Феномен культурного ельцинизма
Вступление
В любом обществе, где открытое недовольство властью является возможным, среди предъявляемых ей претензий всегда есть как основные, так и являющиеся если не предлогами, то как максимум чем-то на самом деле чем-то малозначительным. Причем совсем не всегда количество шума, поднимаемого вокруг той или иной претензии пропорционально ее истинному значению и порой это самое истинное значение становится понятным уже сильно потом.
Вспомним 90-е и тогдашние крики про «разворовали страну». Разворовали, кто бы спорил. Однако с тех пор прошло определенное время и теперь мы видим: реакция патриотической общественности на известные разоблачения ФБК и демарши Усманова доказала одно: все эти вопли были, ну, не то, чтобы совсем уж неискренними, но данная претензия к пресловутым гайдарочубайсам была на самом деле второстепенной. Впрочем, по поднятию на знамя не Брежнева, при котором и впрямь имелось некое относительное материальное благополучие, а Джугашвили с его голодоморами и законами о трех колосках, можно было еще тогда догадаться о том, что отнюдь не в обнищании народа и бабушках, роющихся на помойках тут дело, ну да ладно.
Так кто там в 90-е орал, что страну разворовали?
Главными же претензиями представителей «крымского консенсуса» к периоду 1985-99 годов являются 1) «утрата былого величия» (ну тут понятно, смещение границ «русского мира» с Берлина до Нарвы - это вам не шутки). 2) «превращение страны в либеральную помойку» (Просвин и Лимоныч, правда, не согласны, более того, последний немало сделал во время оно для разрушения сталинско-брежневской говноморали, за что честь ему и хвала, но они - все-таки белые вороны и исключения, лишь подтверждающие правило).
Что ж, первое – вещь отнюдь не уникальная. Через постимперский синдром кто только не проходил и об этом за последние три года было уже говорено слишком много. А вот со вторым все куда интересней и дальше мы поговорим именно о данном феномене.
Исторический экскурс
Думаю, все мы не раз слышали выражение «без царя в голове», только вот мало кто задумывался над его смыслом. А зря: пусть в уваровской триаде самодержавие стояло после православия, а гимн Российской Империи начинался с обращения к Богу, действительности эти декларации не очень-то соответствовали. На самом же деле после весьма спорной реформы патриарха Никона, продавленной силой царской власти, русская церковь существенно ослабла, а Петр и вовсе низвел ее до обычного госведомства, руководители которого даже не всегда были православными. И не будет преувеличением сказать, что обычный русский человек в РИ верил скорее не в Бога, а в царя.
По крайней мере Февраль, после которого подавляющее большинство перестало причащаться (среди военнослужащих, к примеру, стало причащаться лишь 10%) это вполне себе доказал. Не говоря уж об Октябре, после которого сельская беднота (сие особенно показательно, ибо именно село в новое и новейшее время всегда и везде было оплотом веры) бросилась крушить храмы. Почему, кстати, бросилась? Новая власть повелела.
В общем, начиная с определенного времени сфера позволенного и непозволенного в России регламентировалась не божьими заповедями, но царскими указами. Потом же царя в данном качестве заменили большевики.
Поначалу они попытались претворить в жизнь положение коммунистического манифеста об уничтожении семьи, сбросить Пушкина с корабля современности и провести еще кучу экспериментов, однако вскоре что-то пошло не так. В частности выяснилось: социализм придется строить в отдельно взятой стране, для чего требуется, чтобы бабы нарожали побольше рабов и холопов, искусство было понятным этим самым рабам и холопам и вдохновляющим их на великие стройки и, наконец, чтобы рабы и холопы слишком много о себе не возомнили. На это наложились еще и форсированное замещение городского населения на людей попроще, а также «ленинский» (а по факту сталинский) призыв в ВКП(б), в результате чего еще принадлежавшую к старой русской интеллигенции со всеми ее декадентскими закидонами ленинскую гвардию стали оттеснять от власти люди, не имевшие с ней ничего общего.
Эксперименты 20-х.
В итоге с приходом к власти Джугашвили впервые в новейшей истории человечества (всевозможными примерами древнего социализма, в обилии приведенными Шафаревичем тут, пожалуй, стоит пренебречь) возник феномен эдакого запретительства слева, сохранявшегося, пусть и с модификациями вроде разрешения абортов, после которого Совдепия быстро стала по количеству их совершения сильно впереди «загнивающего Запада», вплоть до перестройки.
Характерный плакат сталинского времени.
