«Сами-в-себя попаданцы»
(Об одном малоизученном направлении в социальной фантастике)
На днях я прочитал на «Самиздате» повесть Вероники Ягушинской «Из тридцати в тринадцать». Нетрудно заметить, что при выборе названия авторесса недолго напрягала фантазию, решив незатейливо вывернуть уже существующий, правда, несколько подзабытый бренд. Если кто помнит, больше десяти лет назад вышла книга Кристы Робертс 13 Going On 30 («Тринадцать превращаются в тридцать»), а потом и фильм с таким же названием — про девочку, которая так хотела стать моделью, что однажды легла спасть подростком, а проснулась молодой и интересной дамой бальзаковского возраста. Госпожа Ягушинская проводит обратный манёвр. Её героиня, барышня с несложившейся личной жизнью, совершает накануне тридцатилетнего юбилея самоубийство, однако Смерть в последний момент предлагает ей эксперимент: вернуться на шестнадцать лет назад и за два месяца летних каникул попробовать встретить настоящую любовь, мужчину своей жизни, с которым всё получится. Барышня, как нетрудно догадаться, соглашается (терять-то всё равно нечего!), и всё заверте...
Получился девочковый роман, который, на мой взгляд, нуждается в обработке напильником. Местами затянуто, местами много разговоров, которых нельзя избежать в реальной жизни, однако в книге можно было бы без них обойтись. Впрочем, авторесса предупредила, что работа над повестью ещё не закончена.
Однако, да простит меня госпожа Ягушинская, меня заинтересовали не столько художественные достоинства, сколько жанр её повести. Это довольно любопытное направление в социальной фантастике, разновидность альтернативной истории и сказок о попаданцах — истории тех, кто сумел вернуться в своё собственное прошлое. Самих-в-себя попаданцев. Кажется, критики до сих пор не обособили это направление, хотя оно явно того заслуживает.
Литературный феномен само-попаданцев породила извечная тоска о несбывшемся. Жизнь большинства людей представляет собой череду фатальных ошибок и упущенных возможностей. Чем старше человек становится, тем чаще он с тоскливым вздохом оглядывается назад. Вспоминает о том, как поленился, не решился, не добился, побоялся рискнуть, сунулся куда не следовало, сказал «нет», когда надо было сказать «да», или наоборот, не поцеловал, не послал к чёрту — словом, «где-то мы не туда свернули». И чем яснее осознание того, что жизнь пошла наперекосяк, что прошлые ошибки не исправить, тем сильнее желание, чтобы это каким-то невероятным образом получилось. И однажды не верящий в чудеса, не боящийся ни бога, ни чёрта, ни ревизора мелкий хапуга бухнется на колени перед незнакомым старичком, приняв его за Николу Угодника, и попросит — «Родиться бы мне ишо разок! Пусть это не считается, что прожил». О том, что из этого получилось — рассказ Василия Шукшина «Билетик на второй сеанс».
Правда, честное осознание того, что возврат в прошлое менее вероятен, чем трансгалактический полёт, подрезает крылья художественной фантазии и не позволяет изобразить идиллию, где счастливчик с улыбочкой правит свою судьбу, а потом живёт долго и счастливо. Самый яркий пример — фильм «Эффект бабочки». Главный герой, пытаясь откорректировать прошлое, запутывался всё больше и больше, и в итоге пришёл к выводу, что ему лучше было бы не рождаться вовсе. В сказке Гайдара «Горячий камень» невозможность исправить прошлое, даже с использованием волшебства, подаётся более мягко. Старик-революционер, хвативший немало горя, не собирается ничего менять в своём прошлом, потому что, несмотря на раны, поломанные кости и выбитые зубы, он счастлив тем, как прожил и ради чего. В повести «Марсианское зелье» покойного Кира Булачёва (по ней снят совершенно неудобоваримый фильм «Шанс») автор ставит закономерный вопрос — «а оно вам надо?» Эксперимент по радикальному омоложению, который поставила на себе группа товарищей далеко не юного возраста, дал неожиданные результаты. Те, кто был, в общем-то, вполне доволен своим положением и отменно социализирован, остались при своём, а кратковременную вторую юность восприняли «как дурной сон». Помолодели, то есть получили возможность прожить жизнь заново, только откровенно неустроенные и неприкаянные (с обывательской точки зрения) персонажи.
Впрочем, некоторые авторы не прочь побаловать читателя неожиданным хэппи-эндом. Главный герой повести Андрея Кузечкина «Сверло», умирающий от рака не слишком удачливый рокер, встречает в больнице странненького старичка, который устраивает ему трип в отрочество. Оказавшись снова старшеклассником, он успевает исправить некоторые ошибки, которые направили его жизнь в неправильную колею, ведущую к неудачам, лишениям и бездарной ранней смерти. Потом он снова просыпается в больнице, которую рассчитывал покинуть ногами вперёд — но, как я говорил, всё кончится хорошо. Хотя — кому как... Помнится, на заре творческой жизни Кузечкин любил устраивать героям душераздирающие катарсисы, однако с возрастом стал добрее, что ли.
Кстати, о возрасте. Редко кто из «само-попаданцев» молодеет совсем уж радикально и превращается в ребёнка (разве что очень не повезёт, как одному экспериментатору из «Марсианского зелья»). Всё-таки ребёнок — существо несамостоятельное, и что-то радикально изменить в своей жизни ему трудновато. (Хм, ну, как вариант — отрубить себе пальцы, чтобы не отдавали в музыкальную школу, где через пару лет случится пожар, в котором ГГ будет изуродован... хотя проще в тот день просто не ходить в музыкалку, не так ли?) Возвращаться в средний возраст, хотя бы из глубокой старости, тоже немного желающих. Средний возраст — это первые морщины, первые деликатные звоночки с того света («сердечко пошаливает» и т. п.), это семья и работа, занимающие всё время — и, наконец, груз проблем и ошибок из предшествующих лет. Какой смысл менять шило на мыло?
Поэтому обычно авторы возвращают своих героев к возрасту двадцать с небольшим или в тинейджерство. Считается, что молодость, которая располагает багажом знания старости, будет непобедима. Действительность опровергает розовые надежды. Так, героиня «Из тридцати в тринадцать» превращается в блядовитую малолетнюю стервозину, так что шансы подцепить вожделенного принца у неё новой немногим больше, чем у скромной тихони, которой она была в прежней жизни — но уже по другой причине. Уж очень она целеустремлённа!
Ещё одна забавная черта «само-попаданцев» и их фанатов — это ностальгяшки. Когда обожание прошлого доходит до крайности, и пациент умиляется любым мелочам, связанным с невозвратной юностью. Даже тому, что вряд ли достойно умиления. Синдром «Какую страну просрали!» и «Школоте не понять!». Им болеют, кстати, и «обычные» попаданцы и альтернативщики — и, разумеется, поклонники этих направлений в фантастике.
Впрочем, мало кто искренне верит, что телевизор «Рубин», по которому ты впервые посмотрел «Семнадцать мгновений весны», действительно круче планшета, что кассета с магнитной лентой (перематывать на карандаше) удобнее, чем бесплатные аудиофайлы «ВКонтакте», а дилаповая связь лучше мобильного интернета. Если бы путешествия во времени были возможны — современному человеку было бы неуютно в прошлом. Даже не в туманном средневековье, а в новейшем времени, но лет 15-20 назад.
Тут следовало бы закончить моралью на тему, что прошлое прошло, а «завтра не наступит никогда», а потому жить надо настоящим, но я не люблю мораль. Может, если бы родился заново, стал бы моралистом, а так — нет.
