Рабовладельцы
Гнев.
Не самое конструктивное чувство для ответственного лица, и уж тем более — для дипломата. В определенных обстоятельствах, правда, дипломат может себе позволить эмоционально окрашенную риторику, но это — не более чем инструмент. Форма, в которой посылается сигнал той или иной стороне, может быть не менее, а порою и более информативна, чем содержание. В глубине же души дипломат всегда должен оставаться спокойным и бесстрастным. Возможно, правы те расы, которые передоверили эти функции компьютерам.
Но Специальный посланник Галактического Содружества Рудольф Штарк не был компьютером. Несмотря на все генетические усовершенствования, он был человеком, и практически на всем протяжении полета до Цихкиага он испытывал гнев.
Полет, впрочем, не был долгим. Для миссии Штарка выделили один из самых быстроходных кораблей. В принципе, сообщение можно было передать и еще быстрее — по официальному каналу гиперсвязи. Но протокол требовал, чтобы подобное уведомление вручалось лично. Кроме того, Штарк был уполномочен использовать свой корабль для эвакуации с Цихкиага граждан Содружества. Их было немного — согласно официальным данным, всего одиннадцать на всю планету, все — сотрудники научных миссий. С Цихкиагом, а точнее — с Империей Кхойг, не было ни полноценных дипломатических, ни торговых отношений. Эмбарго было наложено на планету почти сразу же после первого контакта — уникальный случай в истории галактической дипломатии. Разумеется, всегда могут отыскаться какие-нибудь нелегалы или безбашенные туристы на личных кораблях, высадившиеся в Империи на свой страх и риск. Что ж — они знали, на что шли, и им, скорее всего, придется покидать планету самостоятельно, тем же путем, каким прибыли. Если успеют, конечно. Какие-нибудь альпинисты в горах Центрального Цихкиага — единственный континент планеты носил то же название, что и она вся — могут попросту так ничего и не узнать. Эти горы считаются одними из самых неприступных на обитаемых мирах, поэтому альпинистов влечет туда, несмотря на все риски... риски во всех смыслах. Впрочем, горы, конечно, бомбить никто не будет. Если только там не запрятаны какие-нибудь пусковые установки. Хотя если запрятаны, имперские власти не подпускают туда посторонних и так..
Штарку все еще было трудно поверить, что дело дойдет до бомбардировок планеты. До перехода на дипломатическую службу он двадцать лет командовал Объединенными силами безопасности Содружества — и, очевидно, именно это обстоятельство сыграло ключевую роль в решении послать на Цихкиаг именно его. Империи лишний раз давали понять, насколько все серьезно. Однако ни за эти двадцать лет, ни за предыдущие 123 года своей жизни Штарк ни разу не был ни участником, ни свидетелем настоящей межзвездной войны. Было несколько серьезных кризисов, сбитые беспилотные разведчики, обмен резкими нотами, задействование военных флотов для блокады — но не более чем. При посредничестве Содружества конфликты так или иначе разрешались. Все понимали, что развязывание полномасштабной космической войны — это безумие, и уж тем более чистым безумием было бы одной планете, да еще и не самой технически развитой, воевать против всего галактического сообщества. А нападение на любую из цивилизаций Содружества автоматически вводит в действие Протокол о коллективной безопасности... Неужели император Кхойга и в самом деле повредился в рассудке? И весь его Сенат впридачу... Или они надеются, что после стольких лет мира Содружество не сможет дать достойный отпор агрессору? В таком случае, они надеются зря. Кхойг и так терпели слишком долго. Терпели, стиснув зубы, жвала и что там у кого имеется — ради священного принципа Невмешательства, на котором держится вся система межпланетных отношений. Но теперь, когда Кхойг сам подал повод, покончить с этим «позором Галактики» требуют даже самые пацифистские расы.
Цихкиагцы не были единственной развитой цивилизацией, не входящей в Содружество. Есть культуры, полагающие, что членство даже в самых либеральных межпланетных сообществах ущемляет их суверенитет, есть и такие, которые в силу психологических особенностей вовсе не желают общения с чужими расами. Но с ними никогда не возникало серьезных проблем. Принцип, на котором держится галактический мир, един как для членов, так и для не-членов Содружества: никакая цивилизация — или сообщество таковых — ни при каких обстоятельствах не вмешивается во внутренние дела других цивилизаций, соблюдающих тот же принцип. Разумность этого правила доселе не оспаривал, кажется, никто — во всяком случае, никто из лиц, принимающих решения. От каких-либо попыток введения универсальных галактических норм отказались еще во времена образования Содружества, за много столетий до того, как к нему присоединилась родина Штарка — Земля. Всем здравомыслящим существам было очевидно, что в космосе, населенном столь разными расами, невозможно выработать законы, равно справедливые для всех — кроме, разумеется, все того же принципа, что каждый вправе придерживаться собственного уклада. Было бы абсурдом, к примеру, требовать обеспечить всеобщее равноправие от рас, где неравенство, в том числе интеллектуальное и поведенческое, закреплено на биологическом уровне — разделением на касты, как у коллективных насекомых Земли, или ярко выраженным половым ди- (и поли-) морфизмом. Есть расы крайних индивидуалистов и абсолютных коллективистов, есть те, которым чуждо представление о собственности. Идея свободы вероисповедания была бы чистым абсурдом для глуатлов, у которых всякая вера в сверхъестественное рассматривается как серьезное психическое заболевание, а тни’ихаккэ она бы просто погубила, ибо религиозный экстаз — физиологически необходимая составляющая их годового цикла, без которой они просто не смогут оправиться после зимней спячки. У нмурлимгов уже шестьдесят лет продолжается мировая война, что не мешает им быть активными и полезными членами Содружества. Воюют в ней, правда, исключительно роботы, разрушенные объекты тут же отстраиваются заново, и многие ксеносоциологи полагают, что эту войну следует рассматривать, собственно, не как войну, а как популярный по всей планете вид спорта, служащий к тому же хорошим стимулом для конструкторов и строительной промышленности... В основе брачного ритуала кпфратхров лежит изнасилование — результат эволюционной стратегии, в которой право оставить потомство получал не самец, одолевший других самцов, а самец, одолевший самку. Зумпшакзы вообще каннибалы, и невежественных обывателей других миров это может возмущать и ужасать, но и здесь все дело в эволюционной стратегии вида. Их фуражиры, вместо того, чтобы таскать найденную еду в гнездо, съедают всю добычу на месте и, откормившись таким образом до размеров, в несколько раз превосходящих исходные, возвращаются в гнездо, где их съедают сородичи. Однако ничего ужасного в этом нет, поскольку, хотя фуражиры развиваются из тех же яиц, что и другие представители вида, их интеллект не поднимается выше животного уровня. Да, если обрабатывать эти яйца другими феромонами, то из них развились бы мыслители, и да, на современном уровне технологий зумпшакзы могли бы перейти на синтетическую пищу — но они не видят в этом смысла, и они в своем праве. Интересы разумных существ никак не ущемляются, поскольку фуражиры не являются таковыми, а то, что их зародыши потенциально могли бы ими стать, ничего не значит. Какие-либо права могут быть только у реальной личности, а не у потенциально возможной. А вот у С323 вообще нет понятия о личности, это коллективные разумы гигантских колоний одноклеточных, которые постоянно то сливаются друг с другом, то делятся вновь...
