Война, дорога и дураки
…Всегда равнозначна судьбе осень в России…
В последнее время говорить правду о грандиозном эпизоде Второй Мировой войны, привычно именуемом в России «Великой Отечественной», стало исключительно немодным занятием. Люди «устали от негатива», им хочется слышать о подвигах и славе, а не о том, что и как происходило на самом деле. Им кажется, что «массовый героизм советских солдат» каким-то образом искупает, если не вовсе оправдывает, преступную некомпетентность советских вождей и начальников. Жаль, но придётся жаждущих позитива вновь и вновь разочаровывать.
В неумолимо наступающую эпоху «единой концепции отечественной истории» у сетевой патриотической общественности отчётливо диагностируется прогрессирующее развитие т. н. обратного карго-культа. На заре девяностых люди, нетвёрдо владея пером, что есть силы наяривали на «культурное превосходство» Вермахта и Третьего Рейха. Двадцать лет спустя, по-прежнему нетвёрдо владея тем же самым инструментом, те же самые люди уверяют нас уже в обратном. Ах, мол, какой был бардак! Вши, мордобой, гороховый суп с кислой капустой и прочие ужасы развитого национал-социализма. Видимо, это какой-то другой Вермахт за год дошёл до Волги, и какой-то другой Вермахт с хаканьем и такой-то матерью выколупывали из всех щелей ещё два года, — на госграницу образца 1939/40 гг. вышли, дай бог памяти, в конце марта — начале апреля 1944-го. Так и хочется предположить, что в Красной Армии бардак был «в два раза сильнее». О том, как именно и какой ценой выколупывали, сетевые патриоты предпочитают помалкивать. Что ж, придётся им напомнить.
В советских учебниках вы не найдёте ни одного внятного упоминания об «Оршанской наступательной операции». Немецкие историки называют её более поэтично — «Дорожной битвой». Вольно же немцам заниматься поэзией: во-первых, советское наступление провалилось, во-вторых, потери наступающих превысили потери обороняющихся на порядок, или, если точнее, в четырнадцать раз.
С Оршей кремлёвским-ордынским не везло издавна — здесь, в этом, как теперь принято выражаться, крупном логистическом узле, их периодически лупили вплоть до полного разгрома. За тупость и фанаберию начальников расплачивались, конечно, русские: начальники обычно утекали невредимыми. По прошествии времени начальникам выдавали очередных рекрутов, и геноцид русских возобновлялся с новой силой. История — вообще штука довольно депрессивная, и для регулярных штудий необходимы железные нервы, каковых «патриотической общественности», разумеется, не достаёт. Зато у западных историков и времени, и нервов, и доступа к архивам — хоть отбавляй, поэтому следующую, как и предыдущую, «битву историй» советская «патриотическая общественность» проиграет с треском. Виноват в этом окажется (по крайней мере, частично), опять-таки разумеется, ренегат и жидовская морда Вадим Давыдов, но ему не привыкать.
Итак, что именно происходило в холодном ноябре сорок третьего?
Семь советских сухопутных армий и одна воздушная, значительно превосходящие силы оборонявшихся гитлеровцев, развернули наступление на Оршу — важный транспортный узел как на пути с востока на запад, так и с севера на юг. Орша — ворота к Смоленску, «сухопутному острову», владение которым обеспечивает стратегическое господство в районе бассейнов Днепра и (Западной) Двины. Это хорошо понимали Карл XII и Наполеон, стремившиеся навязать русским генеральные сражения именно здесь. Ещё весной сорок третьего Гитлер собирался перенести сюда свою штаб-квартиру, но развитие событий летом того же года и крах операции «Цитадель» похоронили амбициозный план. А несколько месяцев спустя Орша стала целью советского наступления, которое немецкий историк Карл-Хайнц Фризер назвал «выдающимся образцом оперативного безумия». В данном случае Фризер, нещадно и нередко справедливо критикуемый за предвзятость, к сожалению, прав.
