Москвата
Советская тюрь-матрица. Москва никогда не была по-настоящему политическим и культурным центром России, она была управленческим центром, средоточием власти и «приёмником-распределителем» экономических ресурсов. Ныне она является местом имитации концентрации неоимперских «политических» амбиций.
Говорить о том, что в России сейчас есть политика, это довольно смешно и антиутопично. Собственно, мы в этой антиутопии и живём. Никакой политики в России нет, потому что в ней нет определённого курса, в ней нет логики, в ней нет конечной цели, в ней нет идеологии, хотя нечто и выдаётся за идеологию. То есть в ней нет всех тех слагаемых, которые являются компонентами политического действа и напротив, в ней есть все составляющие абсурда и «сорокинщины».
Вместо прогрессивной идеологии нам предлагают безумные законы - столь абсурдные, что они не могут ни смутить, ни напугать, наверное, даже романтических шестидесятников, которые привыкли жить в стране победившей логократии, коей и является Россия. Логократия — буквально "власть слова".
Мы очень долго считались «самой читающей страной в мире», но я не могу сказать, что это было позитивным и развивающим фактором. Более того, я могу сказать, что подлинно свободный ум как таковой, развивается вне государственной культуры и вне каких-либо навязываемых ему клише.
В СССР определённо была своя сложившаяся «культурная матрица». Образование такого рода могло носить двойственный характер - тоталитарный и диссидентский, русофобским и русофильский, советский и неосоветский, но нутрь этой "матрицы" была исключительно имперской.
Борьба двух противоположностей здесь являла собой единое целое. Советский человек не имел широты восприятия, свойственной нормальному европейцу, посему понимал слово в той самой высшей степени его буквальности, когда он становился «внутренним шизофреником империи».
Что изменилось в Москве? Простые, бытовые вещи - огромные цены на коммунальные услуги, минимальные пенсии, колоссальные средства, потраченные на Олимпиаду и проект «Новороссия» и Крым из ресурсов, взятых из МВФ, золотовалютных резервов и пенсионного фонда — всё это ударило по кошельку обывателя. Было закрыто множество учреждений, занимающихся легальным бизнесом. Однако бизнес, разумеется, будет продолжаться и для тех, кто не смог уехать из России, но при этом он будет, как и в прежние времена, строго «крышеваться» ФСБ.
Притом, что принятые здесь абсурдные законы могут сыграть свою роль, потому что любой закон, который мы не воспринимаем всерьёз и видим его как кафкианский нонсенс, при желании может быть употреблён к определённому человеку. Мы не хотим утрировать это так же, как мы не хотим называть это тоталитаризмом. Это не тоталитаризм - это какая-то очень странная для истории 20 и 21 века ситуация, когда все мы и все вы - Европа в том числе, допускает существовании недотирании, несвободы, экономического бесправия и беспредела на огромной территории, не обладающей ресурсами ни для серьёзной войны, ни для серьёзной экономической стратегии.
Поясню отдельно. Нефть и газ не являются ресурсам страны. Они являются ресурсами государства, которое не тождественно стране. Нефть и газ - не являются ресурсами, присущими государству, имеющему развитую экономику. Жить на нефти и газе может страна третьего мира, поэтому не понятно, почему существует такой пиетет к России - кроме санкций не предпринято практически ничего. Почему присутствует такое бережное отношение к тому, что собственно стремится к экономическому нулю?
Пространство, существующее само для себя, замыкающееся само на себе, упорно стремящееся к автаркии в условиях глобальных подмножеств, обречено на забвение, растворение, потерю остатков своей идентичности.
А пространство "России" сейчас именно таково. Политической субъектности не обнаружено, ее не имеет ни одна группа. Партии, общества и инициативы представляют собой всего лишь арифметические величины, статистический материал для социологов, высчитывающих процент доверия власти, которая, соответсвенно, также мнимая величина.
В этом бессубъектном пространстве транслировались идеологемы выборов, демократии - и, попеременно, правового и гражданского обществ: всё это оказалось пустой оболочкой. Почему? Да потому что не возникло сообществ, действующих ради взаимной пользы и имеющих представительство на уровне полиса - в том или ином виде.
