К пониманию 9-го мая
В чём смысл этого праздника? Только в одном — в легитимации советского наследия и опосредованной, но чёткой реабилитации сталинизма.
9-ое мая — ГЛАВНЫЙ советский праздник. Он стал таковым в эпоху Брежнева, потеснив даже 7-ое ноября. Победа над Гитлером стала главным ценностным и смысловым «козырем» советизма. Именно 9-ое мая утверждало советчину в массовом русском сознании и в мировой истории, «освящало» советчину, делало её как бы исторически состоятельной, «прогрессивной». «День Победы» стал, казалось бы, неоспоримым аргументом, позволяющим Кремлю говорить свысока не только с сателлитами, но и с Западом. 9-ое мая стало палладиумом советизма, его сакральной исторической вершиной, затмившей даже перспективу коммунистического будущего.
И неслучайно, когда в эпоху раннего Ельцина антисоветизм доминировал, 9-ое мая явно потухло, отодвинулось, несколько ушло на второй план. Но по мере того, как курс на десоветизацию всё более буксовал и проваливался, 9-ое мая вновь выступало, выпячивалось на смысловую авансцену. Вспомним 1995 год, пятидесятилетие победы. Именно тогда 9-ое мая впервые после распада СССР было отмечено в России с царским размахом и пышностью. Несомненно, в этом сыграла свою роль колониальная Чеченская война, которую тогда вёл Кремль: властям потребовались «неостывшие», жившие в массовом сознании символы имперской мощи и всенародного единения, и главным из них является, конечно, 9-ое мая.
И хотя в следующем, 1996 году, Ельцин в ходе своей предвыборной президентской кампании активно разыгрывал в пику Зюганову антисоветскую карту (вплоть до сочувственных телепередач о Власове и атамане Краснове), в целом становилось понятно, что десоветизация не состоялась. И знаком этого стал, повторяю, характер празднования 50-летия победы. 9-ое мая, как риф, встало прямо по курсу политического пути Ельцина. Он мог этот риф изящно обойти. Для этого надо было лишь перенести акцент празднования на 8-ое мая — на тот день, когда вся Европа отмечает окончание Второй мировой войны. В начале 90-х, на волне того антисоветизма, на свежих руинах СССР у Ельцина были все возможности для такого манёвра. Однако Ельцин не проявил в данном случае ни ума, ни воли. Вместо того, чтобы создавать новые, позитивные мифы, он, партаппаратчик, предпочёл эксплуатировать старые — и в результате стал их жертвой.
Провал десоветизации не мог не вызвать усиление позиций реваншистских сил, сосредоточенных, прежде всего, в КГБ. Не буду вдаваться в подробности, скажу лишь, что после прихода к власти Путина градус празднования «Дня победы» последовательно нарастал. И это не случайно: Путин с самого начала прекрасно сознавал ключевое значение 9-го мая для своего курса на неосоветизм и мягкую реабилитацию всего советского, а точнее, сталинского наследия. Путин отлично понимает, что 9-ое мая — это та пуповина, которая надёжно связывает российский электорат с советским прошлым, делая это прошлое нашим настоящим. 9-ое мая стало тем рифом, на который напоролся Август-91.
Путину в первую очередь важна не победа над нацизмом как таковая, а то, чтобы её, эту победу, отмечали по советскому, особому, календарю, а не по европейскому. Чтобы именно по советскому календарю выстраивала себя массовая российская ментальность. Путину надо, чтобы все лидеры мира (прежде всего, Западного мира) приезжали в его Москву, как в Мекку победы над абсолютным злом. Путин и его клика считают, что 9-ое мая — это вечная индульгенция, выданная историей России и лично ему, Путину. В его глазах 9-ое мая — гарант неприкосновенности его (и вообще — российско-имперской) политической системы. 9-ое мая — это сейчас, по сути, мистериально-смысловая реабилитация всей сталинско-брежневской империи, продолжением коей является РФ. Путин видит смысл своей деятельности в восстановлении имперской связи времён, казалось, прерванной в Августе-91. И восстанавливается эта роковая связь времён, прежде всего, через 9-ое мая.
Не случайно, что именно при Путине празднование «Дня победы» приобрело голливудско-гротескные и даже болезненные, почти безумные, прямо-таки психопатические черты. Сталин, как известно, 9-ое мая вообще не праздновал (он был явно разочарован половинчатыми результатами войны). Брежнев сделал эту дату культовой (он придумал «вечный огонь», да и кошмарная «Родина-мать» на Мамаевом кургане хороша). Но «по-настоящему» её стал отмечать Путин. Путин намного превзошёл даже Брежнева. Он сделал эту дату круглогодичной: «георгиевские» ленточки развиваются на автомобилях и зимой и летом. Можно сесть в новогоднее такси и увидеть пожухший «победный» бантик на зеркале заднего вида. Это уже не празднование конкретной даты, а постоянно подогреваемая государственно-общественная религия с чертами бреда. «Колорадская» ленточка стала знаком гражданской и политической лояльности, а после весны 2014-го — едкой меткой агрессии против Украины.
Мы видим, как культ «Дня победы» отбросил нас в советское прошлое. И не просто в советское, а в сталинское прошлое: из этого культа отчётливо проступает лик Сталина и новый культ личности — культ личности Путина. Я знаю, чем рискую, но скажу: это объективно реакционный праздник, ставший мощным ментальным рычагом, повернувшим нас назад. «День победы» стал эдаким пиратским топором, зловредно подсунутым под политический компас постсоветской России.
Эту природу 9-го мая хорошо поняла Прибалтика, радикально порвавшая с советским прошлым, и, конечно, нынешняя Украина, недавно запретившая советскую символику и перенёсшая смысловой акцент на общеевропейское 8-ое мая. Начав с массового сноса памятников Ленину, Украина Майдана сейчас вышла на ревизию культа «Дня победы». Такова неумолимая, очистительная логика последовательного антисоветизма.