В русскоязычном загоне Википедии, где поп-патриотические авторы, вроде сдриснувшего в ненавистную «бандеровскую» Украину, подальше от неразборчивой ресурсно-федерационной Фемиды, обер-шварценграбеншанценмайстера Алексея И., занимаются бескомпромиссной зачисткой всего, что не отвечает череночно-героидальной «парадигме» неосоветской версии «третьей отечественной», Оршанская наступательная операция описана несколькими скупыми абзацами. Заданная Ставкой ВГК высокая планка — «не дать немецким войскам группы армий «Центр» возможности закрепиться на реках Сож и Днепр, прорвать оборону врага на витебско-полоцком и бобруйском направлениях и выйти на рубеж Вильнюс, Минск, Слуцк» — естественно, достигнута не была. Итог «праздничного наступления» — излюбленной «стратегии» сталинских енералов-кровохлёбов, впадающих в трусливое безумие от постоянных окриков и угроз, раздающихся из Ближней дачи: «Даёшь Н-скую область к годовщине Великой Октябрьской Социалистической Революции! Разбить и уничтожить орды вероломных немецко-фашистских захватчиков!» — оказался неутешительным. «Незначительное продвижение советских войск с большими потерями» — это всё, чего удалось добиться в ходе жесточайших боёв. На некоторых участках фронта «продвижение» насчитывало буквально сотни метров. И эти сотни метров были оплачены цистернами русской крови.
Соотношение потерь и результатов являло собой такое же непереносимое стыдобище, как и поражение под Харьковом, и было особенно неудобным на фоне Курской виктории, поэтому советские «историки», вынужденные упоминать «Дорожную битву» в той или иной связи, отделывались в основном маловразумительным бурчанием. Только в конце 90-х сражения осени — зимы 43-го, развернувшиеся вдоль нынешней автомагистрали Москва — Минск, стали достоянием интересующейся историей общественности, да и то, в основном, благодаря переводным источникам. В целом «Дорожная битва» стоила более полумиллиона русских солдат, бездарно и совершенно бесполезно израсходованных ради очередного приступа «датской» лихорадки. Ну, ничего, ведь «бабы новых нарожают», в первый раз, что ли?
Накал вооружённой борьбы на фронтах Второй Мировой нарастал с каждым годом, с каждым месяцем, с каждой новой операцией, и в кампанию 1943/1944 гг. достиг своего апогея. На пространствах оккупированной европейской части России, в Галиции, Румынии и Венгрии, в Африке и Скандинавии, на Балканах и на Апеннинском полуострове — везде Вермахт сражался с противником, превосходящим его и в железной, и в живой силе. Кошмар «войны на два фронта» не просто материализовался, а многократно превзошёл все страхи немецкого генералитета: это была уже война не на два, а на два десятка фронтов, пусть и неравнозначных по масштабу. Тем хуже для немцев: неравномерное распределение сил и средств, растущая взаимосвязь и взаимозависимость множества участков фрагментированного театра военных действий ставили перед генералитетом и руководством тыла задачи, не имеющие решений, способных создать цепочки положительных обратных связей. Что, собственно, превращало логистический ад такой войны в нечто, толком не поддающееся осмыслению даже семь десятков лет спустя.
Несомненно, в период до 1944 года оперативно-тактическое мастерство Вермахта превосходило все доселе известные образцы военного профессионализма. Несмотря на неизбежные лакуны в области логистики, а также отвагу и стойкость союзников — русских, англичан, в самом начале — французов (желающих похихикать над «лягушатниками» посылаю в Интернет, хорошенько почитать этюдики по теме) и, позднее, американцев — военная машина Вермахта являла самые настоящие чудеса взаимодействия как отдельных подразделений, так и целых родов войск. Может показаться невероятным, но чудеса эти оказались превзойдены совсем недавно только армией США — и не в последнюю очередь, если не совершенно, лишь благодаря новому этапу научно-технической и информационной революции, происходящей непрерывно на протяжении всего послевоенного периода. В «оправдание» американцев стоит напомнить, что совокупная интеллектуально-промышленная мощь супердержавы неизмеримо превосходит таковую у Германии 30-х — 40-х гг. ХХ века — и в масштабах, постигаемых с превеликим трудом.
Именно это военное мастерство — единственное разумное объяснение тому, что советские войска, начавшие «Дорожную битву» в составе, вчетверо превосходящем «немецко-фашистские» в живой силе, располагающие 260-ю стволами артиллерии на километр фронта, снабжаемые набирающими с каждым днём всё более высокие обороты поставками по ленд-лизу, оказались не в состоянии прорвать немецкую оборону, потеряв в ходе боёв 530 тысяч человек убитыми и ранеными, и сколько их ещё лежит непогребёнными по долинам и по взгорьям, не знает никто, даже претендующий на абсолютное знание научный коллектив под руководством генерала Кривошеева. Ясно одно: обер-шварценграбеншанценмайстеру Алексею И. таскать — не перетаскать.
