Диагноз: государство-оккупант
Иван Грозный – фигура матричная. Именно он предопределил «наше все»: тип государства, характер его взаимоотношений с народом, с внешним миром и даже «с Богом». Если и можно говорить об «отце-основателе» России, заложившем все ее культурно-государственные параметры, то это, конечно, Иван Грозный. Спор о Грозном – это спор о самой России, о ее ценностях и смыслах. Это спор о нашем прошлом, настоящем и, главное, будущем.
Чтобы, лучше понять Грозного, надо рассмотреть, наследником кого и чего он выступал в качестве носителя власти. Грозный наследовал Москву – чтобы стать ее квинтэссенцией и знаменем. Что же такое Москва? Почему она стала «собирательницей русских земель»? Да потому что пользовалась своим исключительным политическим положением, которое пожаловала ей Орда. Москва выполняла грязную работу оккупационной ордынской комендатуры на русских землях. При этом, опираясь на Орду, Москва упорно, без спешки, подминала под себя другие русские государства, насаждая на Руси совершенно невиданные досель порядки – те самые, что московские князья усваивали в ханской ставке. Когда Сарай ослабел, Москва заняла его место в качестве нового центра власти. Это и стало началом России.
Весьма важная деталь, красноречиво говорящая о положении Москвы в период ее становления и об отношении к ней остальной Руси. Л.Н. Гумилев признает: «Оппозиция Москве четко зафиксирована и в литературных памятниках. Так, В.Л. Комарович, рассматривая Китежскую легенду, показал, что слово “татары” использовалось в ней в качестве цензурной зашифровки. Под “татарами” в легенде подразумевалась… Москва, которая, захватывая город за городом, устанавливала в них новые порядки, очень неприятные для ревнителей старины». Такой взгляд на Китежскую легенду помогает осознать еще и вот что. В глазах новгородцев, тверичей, рязанцев, суздальцев московские коллаборационисты, постоянно давившие своих вместе с Ордой, были политически неотличимы от татар, как говорится, до степени смешения. Вся Русь помнила, как Юрий Московский и его брат Иван Калита в союзе с татарами опустошали тверские земли, Рязань, Смоленск…
Итак, активное становление российской государственности, начавшееся в конце XV века при Иване Третьем, деде Ивана Грозного – это, по существу, проекция прежней политики Москвы как ордынской оккупационной комендатуры. Суть этой политики – насаждение на Руси принципиально нового цивилизационного типа, основанного на восточном деспотизме и антизападничестве. Именно эти главные составляющие легли в основу российской государственности, предопределив ее дальнейший генезис. В свете сказанного становится понятной суть конфликта Москвы с демократическим Новгородом. Это не конфликт центра с «сепаратистами», это конфликт разных цивилизаций – российской и русской.
Москва захватила и оккупировала Русь – вот отправная точка осознания происхождения российского государства и понятия Россия. А также отправная точка понимания феномена Ивана Грозного. Лишь осознав политику Грозного как последовательную политику оккупанта можно разгадать «тайну» этого властителя. Лишь вникнув в природу российского государства как государства-оккупанта, типологически неизменного в течение веков, можно понять, где мы живем, и что с нами происходит.
Эпоха Грозного – это эпоха окончательного, можно сказать, большевистского подавления Руси Россией. Московское царство, эта громадная оккупационная комендатура, радикально выступила против остатков ненавистной «старины». Цель политики царя Ивана: окончательно сделать «ордынскую традицию традицией внутренней», «национальной особенностью» (В. Новодворская). Грозный решил, по выражению Ю. Афанасьева, раз и навсегда «соскоблить по живому» с русской земли остатки домонгольского европейского уклада вместе с его носителями. Для этого требовался специальный, небывалый еще аппарат террора и подавления – предтеча ЧК. Им и стала опричнина (1565 г.). Никакой «загадки» в ее появлении нет. Опричнина – прямое порождение оккупационной сущности феномена Москвы.
