Свобода от Свободы и Извращение Солидарности
В ходе рассуждения о сущности репрессивных режимов американский журналист, писатель и литературный критик Кристофер Хитченс часто любил рассказывать историю, произошедшую с ним в советской Чехословакии. Отправляясь в страну с намерением написать эссе без использования клише, он поставил задачу не упоминать Кафку — сравнение коммунистического режима и мира произведений этого писателя было и так широко использовано для иллюстрации всепроникающей абсурдности первого и тоталитарной сущности второго. В момент пребывания Хитченса на подпольном заседании оппозиции в квартиру ворвались агенты секретной службы и прижали его и всех остальных к стене. На вопросы о причине задержания хранители порядка настойчиво отвечали «мы Вам не скажем», что буквально заставляло вспоминать «Процесс» чешского писателя. «They make you do it!», восклицал Кристофер, отмечая трудность анализа репрессивных режимов без использования уже избитых клише.
Не думаю, что мне необходимо подсчитать количество отсылок к «1984» Оруэлла в статьях российских интеллектуалов за период с присоединения Крыма, чтобы убедить читателей Русской Фабулы, что аналогия, скажем так, была использована. Однако они, чёрт возьми, заставляют. Недавно с сожалением заметил, что не все потенциалы параллели между российскими реалиями и упомянутым романом исчерпаны.
Один из главных приёмов пропагандистов на службе авторитарных режимов (и ошибок в рассуждении тех, кто находится под их влиянием) есть смысловое уравнивание воли народа и интересов его угнетателей, служащее предпосылкой пожалуй самых деструктивных и раздражающих заблуждений. Будь то режим Гитлера, Сталина, Саддама или Ким Чен Ына, универсалия среди них — отвержение системы либеральной демократии («буржуазной демократии», «Западной демократии» etc.) как несовершенной для реализации народного суверенитета, уступающей концепции консолидации власти в руках одного лидера/одной партии. Принимаемая в сознании народа, эта идея позволяет властвующим представлять атаку на режим как атаку на народ, на его суверенитет и самобытность, на его свободу. Достигая верха извращённости в полном отождествлении населения со его единоличным предводителем, она даёт возможность подавать критику режима и его злодеяний как оскорбление народа в целом. Представители последнего таким образом становятся в сущности рабами, любящими и готовыми защищать свои цепи как «национальную идею», выражение своей народной свободы. Идея же открытого общества с подотчётным правительством и гарантией прав человека становится чуждой традициям формой рабства, навязанной извнe. Идеологическая дорога к одному из трёх главных слоганов Ангсоца «Свобода — это Рабство» не так длинна, как может иногда казаться.
Описанная идея, вписывающаяся во многие национальные реакционные идеологии (в большинстве случаев она является именно реакцией на идеалы Просвещения, а не пережитком архаичного строя), может принимать различные формы и представать в разнообразных обликах. Хуго Чавес в Венесуэле, Рухолла Хомейни в Иране, Муаммар Каддафи в Ливии, Саддам Хусейн в Ираке или Рамзан Кадыров в Чечне несмотря на свои поверхностные различия объединяются легитимизацией через утверждение национального достоинства посредством борьбы политической против стран Запада и идеологической против западных идей либеральной демократии.
В подобных режимах доминантная идеология создаётся властью и через пропаганду вводится в сознание населения, закрепляясь цензурой, страхом и уничтожением свободной дискуссии. Если этот механизм работает исправно, население принимает идеи и взгляды, служащие интересам политической элиты, использующей власть над публичным сознанием для поддержания строя. Несогласие становится предательством, верховный лидер — защитником от внешнего заговора, оппозиция — пятой колонной и марионеткой в руках врагов. И, конечно же, авторитарный режим никогда не является полностью стабильным без ненависти народа к своим возможным освободителям. Ввиду уже устоявшейся традиции помощи США и их союзников демократическим революционерам в других государствах, авторитарии (разумно, стоит признать) видят во внешней политике свободных стран главную угрозу и не жалеют ресурсов пропаганды для изображения Запада врагом всего народа. В результате манипулируемое население видит в про-западных диссидентах манипулируемых агентов извне. Ироничность такого тоталитарного менталитета состоит в том, что, несмотря на эмоции ярого патриотизма и чувство национальной исключительности, он предельно банален и скучен, являясь универсалией среди несвободных государств.