Цифры советских потерь, приведённые в советских же источниках, не соответствуют действительности, и я не могу ответить на вопрос, когда же, наконец, стыд выест глаза советским папуасам, настаивающим на их единственной верности. Скорее всего, никогда: стыд и совесть, а также честь и верность для советских — абстрактные категории, о которых они любят досуже порассуждать. Не более того — чему реальность постсоветской Россиянии ярчайшее свидетельство.
Силами Вермахта в «Дорожной битве» командовал генерал от инфантерии Готтхард Хайнрици — тот самый, что весной 45-го уложил на Зееловских высотах ещё полсотни тысяч сталинских рабов. Военный аристократ до мозга костей, Хайнрици так и не вступил в НСДАП. Это обусловило его натянутые отношения с быдловатыми нацистскими выскочками. Впрочем, даже они понимали, каким блестящим специалистом по организации обороны — его коллеги-военные на редкость единодушны во мнении — является Хайнрици, и не случайно, что именно на него, а не на командующего группой армий «Центр» (с 4 ноября 43-го) генерал-фельдмаршала Буша, возложили руководство подготовкой к противодействию советскому наступлению. В своих воспоминаниях Хайнрици описывал действия советских енералов как «предсказуемые» и «однообразно повторяющиеся». Собственные успехи — и не только в этот раз — Хайнрици объяснял в том числе своей готовностью не подчиняться приказам «фюрера германской нации».
В дневниках, увидевших свет в 2001 году, Хайнрици резко критиковал «русскую кампанию» Вермахта. Он проявлял выдающуюся гибкость, пренебрегая категорическими повелениями Гитлера «стоять насмерть», хотя и не участвовал в попытках немецкого генералитета устранить фюрера или хотя бы лишить его власти. В 43-м Хайнрици, отступая на запад, отказался сжечь Смоленск, а позже, в 45-м, как мог, противился безумной политике «выжженной земли», которую нацисты пытались воплотить в собственной стране. Удачные действия Хайнрици, снискавшего своими победами в обороне прозвище «наш ядовитый гном», бесили Гитлера ещё и потому, что противоречили убеждению фюрера, будто «оборона разлагает воинский дух». Идиотские умозаключения экс-ефрейтора сыграли далеко не последнюю роль в том, что сооружение «Восточного вала» началось на полгода позже, чем следовало. Они стоили жизни десяткам тысяч немецких солдат и спасли, вероятно, сотни тысяч советских. Нам всем несказанно повезло, что руль немецкой государственной машины держали потные ладони Адольфа Алоизовича, а не стальные пальцы в лайковых перчатках таких, как Хайнрици.
Накануне «Дорожной битвы» в распоряжении генерала имелось менее 200 тысяч личного состава, из них как минимум треть числилась боеспособной лишь на бумаге. Четвёртая полевая армия, непосредственно находившаяся под командованием Хайнрици, к началу советского наступления насчитывала девять (!!!) боеготовых танков и 71 самоходную артиллерийскую установку. Несказуемая мощь, безусловно и однозначно объясняющая провал наступления, чего уж там.
Плотность войск и железа на квадратный километр фронта живо напомнила Хайнрици Верденскую мясорубку, куда ему было суждено попасть без малого три десятилетия назад в должности командира батальона. Тактика, осуществлённая им в ходе обороны, основывалась на верденском опыте. В нескольких километрах от линии фронта были созданы запасные позиции, куда немцы отступали в момент начала артиллерийской подготовки противника. Однако артподготовка не может длится вечно, и рано или поздно она прекращалась — в атаку выдвигались танки и пехота. Как правило, между остановкой огня и началом наступления проходило от двадцати до сорока минут (!!!) («интерактивный» перенос огненного вала красноармейская артиллерия освоила позже), и к тому времени первая линия немецкой обороны оказывалась снова занятой боеготовыми войсками, что неизменно изумляло советских папуасов в лампасах. Надсаживая прокуренные лёгкие в матерном крике, они требовали от папуасов без лампасов «любой ценой» взять очередную «безымянную высоту», а в перерывах бегали за перегородку к аппарату ВЧ, соединяющему со Ставкой ВГК и, виляя хвостом, выпрашивали у товарища Сралина ещё солдатиков — дескать, не хватает, вот ведь незадача какая! И товарищ Сралин входил в положение — давал. Русских (да, в общем, и всех остальных) ему было не жалко. Поэтому, если у кого-то ещё достаёт первозданной наивности поражаться гигантским советским и сравнительно скромным немецким потерям — 10 тысяч убитыми и 25 тысяч ранеными и пропавшими без вести — я лично перед такой незамутнённостью могу только кепчонку снять.
