Куба: задушить в объятьях
Полет Барака Обамы на «Остров зари багровой», пожалуй, самое экстравагантное событие не только в его политической биографии, но и во всей мировой хронике за последние годы. Сама по себе смена курса в отношении Кубы после яркой его речи в Конгрессе от 17 декабря 2014, конечно, общеизвестна. Но чтоб визит... Сенсация! Ведь последний раз нога американского президента ступала на райскую землю почти 90 лет назад — в 1928 году.
Замирение плавно и тщательно готовилось с обеих сторон. Об этом говорит уже то, что речь Обамы прозвучала практически синхронно с заявлением Рауля Кастро о намерении восстановить дипотношения после почти 54 летнего перерыва. Что и было сделано 20 июля 2015-го. Но интересна логика мотива, который американский босс раскрывает довольно откровенно. Главный посыл такой: если уж мы убедились на протяжении полувека, что режим конфронтации и блокады неэффективен, то не пора ли понять, что нужна смена парадигмы. Гнева на милость. Силы на хитрость. Идейных боданий на прагматизм. Чтобы приобщить кубинцев к западным ценностям, не лучше ли вместо изоляции снять барьеры и показать изобилие и иной образ жизни? Не проще ли опутать остров экономическими узами и интересами? Не надежней ли повязать его улыбками туристов и родственников, получивших возможность интенсивно общаться? Иными словами, коль убедились, что не задушить изоляцией, попробуем в объятьях!
Конечно, сказано это было более дипломатично, но суть именно такова. В этом можно легко убедиться, прочитав речь. При этом Обама перечисляет множество резонов для самой Америки — от открытия нового рынка до поднятия авторитета в латиноамериканском мире.
Такая парадигма очень напоминает тактику, которую исповедует Литва в отношении Беларуси. И ее бывшего главу Валдаса Адамкуса, и нынешнего — Далю Грибаускайте трудно заподозрить в симпатиях к Лукашенко. Однако они едва ли не единственные в ЕС, которые агитируют за облегчение визового режима с Европой для белорусов. Тут та же логика: пусть едут и сравнивают. И это лучшее оружие против режима.
Вояка в роли реформатора
Рауль Кастро — такой миниатюрный и интеллигентный с виду, по жизни был, однако, отчаянным храбрецом и воякой. Его подвиги в революционные годы расцвечены легендами. Чего стоит, к примеру, эпизод во время штурма Монкады в 1953 году, когда он спас себя и целую группу арестованных бородачей, вырвав пистолет у начальника патруля. А после прихода повстанцев к власти почти 50 лет возглавлял армию, сделав ее одной из лучших в третьем мире. При этом все эти годы свой боевой опыт он развивал и демонстрировал, периодически участвуя в военных заварушках в самых разных точках планеты. Например, в 1987 сумел разбить южноафриканскую армию в Анголе.
Казалось бы, что человек с таким характером и биографией — плохой кандидат для реформирования вообще и экономики — в частности. Но именно он стал на Кубе чутким индикатором кризисов и инициатором либеральных поползновений. Свою способность к прагматизму он продемонстрировал, прежде всего, в организации вооруженных сил, переняв западные образцы и сделав их самоокупаемыми. Ну, а в масштабе государства в качестве реформатора заявил о себе вначале 90-х, когда был принят пакет законов по децентрализации экономики и распределении ответственности между хозяйственными центрами. Благодаря этому на Кубе появились сельскохозяйственные и промышленные парки, зоны свободной торговли, государственные и частные рынки, на которых разрешили продавать излишки продуктов. Символично, но именно ему — военному человеку — принадлежит расхожая фраза: «Для страны важнее хлеб, чем пушки».
После того, как 31 июля 2006 года Фидель был госпитализирован и полностью ушел в тень, Рауль постепенно перенял от него весь комплект высших постов — стал главой государства (председателем Госсовета), премьером, главнокомандующим вооруженными силами, а на VI съезде в апреле 2011 возглавил и компартию. При такой смене власти стало ясно, что вторая волна реформ неизбежна. Вопрос был лишь в том, насколько радикален будет их размах. И как в них экономика будет коррелировать с политикой?