Суть раздела страны на опричнину и земщину становится ясной, если вспомнить слова Н. Костомарова о том, что земщина «представляла собой как бы чужую покоренную страну». Более того: сразу после раздела страны на указанные части Грозный взял с земщины «контрибуцию» в размере 100 тысяч рублей – на опричные нужды. Историк В.Б. Кобрин пишет: «Чтобы представить себе, что означала в XVI веке эта сумма, можно вспомнить, что село с несколькими деревнями продавали за 100 - 200 рублей. Вклада в монастырь в 50 рублей было достаточно, чтобы вкладчика и его родных поминали ежедневно до тех пор, пока “бог велит сей святой обители стояти”. За 5 - 6 рублей можно было купить шубу на куньем меху. Годовой оклад денежного жалованья служившего при дворе человека невысокого ранга равнялся 5 -10 рублям, а 400 рублей - это был самый высокий боярский оклад. Таким образом, 100 тысяч рублей составляли гигантскую по тем временам сумму. Естественно, платили деньги крестьяне и посадские люди; эти средства буквально выколачивали из них». Как видим не только Петр Первый и товарищ Сталин выколачивали из крестьянства ресурсы на «модернизацию»…
Типологически опричник – это новый вариант ханского баскака на русской земле. Да и сам царь – это типологически хан. Причем Иван Грозный в полемике с Западом открыто обосновывал легитимность своего титула преемственностью с ордынскими «царями», как именовали на Руси ханов. Кстати, по матери, Елене Глинской, Грозный, как известно, был потомком Мамая – очевидно, это дало повод Стефану Баторию упрекать Ивана в том, что тот «кровью своею породнился с басурманами»…
Преступный генезис московской власти и московской государственности хорошо понимал князь Андрей Курбский – тут-то и кроются глубинные причины его конфликта с Грозным. Устами Курбского Грозного обличала оккупированная Москвой Русь: «Хотя я много грешен и недостоин, однако рожден от благородных родителей, от племени великого князя смоленского Федора Ростиславича; а князья этого племени не привыкли свою плоть есть и кровь братий своих пить, как у некоторых издавна ведется обычай: первым дерзнул Юрий Московский в Орде на святого великого князя Михаила Тверского, а за ним и прочие…».
Кульминация опричного террора – поход на Новгород (1570), ставший настоящей внутренней войной на истребление. Как отмечает В.Б. Кобрин, «Новгород не случайно был избран царем Иваном для нанесения удара» - там, несмотря ни на что, «все дышало» памятью о «старине», о вече, о ганзейских связях с Западом. Эту память Грозный решил истребить массовым террором, бушевавшим в течение пяти недель. Террор, не различавший ни пола, ни возраста, носил подчеркнуто зверский характер, призванный парализовать ужасом волю уцелевших новгородцев, равно как и жителей других регионов Московского царства.
Погром охватил не только Новгород, но и окрестные новгородские земли. О том, что происходило, дают представление мемуары немца-опричника Генриха Штадена, который со своим отрядом налетел на одну из усадеб: «Наверху меня встретила княгиня, хотевшая броситься мне в ноги. Но, испугавшись моего грозного вида, она бросилась назад в палаты. Я же всадил ей топор в спину, и она упала на порог. А я перешагнул через труп и познакомился с их девичьей». Штаден пишет, что, выйдя в поход на Новгород, он имел одну лошадь, а вернулся «с 49-ью, из них 22 были запряжены в сани, полные всякого добра».
Что же такое опричнина? Банда оккупантов во главе с оккупантом-царем.
«Писцовые книги, - пишет В.Б. Кобрин, - составленные в первые десятилетия после опричнины, создают впечатление, что страна испытала опустошительное вражеское нашествие. "В пусте" лежит не только больше половины, но порой до 90 процентов земли, иногда в течение многих лет. Даже в центральном Московском уезде обрабатывалось всего около 16 процентов пашни. Часты упоминания "пашни-перелога", которая уже "кустарем поросла", "лесом-рощей поросла" и даже "лесом поросла в бревно, в кол и в жердь": строевой лес успел вырасти на бывшей пашне. Многие помещики разорились настолько, что бросили свои поместья, откуда разбежались все крестьяне, и превратились в нищих - "волочились меж двор”».