Но к цихкиагцам все это не относилось. Их, как бы это помягче, особенность не была обусловлена биологией. Биологически они были гуманоидами, внешне малоотличимыми от землян. Лишний сустав в конечностях, немного другое строение кисти (хотя тоже пятипалой), перья на голове вместо волос и желто-оранжевая радужка глаз — вот и все заметные невооруженным глазом отличия. Психофизиология и образ жизни тоже, в общем, типичные для гуманоидов. Каких-то жутких катаклизмов, которые вынудили бы обеспечивать выживание расы крайне жесткими методами и исковеркали бы культуру и психику на поколения вперед, в их истории опять-таки не было.
И тем не менее — они были единственной в известной части Галактики цивилизацией межзвездного уровня, сохраняющей рабство. Рабство в самом прямом и буквальном смысле — право собственности на полноценных разумных существ, ничем принципиально не отличающихся от своих хозяев. Узаконенное и массово распространенное.
Конечно, на ранних этапах развития через это проходят многие цивилизации. Пока не созданы машины, для того, чтобы кто-то мог двигать вперед науку и культуру, кто-то должен заниматься тяжелым физическим трудом. Тем расам, что биологически разделены на касты мыслителей и рабочих, редко приходится прибегать к принуждению — хотя и у них бывает, что из-за недостатка своих рабочих приходится захватывать чужих. Но у тех рас, где нет четкой биологической специализации особей, рабство практически неизбежно. Однако по мере развития технологий оно становится неоправданно ни морально, ни экономически. Это — одна из немногих истин, инвариантных для самых разных миров. Прогресс цивилизации есть прогресс свободы. Неразумные и полуразумные особи могут находиться в условиях, напоминающих рабские — но никак не полноценно разумные личности. Это — возмутительная дикость даже для цивилизации, научившейся строить первые моторы. Что уж говорить о цивилизации, строящей звездолеты!
Цихкиаг вообще выглядел анахронизмом по своему социальному устройству. Взять хотя бы тот факт, что вся территория планеты представляла собой единое государство — империю Кхойг. Всепланетное государство — явление вообще крайне редкое, чаще всего цивилизованные планеты представляют собой или конфедерации, или вообще безгосударственные сетевые сообщества, в которых личности группируются по экономическим, научным и культурным интересам. И уж тем более никогда еще на планетах звездного уровня не сохранялась столь архаичная государственная форма, как империя! Неповоротливые имперские монстры, отягощенные раздутой бюрократией и окостеневшим бременем «священных традиций», неминуемо проигрывают в конкурентной борьбе динамичным свободным обществам. Своеобразие рас, конечно, сказывается, но в целом этот принцип доселе не знал исключений. Даже если каким-то честолюбивым завоевателям и удавалось захватить всю свою планету целиком (что само по себе случалось исключительно редко), центробежные тенденции разрывали их державу задолго до того, как цивилизация выходила в межзвездное пространство. Бывали, увы, и случаи, когда битва с империей (или между соперничающими империями) приводила к гибели цивилизации, как таковой — опять-таки, еще в дозвездную эпоху.
На Цихкиаге не случилось ни того, ни другого.
Штарк, разумеется, читал статьи, объясняющие эту аномалию цихкиагской географией, раз уж ее не получалось объяснить биологией. На Цихкиаге был только один континент, по форме напоминающий круглую шапку, нахлобученную на северную макушку планеты; центральные области этого континента представляли собой практически непроходимые и уж тем более непригодные для жизни горы и пустыни. Практически вся жизнь — в том числе, конечно, и разумная — сосредоточилась в поясе вдоль побережья; 95% цихкиагцев обитали не более чем в пятистах километрах от океанского берега, 55% — в прибрежной полосе всего лишь стокилометровой ширины. Поскольку путешествия через центральные районы суши были невозможны, основным способом сообщения между поселениями и странами стал каботаж. В этих условиях государство, первым создавшее мощный флот и сумевшее таким образом монополизировать не только торговое, но и практически любое сообщение, было просто обречено на безраздельное доминирование, когда любой очаг сопротивления давится или высадившимся с моря десантом, или просто блокадой и измором. Разгромив в нескольких морских битвах слабые и плохо организованные попытки противостояния, королевство, а впоследствии — империя Кхойг с легкостью подчинило себе планету. Это было около трех тысяч лет назад, и для тех времен рабовладение было вполне естественным делом.
Но империя так и не распалась. Ее не разрушили молодые соседи, за неимением таковых, и не раскололи собственные сепаратисты, которых тоже не нашлось. Вероятно, дело было в том, что природные условия вдоль всего обитаемого пояса были практически одинаковыми, а потому и народы, возникшие там, мало отличались друг от друга. Не было даже условного деления на северных и южных или восточных и западных — просто кольцо, у которого, как известно, ни начала, ни конца. Поэтому ассимиляция в составе единого государства прошла на редкость успешно. Смуты и расколы, если и возникали, давились в зародыше; катализатором таковых часто служит война, но империи было больше не с кем воевать, и абсолютное большинство ее населения, как видно, предпочитало сохранение мира и спокойствия любым политическим авантюрам. Рабы, надо полагать, тоже не особо пытались восставать, сознавая, что бежать им некуда. Империя была везде; рабство было всегда. В отсутствие альтернатив цихкиагцы, очевидно, со временем вообще отвыкли от мысли, что альтернативы хотя бы в принципе возможны...
Так или иначе, рабство не было ни уничтожено извне, ни отменено изнутри. Ни в эпоху паровых машин, ни в эпоху самолетов, беспрепятственно пересекавших прежде недоступные центральные приполярные области, ни в эпоху межзвездных кораблей и высоких технологий, сделавших окончательно бессмысленным любой, и уж тем более принудительный, физический труд. Разумеется, этот жуткий анахронизм тормозил прогресс; путь от галер до звездолетов занял у цихкиагцев вдвое больше времени, чем у среднестатистической цивилизации — опять-таки, абсолютный антирекорд в известной части Галактики. Но, несмотря ни на что, кхойгийские рабовладельцы продолжали цепляться за этот отвратительный пережиток, и на всей планете так и не нашлось силы, способной покончить с ним. Хуже того — несмотря на отсутствие новых войн и, соответственно, захватов пленных, число рабов со временем только увеличилось. Несостоятельные должники, осужденные преступники, отчаявшиеся бедняки, продававшие себя сами и, разумеется, дети рабов продолжали пополнять эту скорбную категорию.
К моменту, когда цихкиагцы вступили в контакт с Галактическим Содружеством, в рабстве находилось почти семьдесят процентов населения их планеты.