Благодаря визгливым рукосуям с партбилетами в карманах, неспособным за месяцы (!) боевых действий осмыслить происходящее, немцам удавалось удерживать оборону несколькими десятками солдат на километр фронта, заранее перемещая нужные силы и соединения в места «неотразимых сталинских ударов», известных обороняющимся за многие часы, а то и дни до советских попыток наступления. «Дорожная битва» «официально» закончилась 2 декабря, и обе противоборствующие стороны получили возможность перевести дух. Очередная «техническая победа» Вермахта стала ещё одним шагом на пути к предопределённому силой вещей окончательному поражению.
Тот факт, что гитлеровская «Тысячелетняя Империя» проиграла войну, стал очевиден всякому здравомыслящему человеку даже не после Сталинграда и неудачи «Цитадели», а гораздо раньше — во второй половине 41-го. Превосходство союзных держав в логистике, человеческих и материальных ресурсах, а, главное, их неоспоримое морально-идеологическое преимущество не оставляло Германии ни единого шанса на победу. Война Германии против полумира приобрела необратимо — и неотвратимо — оборонительный характер. (В это время оставшаяся часть наблюдала за схваткой, с трудом сдерживая желание поскорее присоединиться к побеждающей стороне.) Начиная с лета 43-го, военная машина Вермахта предпринимала на Восточном фронте наступления исключительно оперативно-тактического плана, хотя и они в некоторых случаях существенно задерживали продвижение Красной Армии. У Германии не оставалось иного выбора, кроме попыток так или иначе выиграть время — в надежде на ссору союзников или на появление какой-нибудь магической «вундервафли».
Надеждам этим не суждено было сбыться. Пропагандистский треск, издаваемый ведомством д-ра Гёббельса, ничего в образовавшемся раскладе поменять не мог. Громкие заявления, вроде выступления генерал-полковника Альфреда Йодля на Всеобщем совещании рейхс- и гауляйтеров в ноябре 43-го — «Мы победим, потому что иного выхода у нас нет» — лишнее тому доказательство. Даже если бы «сверхкомпетентное» руководство Гитлера сменилось каким-нибудь «военным кабинетом», то и в этом случае никакой реальной альтернативы родиться не могло — просто по определению. «Размер имеет значение» — по той же самой причине СССР проиграл «социалистическое соревнование» с «миром капитала», и результат проигрыша оказался, что греха таить, пропорциональным. В судьбе СССР прослеживается судьба гитлеровской «империи» — с пугающей, мягко говоря, конгруэнтностью. В том, что эта конгруэнтность прошита чрезвычайно глубоко — в самой первооснове советского ментального кода — я убеждаюсь постоянно. И уже не удивляюсь, наталкиваясь на очередное её проявление. А чему же, позвольте, тут удивляться? Советских тщательно и кропотливо, много лет, «подписывали» на войну с Германией, зная об отношении большевиков к народу, радостно сунувшему голову в петлю, приготовленному для него в октябре семнадцатого. Необъятный «человеческий потенциал» крестьянской страны должен был забить своим мёртвым мясом и остановить шестерни военного механизма «Третьей Империи», сохраняя драгоценные жизни будущих членов клуба «Золотой миллиард». Пропаганда той эпохи ещё не научилась как следует лицемерить, поэтому транслировала генеральную установку с предельной ясностью:
Тем более смехотворными — и вместе с тем омерзительными — представляются влажные грёзы советских понтастов (от слов «попаданец» и «фантастика», хотя сей наидостойнейший литературный жанр менее всего заслуживает упоминания применительно к потоку фрустрационно обусловленного реваншистского бреда, исторгаемого этими сумрачными мордорусскими гениями). Завывающие о своём советском патриотизме на каждом углу при всяком удобном, а чаще неудобном, случае, товарищи понтасты по первому свистку шрайб-фельдфебеля Гюнтера М. сбегаются на толковище. Едва успевая подтирать слюни с мониторов, навечно ушибленные тотальным коммунистическим лицемерием и враньём, изрядно одичавшие идеологические сироты воспаряют в эмпиреи, где они под красным знаменем ВКП(б) — НСДАП отправляются покорять Индию, изничтожать на корню коварную англосаксомасонскую жидоплутократию, штурмовать Форт-Нокс, поджигать Вестминстер и взрывать Капитолий. (Характерная деталь: в советских фильмах «правайну» вы почти никогда не увидите настоящих, красных нацистских флагов — только чёрные кресты и свастики.) С победоносным рычанием они врезаются в Белый дом на пилотируемой баллистической ракете, созданной в срочно открытой на базе в Пенемюнде шарашке, где по ажурной эстакаде над бесчисленными рядами склонившихся у кульманов чертёжников с номерами на спинах шествуют в обнимку фон Браун и Королёв, сияющий свежевставленными на место выбитых железными зубами.