Настоящим бедствием стал «хлебный недород», причины которого, читаем у Кобрина, «крылись не только в неблагоприятной погоде, но и в невозможности спокойно вести хозяйство в условиях мобилизаций крестьян для обозной повинности в войсках, грабежей и насильственных экспроприаций. Крестьянское хозяйство лишалось резервов, и первый недород нарушал неустойчивое равновесие. Начался голод, стала массовой смертность.
"Из-за кусочка хлеба человек убивал человека, - пишет Штаден. - А у великого князя по дворам в его подклетных селах (личные села царя. -В. К.)... стояло много тысяч скирд необмолоченного хлеба в снопах. Но он не хотел продавать его своим подданным, и много тысяч людей умерло в стране от голода"».
Историк Б.В. Сапунов решительно не согласен с коллегами, называющими общую цифру жертв террора Ивана Грозного: примерно 10 тысяч человек. «Казненных, - настаивает Б.В. Сапунов, - а так же погибших во время Большого опричного террора было много больше. Достаточно вспомнить разгром Новгорода, который деловито описал немец Генрих Штаден. Добавим разгром других русских городов, огромные потери в ходе проигранной Ливонской войны 1558-1583 гг., запустение центра страны, зафиксированное писцовыми книгами, чтобы сделать вывод, что в те годы имел место спланированный геноцид русского народа (выделено мной – А.Ш.).
Но даже 10 000 казненных в стране с населением в середине ХVI века в 10 -12 000 000 человек - это страшная цифра!..».
Итак, точкой исторического отсчета для России стал спланированный геноцид ее населения, массовый психологический шок, тотальный страх. Это стало генетическим кодом российской государственности, задавшим ее оккупационно-репрессивный характер. Юрий Афанасьев констатирует перетекающую «в современность испорченность всего советского (российского) социума как некоей совокупной субстанции. Не власти только и не только населения, не поголовно всего населения и не буквально каждого представителя власти, а именно всего власте-населения в их органической нерасчлененности и взаимообусловленности на основе их рукотворной обращенности в природное зверство».
Именно эта «испорченность социума» и лежит в основе России как культурно-государственного феномена. И задана изначально она не большевиками, а Иваном Грозным, перед которым все были «равны в рабстве». Большевики эту «испорченность социума» лишь подтвердили и усугубили. Именно опричнина способствовала утверждению в России крепостничества в особо тяжелой форме, что роковым образом сказалось на формировании гражданского общества, на русском национальном характере, на всей нашей исторической судьбе. Без крепостничества не было бы ни советского колхозного строя, ни самого Совка.
Большевизм – это регенерация опричнины, ее марксистское артикулирование. Интернациональный состав первых поколений большевиков как раз и подтверждает этот тезис, поскольку русский этнический фактор в российской государственной традиции – величина всегда бесконечно малая; та же опричнина Грозного была интернациональной. Большевизм, независимо от заявленных поначалу целей, стал радикальным очистительным средством от «западной скверны», скопившейся в России за два межеумочных петербургских столетия. Дух Малюты витал в подвалах ЧК. 1917 год – это конфликт между хрупкой европейской надстройкой России и ее базовой ордынской матрицей, ее природой, вот в чем суть т.н. «русской революции». Чужеродная надстройка европеизма была сметена, отторгнута – как писал Борис Пильняк, революция снова «противопоставила Россию Европе. И еще. Сейчас же. после первых дней революции, Россия бытом, нравом, городами – пошла в семнадцатый век». Дальше, дальше – в шестнадцатый!
Связь между Иваном Грозным и Сталиным лежит отнюдь не в области поверхностных аналогий. Тот, кто отрицает эту связь или не видит ее, ничего не смыслит в России. Сам же Сталин эту связь сознавал очень глубоко. В ходе встречи с учеными и работниками кино, состоявшейся после выхода второй серии фильма «Иван Грозный», Сталин весьма лестно отзывался о царе, «противопоставляя его Петру I, который слишком широко открыл двери для Запада, и в них залетело много плохого».