И при этом империя еще имела наглость подать заявку на вступление в Содружество, как ни в чем не бывало!
Принцип Невмешательства есть принцип Невмешательства. Коль скоро Кхойг не захватывал своих рабов на других планетах, никто в Галактике не имел права освобождать их силой или даже выдвигать какие-либо требования. Но каждая цивилизация Содружества имела право проголосовать против принятия нового кандидата — и, разумеется, с удовольствием этим правом воспользовалась. Столь же единогласным было и голосование за эмбарго на все продукты, прямо или косвенно произведенные с использование рабского труда — а поскольку под такую формулировку можно было подвести любые кхойгийские товары и услуги, это означало полную экономическую блокаду империи. Эмбарго поддержали даже те миры, что сами не входили в состав Содружества (впрочем, откровенно говоря, Цихкиаг со своей отсталой рабовладельческой экономикой не производил ничего такого, без чего остальной космос не мог бы обойтись).
Казалось бы, трудно — оставаясь в рамках принципа Невмешательства — послать Кхойгу более недвусмысленный сигнал о категорической неприемлемости его уклада. И многие идеалисты — да что там, многие прагматики — в Содружестве полагали, что рабство на Цихкиаге до сих сохранялось лишь потому, что обитатели планеты, доселе развивавшейся в изоляции, попросту не догадывались, насколько это неправильно. Но вот теперь-то они поймут, как глубоко заблуждались, и немедленно — ну или по крайней мере быстро — освободят всех рабов! Если не из соображений морали — которая, конечно, у каждой культуры своя — то хотя бы ради очевидных практических выгод галактического сотрудничества! Которое им, между прочим, нужнее, чем более развитым свободным мирам...
Ничуть не бывало.
Дипломатические представители Содружества были отозваны с планеты. Цихкиаг окончательно превратился в галактического изгоя. Даже сами названия планеты и ее единственного государства стали восприниматься как нечто, что без крайней необходимости не стоит упоминать в приличном обществе.
Но всего этого Кхойгу оказалось мало. И вот теперь крайняя необходимость настала — империя создала ее сама.
Корабль Штарка вышел в континуум в окрестностях Цихкиага. Автопилот немедленно установил связь с диспетчером — тоже компьютером, разумеется — и двинулся к планете указанным курсом. Сканеры корабля меж тем фиксировали массивные объекты, движущиеся по лежащим в одной плоскости орбитам вокруг планеты. Слишком массивные, чтобы быть обычными спутниками, но в то же время не настолько громоздкие, как орбитальные заводы, и куда более многочисленные, чем последние. Ну разумеется. Боевые корабли. Сам Штарк, кстати, не стал бы размещать весь флот на околоцихкиагской орбите, а рассредоточил бы на дальних базах. Хотя, конечно, совершить гиперпрыжок корабли могут и отсюда. Если успеют... Но, может быть, весь флот собран здесь именно для демонстрации ему, посланнику Галактики. Ну-ну.
Посланцу Содружества дали посадку в приоритетном порядке, и Штарк не сомневался, что министр внешних сношений Кхойга также примет его безотлагательно. Империю, конечно же, заблаговременно уведомили о визите Специального посланника, и, какими бы безумцами они здесь ни были, они не могли не понимать, о чем пойдет речь.
У трапа Штарка ожидал громоздкий черный автомобиль — они здесь все еще пользовались двигателями внутреннего сгорания, и даже водителем был не компьютер, а чел... в смысле, цихкиагец. Штарк надеялся, что он, по крайней мере, свободный; обратное было бы, конечно, грубым и наглым нарушением этикета, но после всего, что уже сделал Кхойг, подобное нарушение казалось уже далеко не самым невозможным. По внешнему виду, разумеется, отличить кхойгийского раба от свободного было нельзя: на смену клеймам и ошейникам древности давно пришли вживляемые под кожу микрочипы. Цивилизация, да уж...
Форменный головной убор, похожий на старинную земную треуголку, задний угол которой спускался хвостом до лопаток, прикрывал перья на голове шофера, и со спины его действительно можно было принять за человека. Вот это, кстати, было для Штарка — как и для многих его соплеменников — дополнительным поводом испытывать неприязнь к цихкиагцам: эта раса, ставшая позором Галактики, слишком походила на землян, по мнению многих негуманоидов — практически до полной неразличимости! Собственно, даже само слово «цихкиаг» в переводе с кхойгийского значит «земля»... Никто, конечно, не позволял себе в глаза оскорблять дипломатических представителей Земли таким сравнением, но, как неприязненно думал Штарк, сидя на мягком сиденье мчащейся машины, наверняка и это обстоятельство тоже приняли во внимание, направляя с этой миссией именно его. Пусть выслушают ультиматум от «своих», пусть поймут, что даже «собратья» гуманоиды не встанут на их защиту...
За окнами машины проносилась обыкновенная городская жизнь. Бульвары с беспечными гуляющими, движущиеся рекламные картинки на фасадах... На какой-то площади, мимо которой стремительно прошмыгнула машина, бурлил, похоже, многочисленный митинг. Судя по обилию национальных флагов, едва ли это был митинг протеста. Ну конечно, патриотический подъем, да здравствует император, вперед, Кхойг... Идиоты. Разум Вселенной, какие же они идиоты! Как они не понимают, чем все это кончится уже через считанные дни! Интересно, есть ли в этой толпе рабы? И если да, то выражают ли они восторг по приказу хозяев, или же искренне радуются ожидаемым новым порабощениям?
Автомобиль въехал во двор министерства — огромного и по сути совершенно бессмысленного здания. Никаких внешних сношений у Кхойга не было уже три тысячи лет. На своей планете империя не оставила независимых государств, а в космосе никто с ней общаться не желал. Тем не менее, здание отгрохали — и наверняка на его строительстве трудилось множество рабов...
Впрочем, министр ак-Гхур им-ит-Гройяг, по правде говоря, вызывал у Штарка даже сочувствие — по крайней мере, прежде. Они несколько раз встречались лично в тот краткий период, когда Кхойг пытался наладить отношения с Содружеством. Им-ит-Гройяг, старый имперский аристократ и, конечно же, потомственный рабовладелец, не производил, однако, впечатления спесивого средневекового тирана. Прекрасно образованный (в рамках своей культуры, разумеется), остроумный, тонкий ценитель изящного — его особенно заинтересовала земная классическая музыка, ибо на Цихкиаге, как оказалось, этот вид искусства не получил особого развития, вероятно, из-за того, что местная губчатая древесина не годилась для изготовления корпусов струнных инструментов, хотя тростниковые свистки и кожаные барабаны использовались во флоте с древнейших времен. Но главное — у Штарка сложилось устойчивое впечатление, что, хотя Гройяг, озвучивая позицию своего правительства, и старается не выдавать эмоций, в глубине души он и сам не в восторге от порядков своей родины — порядков, ставящих ее в положение галактической парии. Но, так или иначе, он выражал ту позицию, которую ему поручено было выражать, и выслушивал те ответы, которые должны выслушивать рабовладельцы от представителей цивилизованных рас. В конце концов, если он и впрямь осуждал политику своего правительства, то мог бы уйти в отставку, напомнил себе Штарк. Но Гройяг не сделал этого ни тогда, ни даже теперь. И освобождать своих собственных рабов он, кажется, тоже не торопится...