По Аристотелю, политические общества сложились ради взаимной пользы, прочие же - ради частных. Примеры - объединения моряков, воинов, филы и демы, а также сообщества преследующих удовольствия... ("Никомахова этика"). Все они в большей или меньшей степени подчиняются политическому, ибо политические взаимоотношения ставят себе целью не сиюминутную пользу, а пользу всей жизни в целом (там же). Возникает синонимия общества и гражданства.
Здесь ничего подобного не происходит, территория застыла в азиатском способе воспроизводства квазиэлит с одной стороны и подчиненного им большинства с другой. Это статистическое большинство в условиях отсутствия субъектности не способно организоваться в группы интересов, в защиту собственной пользы по причине неоформленности вот этого "общего" на базе своего круга.
Ведь на самом деле, последовательность такова - создание "круга" интересов, переход к схеме "пространства", затем целенаправленное протополитическое движение и, наконец, развитие инфраструктуры. Здесь и появляется гражданское общество и его институты в виде государства. Государством, заметим, можно называть любую публично-правовую форму организации.
Современная Россия стремится, наоборот, к архаизации отношений - от начавшихся было формироваться общественных институтов к племенным формам организации жизни. Отсюда кумовство, коррупция и тотальная неспособность формулировать реальный запрос на конкретный политический интерес. Это мы видели, например, в процессе митинговой кампании "за честные выборы". Требование чего-либо при отсутствии самой базы - нелепость. Опять же "массовость" здесь ничего не решит - на данном этапе - ведь она соответствует уровню "племени", но не политическому.
Политическое это полис, целое, общность, глобальный интерес; партия - это часть (лат. - part) политически восприимчивых граждан, выступающих за свой интерес. Где здесь сейчас такие структуры? Непонятно даже за ЧЕЙ интерес выступает какой-нибудь Прохоров. Не за свой явно. За фикции чужого племени. Политики, гражданства, интересов - своих - на этой территории нет.
Надо осознавать ещё одну такую важную вещь — что несмотря на все перипетии истории, которые плели из русского человека раба и голема мордорской системы, это не являлось единственным фактором, определяющим его суть. Чтобы стать рабом, надо иметь к этому некоторую предрасположенность. Поэтому, пока все наивные оппозиционеры и желатели лучшего будущего для России не ответят себе на вопросы «Реально ли лучшее будущее? Насколько оно реально?» и «Какова его цена?», никаких изменений не произойдёт. Это означает, что им придётся отказаться от многих удобных, сиюминутных и нереальных утопических идей.
Если экономическая и юридическая свобода, об экзистенциальной я уже и не говорю, ибо в неё не верю, является нормой для всего цивилизованного мира, для России они являются неким сказочным десертом. Чтобы съесть этот десерт, необходимо поработать в первую очередь на собой. Идеализм в отношении любого народа и привнесённых ему извне благ, уместен ровно пропорционально той степени, в коей этот народ их желает.
КУЛЬТУРНОЕ ПРОСТРАНСТВО МОСКВЫ
В культурном пространстве Москвы изменилось многое. Мне очень удобно сравнивать Москву с Берлином, потому как я часто бывала в Германии. В 90-х культура была живой и Москва в этом смысле была подобна всякой европейской столице. Ныне же от этого не осталось и следа.
Когда-то была уместна шутка, что соцреализм будет восприниматься так же всерьёз, как постмодерн, что над ним не будут иронизировать - но вернулись мы к этому насильственно, как и ко всему прочему, к чему мы вернулись.
Сколько бы здесь не издавалось книг - это всё произведения «своих» людей, одобренных кремлевской «элитой». Культура превратилась в чистую идеологию, как во времена СССР.
Насколько мне известно, на патриотически сборища народ просто сгоняют из институтов или учебных заведений - точно так же, как это происходило в советские времена. Мне тяжело жить и писать в стране-имитации, «стёртой ластиком с лица Земли», потому что я не считаю, что русский язык столь ничтожен, чтобы быть приспособленным под жалкие амбиции карликовых властителей и их лакеев.
То, что я уже написала, я хотела бы видеть переведённым на другие языки, но мне уже не так интересно, что это звучит по-русски, ибо я не знаю для кого это звучит. Я не вижу здесь адекватной аудитории.