Сталин и Ко откровенно воспроизводили – правда, в гораздо больших масштабах – геноцидно-репрессивные методы Ивана Грозного и его деда, Ивана Третьего. Примеров для сравнения множество. В 1478 году, после очередного похода Ивана Третьего на Новгород, из «крамольного» города было выслано и расселено по городам Московии более тысячи семей купеческих и детей боярских. Спустя несколько дней под конвоем из Новгорода на чужбину погнали еще семь тысяч семей. Дело было зимой, множество ссыльных погибло по дороге, поскольку людям не дали даже собраться. Уцелевших рассеяли по Московии, новгородским детям боярским давали поместья на чужбине, а вместо них на Новгородчину вселялись московиты. Эта картина геноцида поразительно схожа с раскулачиванием-расказачиванием, когда в очищенные от «генетических контрреволюционеров» станицы заселяли крестьян из центральных регионов. Оккупационно-репрессивные парадигмы российской государственности поразительно устойчивы.
Иван Грозный, естественно, не отставал от своего деда. Костомаров пишет, что у опальных землевладельцев «отнимали не только земли, но даже дома и все движимое имущество; случалось, что их в зимнее время высылали пешком на пустые земли. Таких несчастных было более 12 000 семейств; многие погибали по дороге…». Как видим, сталинские творцы раскулачивания не придумали ничего принципиально нового, высаживая полураздетых ссыльно-переселенцев в дремучей тайге или в голой тундре.
Даже умышленный Голодомор 1932-33 гг., устроенный с целью сломить в крестьянстве, прежде всего украинском, волю к сопротивлению – и тот не является изобретением большевиков. Выше уже приводилось свидетельство Штадена о нежелании Грозного помогать мрущему от голода народу – очевидно, таким образом государь хотел укрепить лояльность своих подданных. Есть примеры и прямой организации массового голода Иваном Грозным. По окончании террора в Новгороде, Грозный повелел сжечь все запасы хлеба и другого продовольствия, изрубить скот; опричники крушили дома, вышибали окна и двери (напомню, дело было в январе). Погром шел и в окрестностях города, где государевы люди истребляли все имущество народа, вплоть до домашних животных. В результате, как пишет Костомаров, уничтожение «хлебных припасов и домашнего скота произвело страшный голод и болезни е только в городе, но и в окрестностях его; доходило до того, что люди поедали друг друга и вырывали мертвых из могил».
Опричный геноцид и геноцид большевистский – это как две стереоколонки, дающие полноценное звучание России, ее смыслов.
Что еще сказать? Мы живем в государстве, созданном Иваном Грозным. Появление книги Владимира Сорокина «День опричника» весьма знаменательно – интуиция настоящего писателя всегда безошибочна. Ведь «день опричника» Евсюкова, проведшего отстрел граждан в московском супермаркете, глубоко неслучаен. Майор милиции Евсюков и ему подобные – это прямой результат пятивековой селекции российских «государевых слуг».
Уже упоминавшийся немец Штаден свидетельствует: «Любой из опричных мог... обвинить любого из земских в том, что этот должен ему будто бы некую сумму денег. И хотя бы до того опричник совсем не видел обвиняемого им земского, земский все же должен был уплатить опричнику, иначе его ежедневно били публично на торгу кнутом или батогами до тех пор, пока не заплатит... Опричники устраивали с земскими такие штуки, чтобы получить от них деньги или добро, что и описать невозможно».
Этот кодекс поведения оккупанта стал прочной психологической матрицей для российских «государевых людей», вплоть до нынешних спецслужб и МВД. Случаев диких зверств и дикого произвола бандитов в погонах легко привести десятки, этой жуткой хроникой можно заполнить целые страницы. Что стоит за этим? Тот самый опричный дух, отношение к населению как к быдлу, «земщине», отданной на корм, в пользование «государевым людям». Народ в России – лишь питание для Системы, средство к существованию ее функционеров, будь то чиновник любого ранга, милиционер или, тем более, чекист.
ФСБ, МВД – это всего лишь уменьшенное подобие российского государства в целом, модель имперской бюрократической пирамиды с ее коррупцией, непроницаемостью для общества, равнодушием и жестокостью к человеку. «Органы» своим отношением к народу ретранслируют позицию государства в целом. И это государство-оккупант не может измениться. Оно может гнить, разваливаться, безумствовать, мимикрировать, но стать другим – свободным, открытым – не может. Ибо таков его исторически-преступный геном.
2010-2016 гг.
Внизу: кадр из к/ф "Царь".