Процесс пошел
Говоря о характере преобразований, начатых Раулем, их часто сравнивают с советским НЭПом. Мне такая параллель кажется сомнительной хотя бы по одной причине — темпу перемен. Ленинский НЭП был резким системным перепадом — реакцией на экономический коллапс. Рауль избрал иной — осторожный, плавный, осмотрительный путь. Кубинский реформатор, который обещал каждый свой шаг согласовывать со все еще здравствующим Фиделем, за которым сохранен титул «главнокомандующего кубинской революцией», определил перед соратниками коридор перемен, которые не должны коснуться политической системы страны.
«Мы не откажемся от наших идеалов независимости и общественной справедливости, не отречемся ни от одного из наших принципов, не уступим ни на миллиметр, защищая наш национальный суверенитет. Мы не позволим оказывать на нас давление в наших внутренних делах. Мы заслужили это суверенное право ценой больших жертв и высоких рисков» — заявил он на IV съезде Компартии. И эту формулу как мантру заклинает до сих пор кубинская пропаганда.
И, тем не менее, либеральные конфетки посыпались с первых же месяцев прихода Рауля к власти. Началось с бытовых мелочей: кубинцам разрешили заменять старые холодильники на новые, брать в прокат автомобили, снимать номера в отелях, пользоваться мобильными телефонами и микроволновками, приватизировать жилье, а фермерам самим решать, что и когда сажать и убирать. И это были события! Ведь такого рода послабления свидетельствуют о состоянии дикости, в котором обитал народ при кастровском режиме. Но зато и эмоциональный эффект от них был как от манны небесной.
Следующим шагом стало выделение фермерам в безвозмездное пользование без права продажи или передачи в наследство пустующих земельных участков размером до 5 гектаров в расчете на семью. В комплекте с этим власти позаботились о создании сети специализированных торговых точек, где дешево продавались семена и инструмент, а также повысили закупочные цены.
Это была прелюдия. Ну, а собственно реформы были объявлены в 2011 году в форме пятилетнего плана и по своему содержанию уже сильно напоминали советскую «перестройку». Даже терминология в основных терминах совпадает: «индивидуальная трудовая деятельность», «производственные кооперативы». Разрешено было создавать малые предприятия более, чем в 180 сферах бизнеса. С тех пор в репортажах с Кубы самым популярным сюжетом стали частные пиццерии и музыканты, играющие за деньги.
Что касается промышленных предприятий, то их свобода ограничилась рамками, очень напоминающими советский хозрасчет. Это значит, что директорам позволили самим определять условия труда и устанавливать цены, искать источники финансирования, обеспечивать рентабельность, а также поставлять излишки продукции на экспорт. Резко сократилась и бюрократическая отчетность. Более 200 госпредприятий среднего и мелкого формата запланировали превратить в кооперативы и пустить в свободное рыночное плавание.
Кроме того, впервые после 1959 года вводится Налоговый кодекс, познакомивший кубинцев с подоходным и имущественным налогами. Важным шагом стала валютная реформа, начатая в 2014 и предусматривающая постепенное избавление от двойного песо — простого, национального и конвертируемого по курсу доллара.
Наконец, Запад с восторгом оценил и принятое в июне 2014 законодательство об иностранных инвестициях, сильно снизившее налоговое бремя для инвесторов и усилившее гарантии собственности для совместных предприятий.
Что бы это значило?
Экономические новации власти подсластили и социальными поблажками. С 13 января 2013 года вступил в силу закон, разрешающий беспрепятственный выезд за границу практически всех граждан, за исключением отдельных категорий. А незадолго до этого была легализована свободная купля-продажа и обмен жилья, владение дачами, торговля подержанными автомобилями.
Наблюдатели отмечают, что заметно изменились тон и язык кубинской прессы: наряду с суконным официозом в них стали появляться и весьма критические материалы.
Естественно, возникает вопрос — какую дозу демократических преобразований способна усвоить Куба?