Москва никогда не была городом, в котором нельзя было купить интересной, изысканной одежды. Были интересно и стильно одетые люди. Это всё исчезло напрочь. Мы имеем фирмы и супермаркеты, такие же как в Германии, но в них одежда даже не из Китая, а буквально сшитая здесь же, за углом, совершенно несуразных размеров и фасонов. По всей видимости, подобные заведения существуют исключительно для «отмыва» денег и больше ни для чего. И потому мы больше не видим на улице стильных людей.
Москва буквально посерела. Она полна силиконовыми женщинами с деревенскими лицами. Столица стала очень провинциальна, даже там, где она выглядит дорогой. Там, где она выглядит нищей - она выглядит просто ужасающе.
Я считаю, что сейчас не те времена, когда возможно существование некоей контркультуры, в которой будет развиваться нечто по-настоящему альтернативное, как это было возможно в 60-е и тем более в 90-е годы.
Мир живёт в другом измерении, современном и динамичном, как бы и не хотела этого Россия. А контркультура всегда являлась пищей и подачкой для низших слоёв, чтобы как-то нивелировать бунт. Но в данном случае не сработает даже это. Мы всё это уже видели. Ныне работает то, что функционирует в рамках госидеологии — то есть первого канала телевидения.
Русская литература слишком переоценена и возведена в некий культ, хотя она не является лучше ни английской, ни французской, ни прочей европейской. Единственный её главный недостаток — это воспевание страдания, его сакрализация.
Больше всего меня пугает в России тотальное раздвоение русского языка со смыслом, русского языка с политикой и собственно, русского языка с личностью. Политика меня увлекла именно в тот момент, когда я поняла, что она ворует у меня мой язык и мой смысл, потому что пространство России столь дискредитировано бессмыслицей, постмодерном, насилием и ложью, что слово перестаёт в нём что-либо значить. И те люди и авторы, мыслители, которые вкладывали в слово нечто подлинное, выходит теперь, работали как рабы на нефтяных полях, ибо их слово осталось, их результат есть, их продукция есть, но нет права собственности и нет их самих.
АЛЬТЕРНАТИВЫ
От того положения вещей, которое есть сейчас перейти к тому, которое я хочу, в настоящий момент очень сложно и практически невозможно. Будь я на месте Америки или Европы - я бы никогда не простила России тех вещей, которые она сотворила после правления Ельцина - т.е. при Путине.
Я не вижу в ближайшем времени перспектив нормального развития политики в России, если здесь не будет полностью сменено руководство, осуждён советский период истории и коммунизм как таковой, также пока не будет проведена люстрация. Я не вижу перспективы развития в рамках поиска давно устаревшей «национальной идеи».
Я вижу это развитие, в первую очередь, в экономическом плане, когда Россия станет экономически и политически адекватной страной, осуществив отход от ресурсно-финансовой схемы управления в пользу инновационной. А политически адекватной страной я называю политически корректную страну, а не грубо диктующую свои условия и не сакрализующую атомную бомбу, что делает даже Михаил Ходорковский, который недавно выдал уже ставший расхожим перл - «...я могу купить атомную бомбу, поэтому интересен Путину». Так рассуждали бандиты из 90-х, но политика так не делается. Михаил Ходорковский вышел из тюрьмы, но тюрьма не вышла из него.
Есть весьма распространённое, логичное и справедливое мнение, что если россияне сами свергнут Путина, то им никто не поможет. Я противник этого мнения, полагая, что это нереально, ибо за период его пятнадцатилетнего правления, они стали ему большей частью идентичны, практически слились с ним в насекомой безличности. И у них нет желания перемен.
В этом смысле я не рассчитываю на помощь Запада - ибо нам никто не обязан, но я была бы ей благодарна. Запад всё еще может быть заинтересован в переформатировании евразийского пространства в высшегуманистическом и экономическом смыслах.
Россия — опасная чёрная дыра, утягивающее в прошлое, а следовательно — в небытие самою смерть, угрожающая жизни не только своих граждан, но и цивилизованного мира, существующего за её пределами.