Офицер в парадной флотской форме проводил Штарка мимо гвардейцев, салютовавших церемониальными абордажными крючьями, в зал аудиенций — мрачное помещение с черными стенами без окон и высоким потолком, откуда лился свет фасеточных светильников. У кхойгийцев черный считается цветом торжественности и величия, но не траура — примерно как пурпур у императоров древней Земли. Штарк это знал, но не мог отделаться от ассоциаций, сформированных его собственной культурой. Каковым характер его миссии вполне соответствовал.
Через дверь с другой стороны зала вошел Гройяг в своем архаичном парадном мундире, воспроизводящем костюм морского капитана тысячелетней давности. Дипломаты встретились на середине зала. Цихкиагец присел, землянин коротко поклонился. В условиях, когда стандартизировать ритуал приветствия при встрече представителей разных рас невозможно не только по культурным, но и по анатомическим причинам, в Галактике было принято правило, что каждый следует собственному ритуалу, не допуская, однако, физического контакта с собеседником.
— Как прошел полет, посланник Штарк? — светским тоном осведомился Гройяг. Он говорил на галактическом лишь с незначительным акцентом.
— Благополучно, благодарю вас, министр, — холодно ответил Штарк. — Позвольте мне сразу изложить мое послание, ибо речь о вопросе чрезвычайной важности.
— Слушаю вас.
— От имени и по поручению Галактического Содружества Разумных Рас, — начал Штарк, даже не пытаясь изображать бесстрастность, в то время как имплант в мозгу выводил текст на сетчатку его глаза, — прошу донести до Императора и Правительства Империи Кхойг следующее. Постыдная и порочная политика Империи Кхойг, до сих пор массово содержащей в рабстве полноценных разумных существ и попирающей таким образом самые базовые принципы уважения к разуму, лежащие в основе Галактического Содружества, и прежде вызывала резкое и однозначное осуждение всех цивилизованных планет. Данное осуждение выражалось в виде дипломатических и экономических санкций, наложенных на Кхойг. Тем не менее, руководствуясь другим основополагающим принципом Содружества, а именно невмешательства во внутренние дела, цивилизации Содружества терпели позорный факт существования в Галактике высокоразвитого рабовладельческого мира. Однако ныне нашему терпению пришел конец. Девятнадцатого числа шестого цикла текущего периода по стандартному галактическому времени войска Империи Кхойг без объявления войны вторглись на планету Лло 2а, принадлежащую цивилизации Энвроэмь, и оккупировали ее. Не успевшие эвакуироваться жители и гости Лло 2а, общим числом около сорока тысяч личностей, являющиеся гражданами по меньшей мере девяти цивилизаций Содружества и одной неприсоединившейся, были интернированы оккупантами. После этого правительство Империи Кхойг объявило об аннексии планеты Лло 2а и, соответственно, о распространении своей юрисдикции на всех ее обитателей. Это означает, что, согласно кхойгийским законам и традициям, пленные могут быть обращены в рабство. Таким образом, Империя Кхойг грубо попрала принцип Невмешательства и всю систему межпланетного права. Никаких оправданий подобной преступной агрессии нет и быть не может. В связи с этим Галактическое Содружество Разумных Рас объявляет Империи Кхойг следующий ультиматум. Первое. В течение тридцати двух стандартных часов все интернированные должны быть освобождены, заявление об аннексии дезавуировано, а имперские оккупационные войска выведены с энвроэмьской территории. Второе. Империя Кхойг должна выплатить компенсации за моральный и материальный ущерб всем пострадавшим. Размеры компенсаций будут определены дополнительно по результатам работы экспертной группы Содружества. Третье. Поскольку Империя Кхойг продемонстрировала, что несет угрозу другим цивилизациям, в течение шести стандартных циклов ее межзвездный военный флот должен быть ликвидирован. Кхойгу будет позволено оставить лишь не имеющие гиперпривода корабли для самообороны в пределах собственной системы. Если же данный ультиматум будет отвергнут, Галактическое Содружество будет рассматривать Правительство Империи Кхойг и ее саму как нелегитимные преступные организации и употребит все имеющиеся в его распоряжении силы и средства, дабы пресечь их дальнейшую деятельность, — Штарк протянул Гройягу опечатанный пакет, содержавший тот же самый текст.
— Я уполномочен правительством Его Величества, — ответил цихкиагец спокойным, хотя и чуть надтреснутым голосом, — дать незамедлительный ответ на любые ультиматумы, которые могут быть предъявлены моему государству. Империя Кхойг не поддастся на угрозы и запугивания и отвергает любые предъявляемые ей требования.
— В таком случае, — произнес Штарк, сам не до конца веря, что ему приходится говорить такое, — Галактическое Содружество отныне находится в состоянии войны с Империей Кхойг. Я уполномочен эвакуировать представителей научных миссий Содружества, находящихся на Цихкиаге, и надеюсь, что мне не будет чиниться в этом препятствий. В свою очередь заверяю, что, если на каких-либо планетах Содружества находятся подданные Кхойга («что вряд ли», — добавил он мысленно), им также будет позволено беспрепятственно вернуться домой.
— Имперское правительство обеспечит безопасность эвакуации, — ответил Гройяг. — Представителям инопланетных миссий будет предоставлен транспорт для прибытия на ваш корабль.
На этом официальная часть была закончена, и Штарк мог, в принципе, покинуть аудиенц-зал. Но он стоял и молча смотрел на Гройяга, пытаясь понять, что выражают янтарные глаза цихкиагца. Затем не удержался и негромко спросил:
— Зачем, им-ит-Гройяг? Зачем вы это делаете? Вы же не можете не понимать, что это самоубийство. Империя не выстоит против Объединенных сил безопасности и нескольких дней.
— Я просто исполняю свой долг, — ответил министр.
— Допустим, вы не можете это остановить, но почему вы не подадите в отставку? Вас же будут судить, как военного преступника. Скорее всего — дадут пожизненное. Я не запугиваю и не угрожаю, я просто констатирую факт. Какая сейчас продолжительность жизни на вашей планете?
— По прогнозам ученых, порядка восьмидесяти лет, — ответил Гройяг, — наших лет. То есть примерно триста тридцать земных. Но пока что никто из нас не жил настолько долго, чтобы проверить. Мы научились существенно продлевать жизнь совсем недавно.
