Деревня 2.0
Деревню принято презирать.
Город — символ цивилизованности, деревня — отсталости. В городе наука и культура, в деревне невежество, грубость и суеверия. «Воздух города делает свободным», а деревня — оплот крепостного права с дикими помещиками и покорными им рабами. В городе кипит общественная жизнь, в деревне — патриархальный застой с варварскими обычаями. Все передовое идет из города, а деревня только мешает ему развиваться (особенно когда ее непромытое сиволапое население получает право голоса и голосует, конечно же, не за тех, за кого надо). Из деревни все мечтают уехать в город (но далеко не у всех получается), из города в деревню едут разве что в ссылку, в лучшем случае — летом на отдых (и то только если не хватает денег на нормальный курорт). «Горожанин» — это звучит гордо (и чем больше город, тем гордее), а «деревенщина» — сами понимаете.
Доводилось мне даже видеть утверждения, что, мол, Россия не безнадежна, потому что в ней сейчас высокий уровень урбанизации, «не то что в 1917». Однако, хотя в прошлые века в перечисленных выше штампах было немало истинного, даже и тогда город отнюдь не был однозначным добром. И не только в России, которая безнадежна при любых укладах, но и в самой цивилизованной Европе.
Что такое город и откуда он вообще взялся? Не от хорошей жизни и не от любви к прогрессу. Город, как ясно уже из названия — это крепость, огороженная от внешнего врага. Жизнь в крепости, даже когда она не осаждена, вообще говоря, не сахар, да и с идеалами свободы идеология охраняемого военного объекта не очень коррелирует. Крайняя теснота и скученность (чем меньше периметр стен — тем легче их оборонять), антисанитария, недостаток чистого воздуха и света в узких улочках и порождаемые всем этим болезни веками были неизменными спутниками городов. Города кишели паразитами всех видов — от насекомых и крыс, разносивших болезни, до двуногих, которые куда хуже.
В деревне, как это ни смешно, действительно кто не работает — тот не ест (исключая, понятно, местного помещика, если таковой имеется, но его, как и иное начальство, исключим из рассмотрения и будем говорить о типичных жителях). Какого-нибудь убогого и увечного могут, конечно, подкармливать всей общиной, но у молодого и здорового нет другого выхода, кроме как честно работать. При наличии мало-мальского ума и не кривых рук — на себя, при отсутствии — на соседа, нанявшись в батраки, но работать. Он не может прожить ни попрошайничеством (не подадут), ни воровством (все на виду, и вора очень быстро постигнет наказание). Город же, особенно большой — раздолье для воров и попрошаек и прочих асоциальных элементов. Причем началось это задолго до феодализма. Романскую империю погубили не столько варвары, сколько собственный плебс — городское население, не желавшее ни работать, ни служить в армии и лишь требовавшее халявных «хлеба и зрелищ». Люмпен-пролетариат — это оттуда. Но и «обычный» пролетариат, наводнивший города в результате промышленной революции, был немногим лучше. Люди, которым действительно «нечего было терять, кроме своих цепей», жившие в жутких условиях, в гнилых переполненных бараках (построенных не ими и не передаваемых по наследству детям), выполнявшие абсолютно тупую, механическую работу «от сих и до сих» по приказу начальства, сами ничем не владевшие, ничто не решавшие и ни за что не отвечавшие. Не удивительно, что их так любили коммунисты, что именно они стали питательной средой этой самой тоталитарной и кровавой идеологии в истории, точно так же, как их предшественники, городское дно средневековья, становились питательной средой всех тогдашних мерзостей — «охоты на ведьм», «варфоломеевских ночей» и т.п.
Вообще жизнь горожанина — даже честного труженика, добропорядочного бюргера (что и значит «горожанин») — это, чаще всего, жизнь человека, за которого решают и о котором заботятся другие. Солдаты на стенах, стражники внутри, городское начальство, начальство предприятия (абсолютное большинство горожан — наемные работники), профсоюз, экстренные службы...
Крестьянин же, особенно свободный — это хозяин на своей земле, со всей вытекающей отсюда ответственностью. Даже если его хозяйство невелико, он, при всей своей необразованности и «непромытости» в области высоких материй (хотя, повторюсь, городской пролетариат был «промыт» ничуть не лучше), должен работать не только руками, но и головой, решая, как именно управляться со всем этим. Он не тупой придаток к станку, повторяющий одну и ту же операцию, пока не прогудит гудок. Он просто вынужден быть мастером на все руки — выращивать урожай, заботиться о скотине, чинить инвентарь, торговать... Он живет в доме, выстроенном или его предком, или им самим для себя и своей семьи, а не в бараке, кое-как возведенном равнодушными поденщиками. Он чувствует свою связь с предками и ответственность перед потомками.