Ответить здесь однозначно трудно, поскольку следует уточнить, что имеют в виду кубинские лидеры, когда говорят, что ни на пядь не отступят от социализма. И когда клянутся, что изменения не коснутся политической системы страны.
Потому что, если под социализмом полагать его феодально-казарменную модель, то она де факто сломана. Причем даже больше, чем в СССР по состоянию на начало «перестройки» (1985-86). Ведь еще в начале 90-х на Кубе появились зоны свободной торговли и фермерство. А теперь при наличии частных лавочников, рынка жилья и снятии «железного занавеса» о «социализме» можно говорить лишь в категориях не коммунистических, а социал-демократических. То есть, у системы уже стерты многие родовые черты и грани между социализмом и капитализмом.
В сущности, вопрос в этой плоскости стоит лишь по поводу того, как далеко пойдет на Кубе процесс сокращения в экономике госсектора и регулирующей роли государства. Опыт показывает, что тут возможны вариации, сильно замешанные и на исторической практике, и на менталитете этноса. Мировой эксперимент с социализмом дал тому широчайший расклад примеров. От последовательного тренда к рынку и западной демократии (Центральная Европа, Балтия) до капитализма под Красным флагом (Китай). От разновидностей феодализма в формах «управляемой» или «суверенной» демократии (Россия, Беларусь, Казахстан, отчасти Венгрия) до почти средневековых его среднеазиатских ипостасей.
При этом возможны и разные динамики. С одной стороны, практически все посткоммунистические страны демонстрируют мощь инерции перехода к капитализму, поскольку сказанное «а» тянет за собой и «б», и «в»... С другой стороны, возможны отливы, ярчайшим примером которых является сегодняшняя Россия. Можно вполне предположить, что полувековой стаж казарменного режима с ленцой, свойственной южанам, станут для кубинцев тормозом — ограничителем в сползании к рыночной экономике. И такие прелести, как социальная халява и скромная, но гарантированная пайка в обмен на полубезделие и безмятежность могут способствовать тому, что «модернизация» кубинской модели не зайдет слишком далеко.
Другой ответ, если под политической системой имеется в виду сохранение однопартийной системы во главе с компартией. Возможен ли тут китайский вариант? Думаю, вряд ли. Китайская политическая модель основана на глубочайших культурных традициях конфуцианства с почитанием старших и всякой вертикали вообще. И это очень своеобразная вертикаль. Для латиносов же, если она и свойственна, то в форме периодически приходящих хунт, которые насильственно-паразитичны и потому всегда временны. Диктатура в этом социуме — диалектический антипод анархии, свойственной демократической фазе. Поэтому они периодически меняются местами. Кастровский период — кастризм — это затянувшаяся фаза такого рода перемен, обусловленная национально-освободительной войной и последовавшей за нею блокадой. Полагаю, что если бы Обама появился во времена Клинтона, то перемены на Кубе наступили бы намного раньше.
Раулю Кастро в этом году стукнет 85, и он уже объявил, что не пойдет на третий срок. Назван и преемник — Мигель Диас-Канель, продвинутый в 2013 на пост вице-президента. Ему в апреле стукнет всего 56: на фоне старцев из старой гвардии он просто юноша. Инженер-электроник по образованию, сделавший карьеру в комсомоле, он принадлежит к касте и поколению, лишенному революционной романтики. И когда братья Кастро уйдут из жизни, вряд ли он станет останавливать маховик реформ. Да ему этого и не позволит пополо, уже вкусившее плоды элементарной демократии.
К тому же у Кубы слишком сильно притяжение Америки, где целое Майями кубинских эмигрантов, жаждущих возвращения на солнечную родину. Причем с большими претензиями. Запущенный процесс сближения с Западом щедро поощряется не только Америкой, но и Европой: ЕС недавно выделил на кубинские реформы 50 млн. евро, еще ранее о безвозмездной помощи Кубе объявила Япония, 400 млн. долларов грозится инвестировать в нее Великобритания... Так что, вырваться из новой орбиты новые власти и вряд ли за хотят, и едва ли смогут.
А вот какой Куба станет лет через 10-20 — это уже другой вопрос.