— Вот именно. Несмотря на ваш возраст, солидный по меркам прошлого, вам предстоит еще долгая жизнь... и вы губите ее. Я знаю, на что способна массовая патриотическая истерия. Но вы, по крайней мере по тем встречам, что у нас были, казались мне здравомыслящей личностью. Настолько, насколько... — Штарк оборвал себя.
— ...это можно ожидать от кхойгийца? — закончил за него министр. — От рабовладельца? А знаете что, посланник... вы ведь пробудете на планете до завтра? Почему бы нам сегодня не поужинать вместе? Я вас приглашаю. В конце концов, это, очевидно, наша последняя возможность побеседовать.
— Я больше ничего не смогу для вас сделать, — холодно ответил Штарк. — Ваше государство выбрало войну, и оно ее получит. Я также, — добавил он, осененный внезапной догадкой, — не стану использовать свой дипломатический статус для вывоза на моем корабле каких-либо личностей или ценностей с планеты, за исключением ранее оговоренных.
— Я ни о чем вас не прошу, — вполне по-человечески вздохнул Гройяг. — Я просто хочу ответить на ваш вопрос. В неофициальной обстановке. Хотя это, конечно, уже ни на что не повлияет... Так как? Я приглашаю вас на мою загородную виллу.
— Если нам там будут прислуживать рабы... — начал Штарк по-прежнему неприязненно.
— Никаких рабов. На вилле не будет вообще никого, кроме нас двоих. Соглашайтесь, посланник. Заодно познакомитесь с нашей кухней. Я не знаток вашей собственной, но знаю, что в кулинарном отношении наши расы совместимы.
Штарк подумал, нет ли здесь ловушки. Конечно, любая провокация против дипломата Галактического Содружества будет иметь весьма серьезные последствия — но что терять государству, уже демонстративно нарушившему и более серьезные нормы и ввязавшемуся в самоубийственную войну? С другой стороны, и что-либо выиграть таким образом это государство вряд ли уже сможет...
— Хорошо, — решился он. — Рассчитываю на ваше благоразумие и принципы чести имперской аристократии.
— Вот и славно. Я пришлю за вами машину.
Вилла Гройяга располагалась на обрывистом морском берегу в нескольких километрах к востоку от столицы. Белое куполообразное здание с округлыми окнами напоминало космическую станцию, но на самом деле оно было выстроено в традициях старинной кхойгийской архитектуры, избегавшей прямых углов. Со стороны океана располагалась полумесяцем широкая терраса, обнесенная изящной балюстрадой. Именно здесь министр принял гостя.
В теплом летнем воздухе был разлит вечерний покой. Внизу негромко шелестел прибой. Закатное небо отражалось в янтарных глазах хозяина, и легкий морской ветерок слегка шевелил перья на его голове.
Гройяг, казалось, наслаждался вечером и совершенно не спешил переходить к политическим темам.
— Попробуйте вот это, посланник Штарк. Считается одним из самых изысканных наших кушаний, — сказал он, приподнимая тяжелую серебряную крышку с большого продолговатого блюда. На блюде лежало нечто вроде пышного овального пирога, покрытого пупырышками. Вооружившись длинной двузубой вилкой и тонким ножом, хозяин отрезал несколько кусков. Штарк взял один из них — на срезе это действительно походило на пирог со слоистой начинкой — осторожно откусил, прожевал. Тесто в состав «пирога» определенно не входило. Тогда что это — мясной рулет? Он раскусил некий мягкий шарик с пикантным привкусом.
— Действительно неплохо, — согласился Штарк. — Из чего это приготовлено?
— Это... ну, названия вам ничего не скажут, вы ведь, как я понимаю, незнакомы с нашей фауной. В общем, это одно морское беспозвоночное, проглоченное другим. Их так, одно в другом, и запекают. Очень, между прочим, интересное взаимодействие видов — формально симбиоз, но своеобразный. То, которое на первый взгляд выглядит жертвой, дает себя проглотить не просто так. Оно действительно погибает в результате и медленно переваривается в кишечной полости хищника. Но, пока это происходит, в глубине перевариваемого тела, защищенные плотью хищника от любых внешних угроз, вызревают яйца. И вот когда они вызреют — роли меняются местами. Вылупившиеся детеныши начинают пожирать хищника изнутри... А искусство повара состоит в том, чтобы запечь эту комбинацию вовремя. Когда проглоченное существо уже частично переварено — что делает его плоть мягкой и легко усваиваемой, в то время как плоть живой особи жесткая и для нас с вами практически несъедобная — но в то же время детеныши еще не сформировались.
— М-да, — усмехнулся Штарк. — Когда тебе понравилось что-то из экзотической еды, лучше не уточнять, что это такое... Хотя, на самом деле, я не брезглив в этом отношении. У меня имеется гастрономическое предубеждение лишь против пауков и насекомых... как и у большинства землян, впрочем. Вот странно — мы испытываем отвращение к этим членистоногим и при этом охотно едим их ближайших родственников — ракообразных... признаюсь, никогда не мог понять, почему.
— Пауков я вам не предложу, — серьезно ответил Гройяг. — На нашей планете их нет.
Он наполнил два бокала голубоватой жидкостью из пузатой тонкогорлой бутылки.
— Вы пьете спиртное? — уточнил он.
— Умеренно, — осторожно ответил Штарк. — Некрепкое и в небольших количествах.
— Это примерно соответствует вашему вину.
— Ну что ж... — Штарк придвинул к себе бокал.
— Насколько мне известно, — сказал Гройяг, — в вашем мире употребление таких напитков сопровождают произнесением пожеланий. Довольно странный обычай, на мой взгляд. Наш, откровенно говоря, более рационален. У нас прежде, чем выпить, произносят скороговорку. Если кто-то не может этого сделать — заплетается язык или разбирает смех — значит, ему больше не следует пить.
— Остроумно, — согласился Штарк. — А что, эти скороговорки смешные?
— Не обязательно. Есть смешные, есть серьезные. В зависимости от повода, — министр поднял бокал и произнес что-то по-кхойгийски, а затем неторопливо выпил.
— Не могу вспомнить ни одной скороговорки, — усмехнулся Штарк. — Разве что, — он тоже перешел на родной язык, — Griesbrei bleibt Griesbrei, und Kriegsbeil bleibt Kriegsbeil.
Он пригубил напиток. На вкус тот напоминал сладкий ликер.
— А это из чего готовится? — осведомился Штарк. — Ягоды, фрукты?
— Нет, — вполне по-земному качнул головой Гройяг. — Это разведенные родниковой водой выделения желез... одного крупного хищного земноводного. Оно прячется в реках выше мест водопоя и, когда животные приходят пить, выпускает это в воду. Животные пьянеют и становятся легкой добычей. Причем обратите внимание, какая тонкая стратегия! — воскликнул он с воодушевлением. — Хищник мог бы выделять обыкновенный яд. Но так бы он наелся один раз, убив при этом больше животных, чем может съесть. Мог бы не убивать, а парализовать — но и в этом случае лишние отравленные, очухавшись, предпочли бы в следующий раз искать воду в другом месте. Но нет! Он делает так, что все, кто пьет его дар, попадают в зависимость! И будут приходить туда же снова и снова, пока и до них не дойдет очередь. Животные не могут вовремя остановиться... в отличие от нас с вами, разумеется, — кхойгиец поставил пустой бокал.