После осознания этой несложной правды культурные и идеологические аспекты путинской эпохи предстают в своей истинной сущности: не как великий ренессанс русской культуры и возрождение высоких традиций, а как постепенное, но надёжное пополнение ряда народов в рабстве у своих узурпаторов. Причём народов, гордящихся своей национальной свободой от деструктивных идей и практик Запада; упивающихся своей борьбой за свободу быть несвободными, за свободу от свободы.
После конца Холодной Войны авторитарные лидеры всё чаще вступают в идеологический и политический альянс с другими авторитариями. В результате среди населения несвободных государств исповедуется удивительное по степени своей извращенности представление о международной солидарности: согласно ему тираны становятся диссидентами-мучениками в борьбе с глобализацией и однополярным миром (что по сути означает борьбу с США), являясь жертвами нового мирового порядка, заслуживающими нашей симпатии. Реальное угнетение — внутренних противников репрессивных режимов — в рассуждениях такого рода либо замалчивается, объявляясь пропагандистской фикцией западных СМИ, либо оправдывается традиционными обвинениями оппозиции в финансовой поддержке внешними неприятелями.
Из всех типов ошибок в рассуждении, совершающихся про-кремлёвскими гражданами, самой оскорбительной по отношению к базовым моральным принципам и здравому смыслу я бы номинировал систематическую глорификацию тиранов, сталкивающихся в борьбе с Западом. Эта глорификация связана с лицемерием поистине ошеломляющих масштабов. Одни и те же люди, высасывающие из пальца признаки фашизма у новой украинской власти, открыто и беспардонно высказываются в поддержку настоящих фашистов: Слободана Милошевича, виновного в этнических чистках и преступлениях против человечности, совершённых во время войн в Боснии, Хорватии и Косово; Саддама Хуссейна, построившего с начала своего правления Ираком безусловно тоталитарное государство и совершившего геноцид курдского и шиитского населения ужасающих масштабов (как минимум 200.000 жертв); и конечно же Башара Асада, ответственного за методические убийства и пытки диссидентов ещё до начала гражданской войны. В довершение всего, режимы двоих последних можно с уверенностью назвать «хунтами» — Баасистская партия Саддама захватила власть в результате военного переворота в 1968 году; Хафез Асад (отец Башара) пришёл к власти посредством переворота в 1970-ом.
Ущемлённость свободного рынка идей и мнений (и его полное отсутствие в федеральных СМИ) современной России обуславливает жизнеспособность даже самых поразительных в своей недостоверности проявлений анти-американской пропаганды, которая в крайней форме выражает себя в неприкрытой апологии любых тиранических режимов, борющихся с Западом. Установление чуть ли не мейнстримным мнения о причастности США к финансированию ИГИЛ служит достаточным примером для иллюстрации глубокого и очень серьёзного интеллектуального загнивания современного российского общества.
Интервенция НАТО в Косово в 1998-1999 гг., остановившая этническую чистку; освободительная оккупация Ирака в 2003-2011 гг. американской армией, ставшая концом многолетнего неосталинистского тоталитаризма Саддама; вялая (в сравнении) поддержка повстанцев в Сирии — проходя через про-кремлевскую идеологическую, а зачастую и фактологическую призму, становятся проявлениями агрессии стран Запада и их желания подавлять несогласных с легитимностью их мирового господства.
То, что такие выводы на протяжении путинского правления становятся все более популярными и разделяемыми, является одним из главных надругательств над общественным сознанием, совершенных режимом.