Так или иначе несколько веков мораль русскому человеку диктовала власть. Иногда меняя ее самым радикальным образом, но тем не менее за вычетом определенной прослойки идейных пассионариев, неизменно оказывавшихся в меньшинстве и подавлявшихся карательным аппаратом системы это в целом работало.
«Если нет КПСС, то все позволено!»
И тут случился Август, разнесший старую советскую мораль до основания и вознесший к вершинам власти человека, который взамен... не велел ничего и лейтмотив наступившей тогда эпохи можно выразить, слегка перефразировав Достоевского: «Если нет КПСС, то все позволено!»
Причем если одни пребывали в эйфории от снятия былых запретов, то другие оказались не на шутку напуганы таким развитием событий.
Во-первых, как и при сломе старых норм в любом обществе, при виде того, как некто творит ранее немыслимое, многих охватывала мысль: «А ведь это чей-то ребенок/супруг/отец/брат и т.д.! И что если кто-то из моей родни сделает также?»
Во-вторых, появились новые хлопоты. Это в Совке жены могли лениться в постели и не следить за собой, понимая: развод или любовница могут стоить их мужьям карьеры, а позволить себе ласки интердевочек и вовсе могут единицы. Это в Совке родители могли толком не заниматься детьми, свалив все на детсад, школу, октябрят, пионерию, комсомол и, в крайнем случае, милицию. Это в Совке можно было посещать театры, музеи и концертные залы будучи уверенным в отсутствии там особых сюрпризов. А тут вся эта халява взяла и накрылась.
Наконец, возникший вакуум заполнялся всем подряд и на вышеупомянутое стремление советских людей оградить от соблазнов своих близких и переложить внезапно свалившуюся ответственность обратно на казённые плечи наложился еще один фактор: страх перед многообразием. Думаю, вам наверняка приходилось не раз слышать рассуждения православных ватников на тему того, что большевики, конечно, такие-сякие, но мол, мораль, близкую к православной в обществе поддерживали. Однако если спросить сих ценителей коммунизма как «христианства без Христа», как они относятся к протестантам и околохристианам вроде тех же иеговистов, мораль которых явно ближе к православной, в ответ вы с большой вероятностью услышите столь же иррациональный приступ злобы, как и при упоминании тех же ЛГБТ. Как видим, не только в нарушении былых табу тут дело, а еще в том, что большевики строили из русских нечто монолитное под названием «советский народ», в то время как протестанты и околохристиане своей очень активной в 90-е проповедью делали русских чем-то менее однородным и, страшно сказать, более близким к западному миру, что тем более неприемлемо и непереносимо для ватного сознания.
На этих двух фотографиях видно – у всех были свои 90-е.
Одна страна – одни скрепы!
Культурный ельцинизм
Что это было? Проще всего, конечно, не заморачиваться и сказать, мол, наши 90-е – просто аналог западных 60-х. Причем определенное внешнее сходство в лице sex, drugs & rock’n’roll, как говорится, налицо. Но я позволю себе усомниться в справедливости данной аналогии и вот почему. Давайте посмотрим, конфликт каких политических сил стоял за западным 68-м, а каких – за нашим 91-м.
Думаю, такие имена, как Антонио Грамши или Герберт Маркузе знакомы далеко не каждому моему читателю. Однако с ними и еще рядом деятелей связано одно из важнейших событий новейшей истории: возникновение и триумф культурного марксизма. Желающим ознакомиться с темой я рекомендую прочитать главу «Они совершили революцию» из книги Патрика Бьюкенена «Смерть Запада», а если рассказать все совсем кратко, то часть европейских марксистов разочаровалась в классическом большевизме и пришла к следующим выводам: 1) пролетариат не может больше быть опорой социалистической революции 2) главным препятствием для социалистической революции являются христианские ценности 3) надо в первую очередь менять общество через культуру, после чего захват власти будет уже вопросом времени. В итоге в Германии возникла т.н. Франкфуртская школа, где все эти изыскания доводились до ума, а с приходом Гитлера к власти ее представители бежали в Америку, где развернули бурную деятельность по пропаганде своих идей, в чем немало преуспели. 60-е же стали триумфом культурного марксизма, основательно потеснившего все условно консервативные силы свободного мира от американских белых националистов и религиозных консерваторов до французских голлистов. Т.е. тогда случилась глобальная перемога левых сил над правыми.
У нас же триумф левых произошел сильно раньше и к 70-м установленный ими режим откровенно состарился. На место лениных постепенно пришли брежневы. Возник своеобразный советский консерватизм, традиции которого своими трясущимися руками неуклюже попыталось продолжить ГКЧП. Касаемо же условных сторонников перестройки – их политический спектр был очень пестрым, но не вызывает сомнений, что Август был явным правым поворотом.