— Выделения большой хищной жабы, значит, — Штарк с сомнением посмотрел на недопитый бокал.
— Вы сказали, что у вас предубеждения только против определенных видов членистоногих.
— Ну, в общем, да... Молоко и мед, в конечном счете, тоже... особенно мед, который делают как раз-таки насекомые... — Штарк набрался храбрости и допил до конца.
— Кстати, о чем была ваша скороговорка? — поинтересовался министр.
— Ну... — Штарк задумался, как перевести это на галактический, — «съедобная жижа останется съедобной жижей, а орудие войны — орудием войны». А ваша?
— «Дурак хотел тепла и света, дурак поджег свой дом».
— Это считается смешным или серьезным?
— В зависимости от ситуации.
— Мы с вами оба дипломаты, — констатировал Штарк, — оба учились этому уже в зрелом возрасте, но оба, похоже, прекрасно выучились общаться намеками. Тем не менее, давайте все же поговорим прямо, им-ит-Гройяг. Зачем вы делаете то, что делаете? Ведь не ради же этой несчастной Лло 2а.
— Вы там, кстати, бывали? — осведомился Гройяг. — Говорят, это довольно милая планета.
— Ну да, галактический курорт. Ось перпендикулярна орбите, нет смены времен года, соответственно, представители большинства рас могут найти для себя идеальный климатический пояс... к тому же спутник одного из красивейших газовых гигантов, что делает ночное небо Лло 2а воистину потрясающим, — Штарк с усмешкой процитировал туристические проспекты. — Хотя большинство жителей Галактики, включая даже самих энвроэмьцев, предпочитает отдыхать все же на курортах своих собственных миров — оно и дешевле, и привыкать к чужой гравитации и составу атмосферы не надо. И в любом случае несколько дней никем не признанного владения этой планетой явно не стоят того, чтобы потом потерять не только ее, но и свое собственное государство.
— Разве не этого вы хотели? Все вы, весь цивилизованный космос? Покончить с нашим проклятым рабовладельческим государством?
— Речь, в данном случае, о том, чего хотите вы, — сказал Штарк сердито.
— Представьте себе — того же самого, — спокойно ответил министр.
— Вы что же, хотите сказать, — растерялся землянин, — это заговор? В который вовлечены император, правительство и... нет, это же невозможно!
— Галактическое сообщество очень хорошо умеет нас презирать, ненавидеть и накладывать эмбарго, — произнес Гройяг столь же спокойным тоном. — Но оно никогда всерьез не интересовалось нашей историей. Как только оно узнало, что у нас есть рабство, оно просто отказалось с нами общаться. Даже те инопланетные ученые, которых вам предстоит эвакуировать, занимаются исключительно нашей природой, но не нашим обществом.
— Рабство в цивилизации, достигшей технологий межзвездных полетов, не может быть оправдано никакими историческими причинами, — непреклонно произнес Штарк.
— Может быть, вы все же выслушаете меня?
— Да, — сдал назад посланник, — прошу прощения, министр.
— В древности рабство на нашей планете было таким же, как и везде. Как и на вашей Земле, в том числе. Клейма, цепи, плети, тяжелый труд на износ, право хозяина делать с рабами что угодно — убивать, пытать, насиловать... последнее, правда, у нас случалось лишь во время брачных периодов, в то время как у вас — постоянно, — едко заметил Гройяг. — Но со временем практика обращения с рабами менялась к лучшему. С одной стороны, когда их много, ценность отдельного раба невелика, и с ним вроде бы можно не церемониться. Но с другой — приходится принимать во внимание опасность восстания. К тому же прогресс цивилизации в целом способствует смягчению нравов... бывают, разумеется, и откаты, и даже жуткие, но в целом тенденция именно такова. Принимались все новые законы, ограничивающие произвол хозяев. Рабов запретили убивать — сначала за это полагался крупный штраф, потом убийство раба было и вовсе приравнено к убийству свободного; запретили пытать, «если это не вызвано целями дознания», затем вовсе упразднили пытки и телесные наказания. Запретили продавать отдельно от семьи, запретили сексуальное принуждение и насильственные браки с другими рабами. Хозяев обязали заботиться о старых и больных рабах. Были определены минимальные нормы пищи, одежды и прочих бытовых условий, которыми хозяин должен обеспечивать раба. Не скажу, что они были роскошными, но некоторые свободные бедняки не имели и этого — к тому же впоследствии эти нормы не раз пересматривались в сторону увеличения... Для обеспечения соблюдения всех этих законов были созданы специальные комиссии, куда мог обратиться любой раб и пожаловаться на неподобающее обращение. Позже был даже принят закон, запрещающий продавать совершеннолетнего раба без его согласия... В общем, положение рабов постепенно становилось все менее тяжелым, и технический прогресс, со своей стороны, тоже вносил в это свой вклад.
— Тем не менее, вы их не освобождали.
— Такая идея действительно мало кому приходила в голову, — признал Гройяг. — Все же рабство было одним из фундаментальных устоев общества, существовавших от начала времен...А сравнить нам, сами понимаете, было не с чем. Теперь мы понимаем, что проигрывали цивилизационную гонку, что рабство тормозило наше развитие — но тогда мы еще не имели понятия о существовании других миров и других культур. В общем, выходило так, что чем меньше мы объективно нуждались в рабах, тем лучше становилась их жизнь. И тем больше их при этом становилось... Некоторые, конечно, выкупались — был, кстати, принят закон, по которому ни один хозяин не мог отказать рабу в праве выкупа; некоторых освобождали хозяева, но общее число все равно росло. Многие бедняки стали продавать себя в рабство, даже и не будучи в совсем тяжелом положении. Просто перспектива иметь пожизненно гарантированные еду, одежду, жилье и медицинскую помощь казалась им привлекательнее свободы с ее необходимостью решать все свои проблемы самостоятельно. Кроме того, рабы размножались активнее всех прочих классов. Какой-нибудь свободный ремесленник должен был задумываться, сможет ли он прокормить еще одного ребенка, даже аристократ или купец думал, стоит ли дробить свою собственность, умножая число наследников — и лишь рабам беспокоиться было не о чем, они знали, что содержать их детей придется хозяевам... Впрочем, были и те, кто попадал в рабство за долги помимо своей воли. Ведь содержание рабов обходилось все дороже, и кто-то должен был за это платить? Долгое время все это поощрялось традиционной моралью — ведь иметь много рабов было престижно, это было символом богатства. Но бесконечно продолжаться так, конечно, не могло. Постепенно даже самые твердолобые рабовладельцы начали понимать, что такое «богатство» приносит больше убытков, чем дохода. С распространением паровых и электрических машин цены на рабов стали стремительно падать. Из символа благосостояния рабы превратились в неликвидный актив — покупать их уже никто не желал, да и сами они, как вы помните, имели право воспротивиться продаже; кредитов под них уже тоже не давали. И вот тогда — только тогда! — отчаявшись выручить за них хоть что-то, хозяева начали массово освобождать рабов без всякого выкупа. Как вы думаете, к чему это привело?