Он, между прочим, умеет и убивать. В мирной жизни — только скотину и диких зверей на охоте, однако он нередко не понаслышке знаком с оружием и готов применить его для защиты себя, своей семьи, своей земли. Он знает, что должен делать это сам, не надеясь отсидеться за крепкими городскими стенами. Городской же пролетариат, даже получив оружие в руки, охотнее всего использует его не для того, чтобы защищать себя, а для того, чтобы грабить других.
Так что большевицкий переворот 1917 г — результат вовсе не низкой урбанизации России на тот момент, а как бы не наоборот. Недаром «рабоче-крестьянская власть» практически сразу объявила крестьян мелкобуржуазным и, следовательно, контрреволюционным классом и повела против этого класса войну на уничтожение, заменяя крестьян-хозяев деревенской версией пролетариата. И крестьяне (в том числе и на территориях, оккупированных СССР в результате Второй мировой) сопротивлялись советской власти гораздо дольше горожан, которые по большей части, за исключением нескольких тысяч юнкеров и вчерашних гимназистов, сопротивления не оказали вообще.
Да, я хочу особо это подчеркнуть — не только пролетариат, но и городская интеллигенция выглядит не столь выигрышно по сравнению с «деревенщиной», как принято считать. Само собой, тут (как и везде) нельзя грести всех под одну гребенку, но в чьей среде рождаются и распространяются все левые идеи? Казалось бы, высоколобый профессор с двумя высшими образованиями должен быть заведомо умнее любого «реднека» из деревенской глуши. Но на практике почему-то часто получается наоборот. Этот «реднек», хозяйственный фермер, пошлет подальше всякого, кто скажет, что он должен делиться с теми, кто не работает (причем не только в своей стране, но и за рубежом), отказаться от оружия и во всем положиться на государство, которое-де наилучшим образом позаботится, чтобы всем было хорошо (ага, щас — а то он не знает, что государство заботится только о том, как отбирать, запрещать и набивать брюхо собственной бюрократии!) В то время как профессор настрочит десяток книг, пропагандируя эти безумные идеи, и их же будет внушать своим же студентам (также горожанам). Признаюсь, для меня самого загадка, откуда среди людей, которые вроде бы по всем параметрам должны быть интеллектуалами, такое количество неизлечимых левых идиотов — причем не только в России столетней давности, но и на Западе в наши дни — но, тем не менее, факт есть факт. Думается мне, одна из причин в том, что, хотя профессор живет куда лучше и знает куда больше пролетария, он точно так же привык ни за что не отвечать. Ему не надо решать, что сеять и что сажать, какую часть урожая продать, какую оставить на семена, а какую пустить на прокорм, чтобы не умереть с голоду ни в этом, ни в следующем году. Он знает, что, какую бы ахинею он ни нес в своих лекциях и книгах, его зарплата от этого не уменьшится. То есть она, конечно, может уменьшиться, когда в результате торжества левых идей страна окажется в глубоком экономическом кризисе, но проникнуть мыслью так далеко он не способен. А когда это все-таки случится, будет обвинять во всем других, которые не сумели воплотить его такой теоретически правильный план. Тех же самых крестьян, которые, вот поди ж ты, не желают продавать свою продукцию по предписанной им «научно обоснованной» цене, а руководствуются своей черноземной выгодой. Ну тупые, что с них взять?
Однако не следует впадать и в обратную крайность. Сельская практическая сметка не может заменить полноценное образование. Университеты — рассадники не только завиральных теорий левых демагогов, но и подлинных научных знаний. Какое-нибудь полезное изобретение может быть сделано и в сельской мастерской, но без городов нет серьезной науки и, соответственно, прогресса. И, разумеется, после того, как города утратили свое военно-оборонительное значение, они играют ключевую роль как промышленные и деловые центры. Процесс урбанизации продолжается, сейчас в городах живет уже больше половины населения Земли...
Но это по Земле в целом. А если мы посмотрим на развитые страны, то заметим там несколько иную тенденцию.
С одной стороны, по мере роста технологий (в значительной мере — технологии производства химических удобрений, а теперь уже и ГМО, то есть всего того, от чего так шарахаются невежественные недоумки) деревня утрачивает свою первичную функцию — кормить все общество (и обеспечивать его другими сельхозпродуктами, скажем, шерстью, льном и хлопком). В сельском хозяйстве сейчас занято не более 5% населения развитых стран, и это не крестьяне в традиционном смысле, а фермеры-одиночки (или фермерские семьи), производящие столько продукции, сколько раньше могло произвести лишь целое село. В Америке village — это просто административно-территориальная единица, более мелкая, нежели city, но по сути ничем от последнего не отличающаяся (и даже в названии могут соединяться оба понятия — the village of Johnson City). Там не ходят по улицам коровы и не ездят трактора. Поля и фермы — за пределами городской, то есть «деревенской», черты, и их владельцы живут там же, не имея к обитателям деревни никакого отношения. То есть американская деревня — это просто маленький городок. Одно- и двухэтажные частные домики, много зелени, неширокие, но повсеместно асфальтированные улочки. Так же, впрочем, выглядит и бОльшая часть Нью-Йорка за пределами Мэнхэттена.