Радужные картины воображаемого грядущего в прошедшем апокалипсеца, сопровождаемого непременным уничтожением всех евреев, предварительно собранных в захваченной стремительным единым ударом танковых армий Катукова и Роммеля Палестине, вызывают у товарищей понтастов такие оргазмические припадки, что невольного стороннего наблюдателя охватывает оторопь. Виртуально звеня виртуальными побрякушками, полученными за виртуальные победы на полях виртуальных сражений планеты World of Tanks, Planes & Ships, воинственные писучие мужи безоглядно сеют страх, ужас и смерть — к счастью, столь же виртуальные.
Но звериная серьёзность, с какой товарищи понтасты вовлекаются в эту виртуальность, наводит на мысль: товарищи понтасты понимают, что их жестоко и цинично поимели, и даже догадываются, куда именно. Но поверить в то, что поимели их в первую очередь большевики со своими последышами, они напрочь отказываются, — и опять мечтают раздуть пожар мировой войны, чтобы превратить его в пожар мировой революции.
Большевики в гонке за мировое господство израсходовали страну и народ — и при этом остались у разбитого корыта: о былом влиянии России — некогда полноправного участника «Европейского концерта» — ныне говорить не приходится. Товарищи понтасты тяжко страдают, понимая — на повторение этого «выдающегося исторического эксперимента» уже никогда не будет ни сил, ни средств, но по-прежнему жаждут экспериментировать. Они ведь свято убеждены: их выдающиеся интеллектуальные способности к стратегическому мышлению будут немедленно вознаграждены пайками армейских комиссаров, шестикомнатными квартирами на проспекте М. Горького и синими галифе с двойным лампасом. А, главное, правом посылать на смерть не виртуальные юниты, а живых людей.
Впрочем, грустные мысли и неутешительные выводы — удел мудрых. Умные же заняты совсем другим делом: под весь этот «тыбыдыщь» и «бадабум» они, посмеиваясь, продолжают очищать карманы дураков. Дураки ведь для того и существуют, чтобы выворачивать свои карманы для умных, не правда ли? И что умным за беда, коль такими дураками — уже скоро столетие как — выступают русские? Чем они хуже каких-нибудь ботокудов или сомалийцев? Каждый день доказывают — ничем, ничем не хуже. Даже лучше: душат и гнобят в основном друг дружку, а не ушлых умников. И покорно хлебают баланду из ордынских сказок под умиротворяющий рокот соков родной земли, утекающих на ненавистный, вожделеемый, непобедимо недосягаемый Запад, чтобы сделать его ещё сильнее, ещё богаче. Ещё насмешливее.
Не могу удержаться от соблазна упомянуть о том, что Готтхард Хайнрици, отважный воин и ревностный лютеранин, прожил долгую жизнь со своей женой Гертрудой — «наполовину» еврейкой. Он умер в 1971 году и был с воинскими почестями похоронен на кладбище в древнем городе Фрайбурге-Брайсгау на юге Германии, у самой границы с Францией. Есть у меня подозрение, что Хайнрици отошёл в мир иной с чистой совестью. Догадайтесь, почему.
Вечная память солдатам, павшим в бессмысленных схватках за священное право дураков оставаться дураками.
