявил всем собравшимся казачьим представителям об оставлении немцами территории Кубани, вручив при том заранее изготовленную Атаманскую булаву вахмистру Трофиму Сидоровичу Горбу, выборному Атаману 1-го Уманского показательного Отдела. Подобное обстоятельство подчеркивало с несомненностью факт, что вахмистр Т.С. Горб был признан германской стороной в самый последний момент времени перед началом эвакуации, как и.д. Кубанского Войскового Атамана. Более того, германский полк. фон-Кольнер, являясь полномочным представителем ген. фон-Клейста, Командующего германскими армиями на Кубани, при согласии со стороны Т.С. Горба, назначил войск. старш. И.И. Саломаху на должность Походного Атамана Кубанского Казачьего Войска. Прибывший в станицу Каневскую 26 января сам Командующий германской армейской группировкой «Геере-группе Зюд-А» ген. фон-Клеист, написал лично письма Т.С. Горбу и И.И. Саломахе, предлагая им позаботиться срочным образом об организации эвакуации всех казачьих беженцев севера Кубани, которые бы желали отходить с германскими войсками. Во избежание возможных репрессий со стороны Москвы и внимая казачьим просьбам. Походный Атаман войск.старш. И.И. Соломаха подписал приказ о мобилизации всех Кубанских казаков, дабы последние не обозначались «добровольцами» в своем уходе с Кубани, совместно с немцами. Приказ этот однако не получил широкого распространения в силу быстрого развития событий военного характера, связанных с наступлением коммунистических армий в северной части Кубани. Отмечаемый приказ имел вообще запоздалое значение, ибо уже от 21 января многочисленные Кубанские казаки-беженцы в большинстве своем с семьями, из станиц: Екатерининской, Тихорецкой, Камышеватской, Ново-Покровской, Павловской, Крыловской, Ново-Минской, Старо-Минской, Ново-Щербиновской, Старо-Щербнновской, Уманской, Шкуринской, Кущевской, Роговской, Пезамаевскои, Бриньковской, Брюховецкой, Ново-Архангельской и других, покинули родные места и шли ускоренным маршем со своими обозами в направлении города Азова и села Кагальника южнее Азова, на побережья Азовского моря.

Дальнейший путь казаков — и не только кубанцев — более-менее известен. Многие из них были выданы союзниками в Лиенце, такие как донской атаман Петр Краснов и казачий генерал Андрей Шкуро. Другим удалось спастись — таким, как войсковой атаман Кубанского казачьего войска Вячеслав Науменко, возглавлявший так называемое «Главное управление казачьих войск», рассматриваемое самими казаками как «представительство перед германским командованием для защиты казачьих прав». Именно Вячеслав Науменко, под конец войны все больше склонявшийся к самостийникам, заявил в 1944, что «только традиционная казачья государственность на наших исторических землях, под защитой Германии, обеспечит нам право на свободное развитие и даст возможность ВНОВЬ СТАТЬ на исторический путь казачьей жизни...»

В 1945 году Вячеслав Науменко направился в Северную Италию, где против союзных войск сражался казачий корпус, по пути туда в Тироле сдался американцам. Через некоторое время был отпущен к семье в город Кемптен. В 1949 году прибыл пароходом в США, привезя с собой войсковые регалии и казачий архив. Несколько месяцев велось расследование деятельности Вячеслава Науменко в Югославии во время германской оккупации и в Главном управлении казачьих войск в Берлине. Дознание не установило состава преступления в его действиях. Получив разрешение на жительство в Соединённых Штатах Америки, Вячеслав Григорьевич поселился под Нью-Йорком. Его дочь, Наталья Назаренко передала современному «кубанскому казачеству» войсковые регалии, которые по сей день Кубанское казачье войско выносит на публику во время всех своих мало-мальски значимых мероприятий.