Пепел осени и весны
Писатель Лев Успенский прославился своими популярными книгами для детей о законах языка, имен и названий. В одной из них рассказана смешная история про семейство французов-чудаков, чей родоначальник взял себе в честь революционной даты новую, невероятно длинную и нескладную фамилию: Milleseptcentquatrevingttreize – 1793. А кто-то из его потомков уже в следующем веке решил по прихоти собственной фантазии наделить сыновей именами летних месяцев.
Еще поколение миновало, и жители провинциального городка читали скорбное извещение в местной прессе:
«Дорогой наш брат, отец и муж Июнь Тысяча семьсот девяносто третьего скончался 27 мая тысяча девятьсот второго».
По такой примерно формуле можно было бы сложить и эпитафию памятному московскому октябрю 1993 года, «скончавшемуся» 2 мая 2014-го в украинском городе Одессе. Правда, реплика тех событий знаменовала, на мой взгляд, не столько конец эпохи, сколько ее очередное воплощение, подобно фениксу, возрождающемуся из пепла.
Причем в самом буквальном смысле: гари хватило в обоих случаях. Схожи предпосылки двух трагедий, во многом подобны – насколько можно судить с сегодняшних позиций – и их исторические последствия. Над осажденными и подожженными офисными зданиями, над полутора сотнями погибших в Москве и пятью десятками – в Одессе в равной мере витал дух грязных подстав, а вслед за тем «миротворчества и некрофильских импровизаций» (по выражению современного драматурга и политолога Владимира Голышева).
«Ударная волна танкового кумулятивного снаряда настигает опрокинутых, полурасплющенных людей. Ломает им руки, ноги, хребты, играючи сдувает мясо с костей... От тех, кто оказывается слишком близко, остаются бесформенные муаровые разводы, бурые и желтые».
Тогда, на излете 1993-го это «свидетельство военнослужащего» об обстреле Белого дома в передаче прохановской газеты, бодренько воскресшей после недолгого запрета, зацепило внимание почти дословным совпадением с классическим пассажем Эриха Фромма о типовых снах некрофила. Словно бы сочинитель просто отредактировал по собственному вкусу абзац из «Анатомии человеческой деструктивности».
А вот – уже одесская корреспонденция газпромовско-комсомольской «правды».
«До толпы, стоящей внизу, с одного из верхних этажей доносится истошный женский крик. Как выяснится позднее, это националисты душили телефонным шнуром беременную уборщицу, вышедшую в выходные на работу – навести порядок. Из толпы снизу доносится одобрительное: "Это не женщина, это сепаратистка, убей ее". После того, как крики стихают, из того самого окна торжествующе вывешивают украинский флаг. И раздается одобрительный ор толпы...»
Действительно трезвый наблюдатель, журналист из Беларуси Дмитрий Галко, писал в те дни: «Любые вопросы, которые антимайдановцам не нравились, встречались воплем. Для них всё очень просто – "фашисты заживо сожгли сотни невинных людей, в том числе беременных женщин и детей, по приказу киевской хунты, что тут еще выяснять"».
Как позднее стало известно на самом деле, среди жертв 2 мая не было ни задушенных таким способом, ни сгоревших заживо; ни беременных, ни людей младше 17-ти. Да ведь и в давнем октябре никакого следа «тысяч трупов», якобы сброшенных самосвалами в Москву-реку, тоже не обнаружилось.
Что в белокаменной столице, что в черноморской – холуи третьемирского палачества врут всенепременно и обо всём. Губят свой же расходный материал, то заманивая лучших представителей родненького великого народа в ловушки без выхода, то не озаботившись при штурме здания дать простейшую вводную: нельзя по бетонной стенке палить осколочной гранатой, только кумулятивной. (Об этом полководческом подвиге генерала Макашова мне рассказывала коллега, наблюдавшая из окна телестудии в Останкине.) Плюс факт, что оба раза самая первая кровь была пролита вовсе не либерастами за госдеповские печеньки, даже не тиффози на марше, а богоносными народолюбцами.