С другой стороны, города, особенно большие, тоже утрачивают свои традиционные функции. Возьмем, например, банкротство Детройта. На первый взгляд, это просто следствие лево-политкорректного идиотизма и неспособности негров самостоятельно поддерживать (не говоря уже о том, чтобы создавать) цивилизацию. Из города стали уезжать белые, резко выросла преступность, а черные, естественно, избрали мэром черного же демагога-популиста — и поехало по нарастающей, раскручиваемое положительной обратной связью... Стоп! А началось-то с чего, почему стали уезжать белые? А потому что в постиндустриальную эпоху города, построенные вокруг гигантских промышленных предприятий и населенные, соответственно, многотысячной армией работников этих предприятий (и всеми, кто ее обслуживает), становятся не нужны. Часть работников просто увольняется, другие предпочитают переселяться в пригороды. То есть в деревню, в новом смысле этого слова. Комфортность такого проживания для хорошо оплачиваемого специалиста — а нищие пролетарии в эпоху автоматизации не требуются — перевешивает необходимость ездить на работу (на хорошей машине по хорошим дорогам).
Впрочем, и эта необходимость — явление временное. Развитие информационных технологий позволяет все большему числу людей (отнюдь не только фрилансерам) работать из дома. Это удобно не только самим работникам, но и компаниям, здорово экономящим на офисных расходах. Традиционный консерватизм — вполне, кстати, городской, а не деревенский — пока еще сдерживает этот процесс, но нет сомнений, что в обозримой перспективе понятие «ходить (или ездить) на работу» превратится в анахронизм для большинства высококвалифицированных специалистов. Конечно, есть профессии, где необходимо именно физическое присутствие в определенном месте или местах — от работников экстренных служб до артистов, дающих представления «вживую», хотя даже здесь возможны варианты с дистанционно управляемыми роботами и 3D-трансляциями, дающими полный эффект присутствия. В основном же типичная компания будет представлять собой разбросанных по стране (а то и по всему миру) сотрудников, связанных друг с другом через высокоскоростной интернет, плюс, если эта компания производит что-то материальное, автоматический цех, получающий сырье и доставляющий продукцию клиентам с помощью автоматических грузовиков и беспилотников (то и другое уже проходит испытания).
То же самое относится и к науке, и к образованию (лекции и семинары в режиме телеконференций, стирание грани между очной и заочной формой обучения). Что вы говорите — как же контрольные и экзамены, студенты же, сидя дома, будут пользоваться шпаргалками? Да зачем же им этот прошлый век? Не шпаргалками, а все тем же интернетом. И пусть пользуются. Ведь практическая ценность специалиста вовсе не в том, чтобы он хранил ответ на любой вопрос в своей голове, а в том, чтобы мог быстро и правильно его найти. А уж каким образом — вспомнить, вывести или отыскать в сети — дело десятое.
Административные функции — аналогично. Собственно, в Америке и так большинство столиц (как федеральная, так и штатов) не совпадает с крупнейшими городами соответствующей территории. А со временем географическое понятие «столица» вообще утратит смысл. И парламент, и правительство будут работать по тому же сетевому принципу (естественно, поддерживая связь по защищенным каналам). Ну, чисто символически останется какое-то здание с флагом, где президент будет время от времени принимать верительные грамоты послов и лично пожимать руки награждаемым героям — но не более чем.
Короче говоря, города становятся не нужны. Ни как военные, ни как промышленные, ни как научные, ни как деловые, ни как административные центры. Не будет более никакой необходимости загонять миллионы людей на густо застроенные пятачки, занимающие все вместе лишь 1% всей земной суши.
Таким образом, тезис и антитезис, как и положено, венчаются синтезом. Будущее принадлежит вовсе не мегаполисам с километровыми небоскребами, как его любят изображать сейчас. Полвека спустя небоскребы будут восприниматься так же, как сейчас — рыцарские замки. Будущее принадлежит деревне, но деревне нового типа. Уютным и при этом высокотехнологичным коттеджам, разбросанным среди полей и лесов. С отличными дорогами и аэродромами (они есть практически возле каждой американской деревни уже сейчас), используемыми, однако, чаще для развлечения, чем для деловых поездок — ибо почти все деловые вопросы решаются через Сеть. И с населением, получающим доступ ко всем сокровищам науки и культуры, не выходя из дома.
Естественно, таким будет будущее цивилизованного мира. Дикари же, ненавидящие цивилизацию и желающие идти «своим особым путем», будут давить друг друга за место в загаженных, переполненных и, таки да, не резиновых городах — если вообще не вымрут к тому времени. Но это исключительно их проблемы.
