В ДНИ ПОБЕДОБЕСИЯ
Не воевал мой отец – дневал и ночевал лекальщик Семенов на заводе имени Володарского, ковал победу, как сейчас говорят. А тогда он просто пахал по 12-14 часов, оставаясь иногда ночевать прямо на слесарном верстаке.. Прошел какие-то курсы, и в его военном билете было записано: разведчик минометных частей. Мне, пацану 60-х-70-х было до смерти обидно – у всех отцы воевали, а мой в тылу отсиживался – ни медалей у него, ни ранений. Вон, у Сереги Тимофеева отец – вот герой! Всегда в кителе, и орден Красной Звезды на нем. И контуженный так, что услышит вой бомбардировщика из телевизора в открытом окне – и под стол доминошный лезет прятаться.
Воевал крестный – дядя Петя Эпикуров. Танкистом был - я фотографии видел – офицер! В Курской битве участвовал. Но пил он беспробудно, валялся в лужах и под заборами. И очень страшно скрипел зубами. О войне нам, мальчишкам - ни слова. Один раз только подслушал я, как заливаясь пьяными слезами, говорил он отцу: Ты… ты представляешь, Димка! Выходишь из боя, а на гусеницах – кишки!...
А еще мой крестный очень не любил цветное кино про войну. Не была война раскрашенной, говорил он...
Одноклассник Мишка Наумов как-то принес в школу отцовский планшет – потертый и видавший виды. Боевой. О, какой завистью пылали мои глаза! А когда я у Мишки дома увидел настоящую медаль «За отвагу», я готов был провалиться со стыда, от того, что мой отец не воевал, а среди его наград только записи в трудовой книжке: «За ударный труд награжден хромовыми ботинками». Правда, запись эту я увидел только в 95-м, когда отца уже не стало, а тогда – в 60-х мне было просто обидно и, повторяю, стыдно – мы же не знали тогда о броне, да и вряд ли оправдало бы знание о ней не воевавших за Родину отцов.
Отец рассказывал, что учился с Владимиром Деевым чуть ли не в одном классе, а я зачитывался книгой «Ульяновцы в боях за Родину» и представлял, как мой отец – разведчик минометных частей - врывается во вражеский окоп вместо Героя Советского Союза Деева и громит фашистов…
Потом мы выросли. Разобрались и поняли, что не всем выпала судьба повоевать, узнавали из рассказов старших и неприглядную, и совсем не героическую правду о войне. О том, что некоторых володарцев отправляли на фронт, снимая с брони – кто-то кусок мыла пытался украсть да в проходных поймали, кто-то прогулял по пьянке – в жизни, оно все не так красиво было, как в той книжке «Ульяновцы в боях за Родину»...
В цехе, куда меня определили слесарем после училища в 73-м году, работал дядя Миша Марулин – тихий, незаметный мужичок. И как-то раз, когда зашел между нами, малолетками, разговор о войне (уж и не помню в какой связи), он не выдержал и вмешался: «Да что вы знаете, сопляки, что рассуждаете о том, кто трус был, кто герой! Посмотрел бы я на любого из вас, когда бы приказал вам командир 6 мая 45-го, когда знали уже все, что победа вот-вот, снайпера немецкого снять. Он, сука, на дереве где-то сидит и тебя видит, а ты только направление знаешь и ползешь по полю, прикрывая лицо саперной лопаткой. И ждешь: вот сейчас…» И умолк. И взгляд его поверх верстаков и станков устремился куда-то туда, на поля восточной Пруссии, где он, молодой солдат Мишка Марулин полз за два дня до Победы по открытому полю с саперной лопаткой вместо щита выполнять командирский приказ… Тогда война казалась нам такой далекой. Но прошло сорок с лишним лет, а помню я и дядю Мишу Марулина, и его короткий рассказ. А что же помнили они, пережившие весь ужас и ад Второй мировой спустя неполные 30 лет?…
Воевал мой тесть Константин Ромашов. От Подмосковья до Праги прошагал в пехотном строю. Из Праги снова пешим ходом до Житомира, а оттуда – уже в столыпинском – на зону в Кохтла-Ярве, на сланцевые рудники. За то, что вступился в пьяной драке за ротного своего, с которым на фронте из одного котелка кашу ели, как говорится. А сцепился ротный с замполитом соседнего полка. Не знаю, что стало с ротным, а Костя Ромашов, добровольцем сбежавший на фронт, чтобы стать героем – была у него такая мечта! – лишился всех наград и загремел на семь лет добывать эстонский сланец….
Я почти никогда не видел его трезвым – пил он люто. И люто ненавидел Сталина. Но о войне даже развязанным пьяным языком ничего не рассказывал. Ничего. Один раз только и услышал от него: "Ведь я, Сашка, фашистика отпустил. В сорок пятом уже. Мне 22 было, ему лет четырнадцать. Отобрал автомат, дал пинка, крикнул: «Иди нахуй отсюда!». Он заплакал и убежал. Думал, наверное, что шлепну…"
В 80-м году его нашли пионеры-следопыты. Ездил он на встречу с однополчанами. Потом много писал в Верховный Совет и еще куда-то, но награды ему так и не вернули. Он никогда не ходил на шествия и чествование ветеранов. Говорил, что тех, кто воевал, уже остались единицы, а там – на шествиях – одни тимофеевы. Какие тимофеевы? - поинтересовался я как-то. И рассказал мне тесть, что герой моего детства, отец Сереги Тимофеева на фронте не был. Вместе они призывались да не в одном эшелоне ехали на фронт. Мой Константин доехал, а эшелон, в котором ехал Тимофеев, попал под бомбежку. И отвоевался солдат, не доехав до фронта. И прятался потом всю жизнь от воющих в телевизоре мессершмитов…
Схоронили тестя в 2008-м. Как и просил – в солдатской «парадке» с погонами рядового, которую он хранил в своем шкафу. Под троекратный залп похоронного взвода, как и полагается хоронить ветеранов войны. Но без орденов и медалей, о которых он так мечтал, записываясь в добровольцы…
В 95-м, в канун 50-летия Победы, я много писал на военную тему, часто встречался с ветеранами войны, записывал их рассказы. И чувствовал, что рассказы эти уже и не рассказы, а будто бы заученные легенды, не раз повторенные в микрофон или на камеру и тщательно отрежиссированные. И раскрутить на откровенный разговор удавалось лишь некоторых – война все дальше уходила из нашей общей жизни, становясь скрупулезно подкорректированной историей. Уже тогда… Но тогда, когда живы были еще многие из воевавших, никто не посмел бы кричать: «Можем повторить!», никто не вставлял гвардейскую ленту и ленту Ордена Славы в кроссовки вместо шнурков – ветераны не позволили бы. Не дали бы случиться повторению великой кровавой жатвы, унесшей жизни десятков миллионов людей. Не позволили бы осквернять память о павших...
А сейчас они больны, стары и немощны. И, может быть, не все уже адекватно оценивают то, что творится над их именами, над их жизнями, опаленными огненным крылом самой кровавой войны в истории. А и оценивали бы адекватно, что с того? Что могут они, горстка дряхлых стариков, о которых страна-победитель вспоминает только в строго отведенные дни? Дни, ради которых они сражались и умирали, денно и нощно работали не покладая рук. Эти дни были в далеком 45-м днями триумфа русского оружия, днями шествия Великой Победы…
Теперь это дни победобесия. И теперь можно все…
МЕТКИ: память