— К социальным потрясениям?
— Мягко говоря. К тому самому восстанию рабов, которого империя опасалась на протяжении тысячелетий. К массовому бунту разом лишившихся всех гарантий бывших невольников, требующих, чтобы их вернули хозяевам. Армия, хоть и была в то время профессиональной, но уже тысячи лет не знала войн и выполняла, по сути, церемониальные функции, так что она не смогла с этим справиться. Гигантская разъяренная толпа — а рабов было уже тогда больше половины населения — обложила столицу. Император вынужден был издать указ, по которому отныне ни один раб не может быть освобожден без собственного согласия. Только так удалось успокоить мятеж.
— Вы могли бы принять меры, — пробормотал потрясенный Штарк, — чтобы, ну, как-то постепенно... в конце концов, личностей, которые оказались на свободе без всяких навыков свободной жизни и фактически без средств к существованию, тоже можно понять...
— Меры, да, — горько усмехнулся Гройяг. — Да, есть такие меры. Теперь уже не раб должен заплатить выкуп хозяину, а наоборот — хозяин, желающий освободить раба, обязан выплатить ему «подъемные» для устройства в новой жизни. Но после всех обжалований и разбирательств в комиссиях по защите прав рабов величина этой суммы выросла настолько, что редкий рабовладелец может себе такое позволить. Избавиться от одного-двух — еще куда ни шло, но освободить всех — нет, это гарантированное разорение. Особенно учитывая нашу экономическую ситуацию... Вы ведь понимаете, рабы и раньше были не самыми эффективными работниками, а уж в нынешнюю эпоху... им же ничего нельзя сделать! Выгнать — нельзя. Оштрафовать за плохую работу — нельзя: они же не получают зарплату, да и собственности у них, как правило, нет. Телесные наказания запрещены. Не кормить или оставить без крыши над головой опять-таки не позволяет закон. Ну, правда, можно посадить в личный карцер или общественную тюрьму, это практически единственная оставшаяся мера. Но кормить с соблюдением всех норм надо и там, так что пусть уж лучше работает кое-как, чем сидит в камере и вообще ничего не делает. Ну, еще можно отправить нерадивого раба из столицы в глухое имение где-нибудь на севере, на границе с пустыней — у кого оно есть. Но кормить и одевать надо, опять-таки, и там, а доставка продуктов туда обходится дороже... От окончательной гибели нашу экономику спасли только высокие технологии. Автоматизация производства. Мы развили и внедрили ее с такой поспешностью, какая вам вряд ли снилась. Рабам стало практически совсем нечего делать, но их число продолжает расти...
— Почему? Вы могли бы хотя бы отменить законы, позволяющие появляться новым рабам.
— Мы это сделали. Отменили продажу за долги и за нарушения закона. Продать самого себя добровольно, правда, по-прежнему возможно, но это уже почти никогда не происходит — не находится покупателей. Да, кстати, продать раба без его согласия в одном случае все-таки можно — как раз в случае банкротства хозяина. Но, если покупателя не находится — как оно почти всегда и бывает — то раба, если только он не пожелает быть освобожденным — а он, сами понимаете, не желает — обязано купить государство. Таким образом были куплены многие, но вы можете догадаться, какой это удар по бюджету. Дело даже не в разовой покупке по минимальной цене, а в том, что потом всех купленных надо пожизненно содержать...
— Ну а дети? Почему вы не отмените закон, по которому дети рабов становятся рабами? Тогда вопрос решился бы просто со сменой поколений.
— Закон... Кто может принять такой закон? У нас уже давно конституционная монархия. Любой указ императора должен быть утвержден Сенатом. Большинство в Сенате — потомки древних аристократических родов и, стало быть, крупные рабовладельцы. Думаете, они отважатся пойти против воли своих рабов? Которые, конечно же, никому не намерены позволять отнимать социальные гарантии у их деток.
— Все так боятся нового бунта?
— Не только, хотя и это тоже. В конце концов, когда рабы живут в одном с нами городе, в одних с нами домах, и их при этом чуть ли не втрое больше... Но комиссии по защите прав рабов набрали такую власть, что с ними и без всякого бунта мало кто хочет связываться. Вы понимаете, тут еще и комплекс вины... Вот даже вы сказали — «ну, рабов тоже можно понять». Среди нашей аристократии это, к сожалению, популярная точка зрения. Которую веками воспитывали наши мыслители и писатели-гуманисты. Мол, мы так виноваты перед рабами, мы в ответе за них, мы обязаны, как только можем, сглаживать им горечь неволи... А то, что они эту горечь могли бы в любой момент обменять на сладость свободы, да только не хотят — так в этом виноваты тоже мы. Мол, не приучили их к свободе. Да как к этому можно приучить? Как можно научиться плавать, сидя на берегу? Особенно если принципиально не желать лезть в воду...
— История, в принципе, не моя специализация, — неуверенно произнес Штарк, — но, кажется, при массовом освобождении рабов на моей планете — это было, разумеется, очень давно — им давали земельные наделы. Во всяком случае, в некоторых странах. Не деньги, которые можно все просадить, а потом идти попрошайничать или воровать, а именно что землю, на которой надо работать...
— Вот именно — очень давно, — невесело усмехнулся Гройяг. — Вы хотите сказать, что сейчас на вашей Земле есть сельское хозяйство?
— Кое-где есть. Фермы, где разводят животных для любителей верховой езды.. но это, конечно, очень редкая экзотика. А в основном, разумеется, пища и все прочее, что раньше выращивали на земле, выращивается из клеточных культур в автоматических цехах или синтезируется искусственно.
— Само собой. И у нас по большей части то же самое. Кроме блюд традиционной кухни, которыми я вас угощаю: это — натуральное. Но в их производстве занято менее процента населения. Кстати, — добавил Гройяг с усмешкой, — ваша совесть может быть спокойной: повар, готовивший наш сегодняшний ужин — свободный. Откровенно говоря, это был я сам. Я ценю хорошую еду и не доверяю поварам-рабам, хотя у меня их добрый десяток.
— Для кого же они готовят?