В самом деле, основным камнем преткновения между условными левыми и условными правыми (пишу «условными», ибо одни и те же воззрения могут оказаться левыми и правыми в зависимости от эпохи, Антонов вот был левым по меркам 1916 года и правым по меркам 1920) является вопрос о равенстве, причем не в смысле формального равенства возможностей, а в смысле фактического равенства результатов. И если в культурном марксизме мотив борьбы за равенство и впрямь является основным, сие особенно хорошо стало заметно в эпоху safe space, но в целом было понятно еще во времена Вудстока, то дух Августа – это в первую очередь дух свободы, а вопросы равенства тогдашними демократами не очень-то и поднимались (пресловутая борьба с привилегиями была лишь предлогом, о котором к моменту решающей схватки все уже по большому счету забыли). Более того, все на самом деле понимали: советской уравниловке придет конец, просто каждый видел в дамках именно себя. Кто-то, конечно, напомнит мне в ответ про евреев и геев, но, опять же, ликвидация всех негласных ограничений для первых и уголовного преследования для вторых – это про свободу, а не про положительную дискриминацию во имя пущей social justice.
А ведь есть еще такие значимые вещи, как историческая память и отношение к религии, где явно видна правая сущность произошедших перемен при всем их, как бы помягче сказать, несовершенстве.
Кроме того, можно констатировать: оккупированная Третьим Интернационалом территория бывшей России стала как первым местом, где возникло такое явление , как левацкая запретиловка, так и первым местом, где случилось и победило восстание против нее. В общем, можно говорить об уникальном феномене, который по аналогии с культурным марксизмом стоит назвать культурным ельцинизмом в знак признания особых заслуг Ледовласого в продвижении тренда.
Поколенческий аспект
Если характерные фобии относительно культурного ельцинизма, свойственные поколениям, заставшим 90-е уже в возрасте, я уже описал выше, то тема последующих поколений осталось нераскрытой. Настало время восполнить данный пробел.
- «Потерянное поколение», встретившее то незабвенное лихое десятилетие где-то в диапазоне от старших классов до первых послевузовских лет, конечно, нырнуло в сей омут с головой. Зато впоследствии многие остепенились, вспомнили вкус того самого советского мороженого и обвешались колорадскими лентами. Впрочем, ничего удивительного. Многие «дети цветов» тоже потом остепенились и проголосовали за Рейгана.
- Родившиеся в 80-е, они же «первое непоротое поколение», конечно, уже не имели удали предшественников, но зато и такого эффекта отката с ними не случилось. В общем, на Болотной нынешние тридцатилетние, из них же первый есмь аз, таки были обильно представлены.
- Наконец, родившиеся в 90-е и позднее воспринимают культурный ельцинизм, сохраненный Сурковым в нулевые в почти первозданном виде (стали только более лучше одеваться и угорать без былого драйва), как нечто само собой разумеющееся. И именно поэтому все эти мизулины, милоновы и прочие скрепы, объективно являющиеся весьма бледной копией сталинско-брежневских «традиционных ценностей», когда порно было реально трудно достать, а в гостиницу паре нельзя было поселиться без штампа в паспорте, вызывают у них такой баттхерт. А потом некоторые удивляются, с чего бы это молодежь повалила на акции протеста. В общем, реваншу культурного ельцинизма быть!
Им явно не нравятся пресловутые скрепы.
Заключение
Все течет, все меняется. Вот проблема левацкой запретиловки добралась и до западного мира. Вездесущие SJW, будь они неладны, найдут расизм или гомофобию по сути где угодно, в форме микроагрессии так сто пудов. Но начинается и сопротивление. А избрание Трампа – это уже откровенное восстание и я не удивлюсь, если в будущем в оборот войдет термин «культурный трампизм». И все же культурный ельцинизм возник раньше и явно еще проявит себя в дальнейшем, просто в силу глубокой провинциальности РФ данный термин едва ли получит распространение вне русскоязычной среды. А так – нынешняя школота слабо понимает, в чем были косяки Ледовласого, зато твердо знает: «Мой Ельцин меня рабом не называл» и скандирует «Ельцин был скином!» на тех же Русских Маршах. Я же, конечно, не горю желанием присоединяться к их хору, ибо знание порождает скорбь и все же не могу не признать: культурный ельцинизм мне нравится.
Подписывайтесь на канал Руфабулы в неподцензурном Telegram, чтобы получать самые интересные материалы с нашего сайта и мнения редакции.