Всё не просто, а очень просто: мифическим супостатам эта публика щедро дарит свои собственные тайные устремления, влажные мечты задушить кого-нибудь телефонным шнуром или заживо сжечь. Сплошь и рядом припрятанные куда-нибудь поглубже под застиранное бельишко, как у большинства «беременных уборщиц» и иже с ними.
В результате, как описывал тот же Дмитрий Галко: «Возле здания Дома профсоюзов, где погибла большая часть людей, нет посвященного им мемориала в виде прижизненных фотографий с именами. Зато есть фотографии трупов, плакаты с прославлением "русских побед" и надписями "Хатынь".
То есть условная Хатынь с условным Сталинградом, неустрашимые герои и безвинные мученики непринужденно слиты в одну общую емкость (уж не стану уточнять, какую). Для идеи «русских побед» хреновей не придумаешь. Вот как раз деды – те самые, что воевали и победили взаправду, подобных идиотизмов не допускали никогда.
И потом всё шло похоже. Едва отстреляли на Краснопресненской набережной болванки с зажигалками, потушили огонь, по ходу дела «снацфронтив» запасы оргтехники из Белого дома, а там и бесстрашного команданте Анпилова выковыряли, морщась от запаха, из платяного шкафа на конспиративной даче, – тут же вся непримиримая рать перекинулась в исключительно конструктивную оппозицию и рванула делить портфели уже в новой Госдуме. Стало ясно, что страхи перед развалом страны пока, ласково говоря, преждевременны. Жидковаты оказались тираноборцы даже на столь великодушную, иначе не назовешь, «расправу».
Почему после этого Россия всё же не сподобилась выздороветь – тема особая и по сути неисчерпаемая. Но не сомневаюсь, вовсе не потому (как до сих пор уверяют очень многие достойные и приличные люди), что президент беззаконно приказал расстрелять самый народный в мире парламент. Случись Ельцину сломаться той осенью, для нас сегодняшний день просто начался бы двадцатью годами раньше, только без упоительных воспоминаний о нефтедолларовой лафе.
В довершение сходства – и здесь, и там вскоре начались затяжные локальные войны на окраинах. Очень разные по причинам, характеру и антуражу, но совершенно одинаковые по своей «третьемирской» природе.
А про Украину, вплоть до майского пожара точно так же трещавшую по всем швам в четырехлапом зажиме Харьков–Донбасс–Крым–Одесса, вспоминается еще вот что. Полгода спустя новоизбранный президент Порошенко, заехав по административным делам к черноморским пограничникам и таможенникам, поделился впечатлением:
«В настоящий момент Одесса стала очень проукраинским городом. В российских СМИ Одессу даже называют "бандеровской". И большего комплимента для Одессы для меня не существует!»
Да уж... Не стоит перечислять моменты, уже и без того ставшие общеизвестными. Но вот, скажем, на исходе прошлой весны писатель-лирик из Одессы, некогда подававший надежды, но загодя переквалифицировавшийся в третьесортного пропагандона русомирщины, столкнулся во время променада с каким-то старшеклассником. Тот захотел отобрать у него гаджет, однако противники разошлись. После чего литератор побежал – и бежал, как говорят, до самой ханской ставки в орде.
Или бывший мой приятель – наоборот, пиарщик от бога, пасшийся на той делянке аж с грузинской войны, резко соскочил вдруг с темы и переключился на академическое (сказал бы я, не будь он по подготовке технарем) комментирование «Заката Европы». Сообразил, как догадываюсь, что пост гауляйтера в родном Харькове ему все ж таки не светит.
И вот думаю под майский дождичек: вероятно, не что иное, как дымы московского Белого дома и одесского Дома профсоюзов слегка, но вместе с тем вполне достаточно проветрили мозги сакраментальным 85 процентам.
«В огонь идешь?! Иди, ну что ж?..»
«Не-а…» – отвели глаза теплохладные.
Тут и весь грандиозный проект «Новороссия от моря до моря» погорел с концами.
Остается надеяться, что эффект у наших друзей окажется более прочным, чем вышло здесь.