— Друг для друга. Или вообще ни для кого. Вы понимаете, в настоящее время абсолютное большинство наших рабов либо делают что-то совершенно бесполезное, придуманное лишь для того, чтобы их хоть чем-то занять — и, разумеется, не имеющее никаких перспектив на рынке свободного труда, если они там окажутся. Мое министерство, кстати, как раз наглядный пример. Реально весь его аппарат помещается в паре комнат — нам вообще пришлось очень сильно урезать расходы на бюрократию, чтобы найти средства на государственных рабов — а здание отгрохали такое, что... Либо же рабы просто бездельничают целыми днями, разнообразя свой досуг жалобами в комиссии, пьянством и уголовщиной. Уровень криминала за последние сто лет вырос вшестеро, это несмотря на новые технологии в сфере безопасности. Вы, может быть, не заметили, но автомобиль, на котором вы ехали, полностью бронированный, и это не потому, что я занимаю государственную должность... И, само собой, переучиваться на что-то конкурентоспособное они не хотят. Зачем, если они и так имеют все, что нужно для жизни? А платим за все это мы, свободные. Мы могли бы делать это и дальше... может быть. Из последних сил, развиваясь медленнее всех в Галактике, но могли бы. Однако теперь уже и наша наука научилась продлевать жизнь в разы. И мы не можем отказать рабам в этой услуге — это будет считаться неоказанием жизненно важной медицинской помощи. А, учитывая демографические тенденции... принудительная стерилизация у нас ведь тоже запрещена! Как же, это негуманно! Для предотвращения перенаселения предусмотрен прогрессивный налог на каждого следующего ребенка, но рабы ведь не платят налогов! Им не с чего! Император пытался издать закон, делающий стерилизацию обязательным условием для продления жизни, но как, вы думаете, проголосовал Сенат? «В интересах общественного спокойствия и соблюдения прав всех сословий...»
— Разве они не понимают, чем это кончится?
— Они все понимают. Но они предпочитают будущую катастрофу немедленной. Пока относительная численность рабов не превысит четыре пятых населения, мы еще сможем как-то держаться, но дальше...
— Не может же быть, чтобы не было выхода!
— Вы знаете, какой выход мы нашли.
Штарк помолчал.
— Значит, вы хотите переложить эту проблему на нас, — сказал он наконец.
— Увы. Наше государство со всеми его законами должно быть признано преступным, наша планета — оккупирована. Только оккупационные власти, не связанные никакими юридическими обязательствами перед нашими рабами, смогут, наконец, их освободить. И нас заодно.
— Вот почему вы подставляете под удар весь свой флот...
— Разумеется. Данные, собранные вашим кораблем, уже отправлены по гиперсвязи в штаб Объединенных сил, не так ли? Это отчасти поспособствует решению проблемы. Как вы думаете, из кого состоит наш флот?
— Неужели...
— Весь рядовой и частично сержантский состав, — кивнул Гройяг. — Государственные рабы. А что вас так удивляет? Разве в вашем мире такого не было?
— Ну... во времена гребных судов, действительно, — припомнил Штарк. — Но только гребцы, не солдаты.
— А рекрутские наборы крепостных? А армии, формировавшиеся по призыву? Чем это по сути отличается от рабства? Только тем, что оно временное... Так что теперь вы понимаете, почему мы не можем навести порядок сами даже с помощью армии. Такой армии.
— И вы хотите, чтобы мы ее уничтожили.
— Вам придется. Хочу предупредить — это не бутафория. Боевые корабли самые настоящие, их оружие готово к бою, и эти солдаты на самом деле рвутся воевать. Они предвкушают веселую прогулку по космосу с захватом одной цивилизованной планеты за другой. Если вы не хотите потерь со своей стороны, то должны накрыть первым ударом всех.
— Почему, кстати, вы начали с Лло 2а? Не самая близкая к вам чужая планета...
— Курортный мир, где присутствуют представители сразу многих рас. Мы опасались, что если нападем на кого-то одного, то, несмотря на Протокол о коллективной безопасности, Содружество может спустить дело на тормозах. Мы знаем, как вам не хочется воевать, вы же тоже отвыкли это делать... В крайнем случае вы могли бы разбить наш флот, но не стали бы трогать саму Империю, а это не решило бы проблему. На самом Цихкиаге рабов куда больше, чем на борту кораблей. Но теперь мы не оставили вам выбора. Мы — преступники, посягнувшие на священную свободу граждан сразу десятка могущественных цивилизаций. Насколько мне известно, физически никто из них не пострадал, но это не имеет значения. Мы должны быть покараны, а наш преступный режим — упразднен.
— Почему вы просто не обратились к нам за помощью?
— А вы бы ее оказали? Вам нужна такая обуза? Вы бы просто спрятались за свой принцип Невмешательства. В крайнем случае — прислали бы пару агитаторов рассказывать рабам про прелести свободного труда. Куда бы те их послали, объяснить?
— Но вы ведь понимаете, что суд Межпланетного трибунала — это тоже не бутафория? Ваш император, правительство и командование — все, кто несет ответственность за развязывание агрессивной войны — все вы действительно получите пожизненные сроки. А может, даже и смертную казнь — окончательный устав трибунала пока еще в стадии обсуждения...
— Иногда патриотам приходится жертвовать собой, чтобы спасти свою родину, — Гройяг выгнул руки во втором и третьем суставах невозможным для человека образом, что, вероятно, соответствовало пожатию плечами. — Офицеры на борту кораблей тоже погибнут. Далеко не все из них, правда, знают, ради чего это все... но старшие командиры знают. А у меня, по крайней мере, есть еще несколько дней, чтобы любоваться морскими закатами. Согласитесь — хоть здесь и нет в небе красивейшего газового гиганта Лло 2, вид отсюда великолепен.
Штарк повернул голову туда, куда смотрел кхойгиец. Огромное оранжево-красное солнце — втрое больше, чем на Земле — уже до половины опустилось за горизонт как раз там, где суша встречалась с океаном. По воде вдоль берега тянулась и сверкала зыбкая дорожка расплавленной меди, кое-где перечеркнутая короткими штрихами небольших, скорее всего прогулочных, корабликов. Справа от береговой линии на фоне пылающего солнечного диска чернели высокие шпили новых кварталов столицы. Высоко в небе, озаренные закатом, парили существа, похожие на крупных птиц, но Штарк знал, что на самом деле это крылатые ящеры. Еще выше тонкой черной иглой на конце огненной нити вонзалась в небо ракета.
Возможно, челнок, доставляющий на орбиту очередных смертников.
Гройяг нажал кнопку на дистанционном пульте — нейроимпланты все еще не получили на Цихкиаге широкого распространения — и из невидимых динамиков негромко зазвучала музыка. Без особого удивления Штарк узнал аллегретто из Седьмой симфонии Бетховена. Вероятно, это означало, что теперь хозяин хочет остаться один.
— Вы хотите что-то добавить к сказанному, министр? — все же уточнил землянин.
— Только одно. После того, как освободите наших рабов, не вздумайте устанавливать здесь демократию. Вы знаете, за что они первым же делом проголосуют.
— Но... мы не можем, разумеется, их уничтожить, не можем даже переселить на другие планеты — их слишком много, и не можем оставить все, как есть... что же нам с ними делать?
— Не знаю, — Гройяг удовлетворенно откинулся в кресле, не отводя взгляд от заходящего солнца. — Если бы я знал... Но теперь это ваша проблема.
