Русская матрица как причина русской болезни

Многие ученые, исследователи, публицисты и просто интересующиеся вот уже не один десяток лет наблюдают за странным явлением на постсоветском пространстве, прежде всего в России. Явление было названо «русской болезнью». Речь идёт о снижении ожидаемой продолжительности жизни сначала среди мужчин, а затем и среди женщин. Происхождение такого феномена, нехарактерного ни для одной другой страны мира, долгое время оставалось совершенной загадкой. Социолог Николас Эберстад взялся за «русскую болезнь» всерьёз, написал об этом несколько книг и сделал неутешительные выводы: уже сейчас ожидаемая продолжительность жизни русского мальчика ниже, чем сомалийского, и если тенденция к снижению не будет преодолена, русских как нации, этноса или просто заметной общности скоро просто не станет. И причины, которые так укорачивают нам жизнь, носят не только медицинский или социальный характер.

Разумеется, самое лучшее объяснение — это самое простое. Но здесь многое не вяжется. Россия — мировой лидер по сердечно-сосудистым заболеваниям, а значит причиной тому должно быть курение и ожирение. Но гораздо более курящая Греция и несопоставимо тучные США уступают России по числу сердечников на душу. Россия прочно входит в тройку лидеров по самоубийствам, но мы явно превосходим многие страны по уровню жизни и безопасности, при этом в менее благополучных и более «беспредельных» странах самоубийств сильно меньше, чем в России. И такой странной статистики куча. Даже если все факторы риска собрать вместе, наложив друг на друга, и вычислить общее негативное влияние, то всё равно итоговые цифры будут сильно уступать действительности. Настоящие причины русской болезни находятся в психологической, культурной, ментальной сфере.

Мы знаем, как выглядит пресловутая русская матрица, и в чём она заключается. Это жизнь по принципу «так надо», отсутствие критического мышления, дуализм и двоемыслие. Это неестественный коллективизм вкупе с тягой сопричастности. Это самокопание на фоне общей безответственности в искусственно атомизированном обществе. Но всё это лишь симптомы. Это тоже следствие, а не причина. Сама причина кроется не в характере людей, не в пропаганде, не в каких-то надуманных дефектах русских, и даже не в истории с географией. Я осмелюсь предложить причину попроще. Она — в декорациях.

Господину Эберстаду всего лишь стоило оказаться в спальном районе любого крупного российского города, чтобы выяснить, почему народ мыслит понятиями ячеек и районов, почему люди в постсоветской России не отвечают за себя и не могут самоорганизоваться в сообщество. Все причины возникновения и развития коллективной апатии в СССР и всем бывшем «Восточном блоке» кроются в наших спальных районах, стандартно застроенных типовыми панельками. Безликие квадратные панели тысяч одинаковых домов обезличивают всех своих обитателей, сама форма застройки делает невозможной образование здорового городского сообщества, многоэтажки несут в себе много скрытых проблем и неочевидных недостатков

И если соцлагерь ощущал их и свыкался медленно, то Запад вскрыл всю подноготную благодаря одному социальному эксперименту.

В 1954 году в США решили на муниципальном уровне опробировать строительство социального жилья по французскому образцу, в результате неподалеку от Сент-Луиса образовался новый микрорайон, названный Прюит-Игоу в честь черного пилота Оливера Прюита и сенатора от штата Миссури Уильяма Игоу. Изначально планировалось разделение на белые и чёрные кварталы, но в том же 1954 году сегрегация была отменена, и в угоду «общественному тренду» кварталы и дома демонстративно сделали смешанными. Район из типовых домов с хорошо продуманной планировкой стал воплощением всего современного, что существовало на тот момент: быстро возводился, красиво выглядел, был благоустроен парковками, общественными площадями, не имел ничего лишнего в архитектурном плане и, казалось бы, был создан для образования новых городских сообществ. Но уже на второй год опыта стало ясно, что ни к чему хорошему строительство таких районов не приведёт: в Прюитт-Игоу быстрыми темпами развивалась преступность, росла безработица, грязь в подъездах не уступала российской глубинке, а само население района из просто неблагополучного превращалось в безнадёжное.

Лифты, как и во многих наших подъездах, были разломаны и загажены. А такая особенность, как остановка через каждые три этажа, сделала их идеальным местом для преступлений. Там промышляли грабители и насильники. Были разбиты все лампы, которые мешали криминалу. Стены были ободраны и расписаны. Превозносимые прежде галереи для общения соседей стали местом сходок местных банд. Попасть в свою квартиру зачастую можно было с риском для жизни. Люди боялись ездить в лифтах, оставаться подолгу дома и просто лишний раз выходить в подъезды. Детей страшно было выпускать без присмотра даже за пределы квартиры.

Оказалось, что принципы Ле Корбюзье «современность, функциональность, комфорт» для подобного жилья были несостоятельны, интернационализм и расовая терпимость работать не хотели, а бедные и несчастные оказались обычными ленивыми люмпенами, посчитавшими, что им все должны. В 60-е годы власти штата выделили 7 млн. долларов на спасение микрорайона, но всё тщетно — население и условия в Прюитт-Игоу всё быстрее деградировали. В конце концов район был расселён силами спецназа (!), дома были взорваны один за одним, а на возвращение обитателей Прюитт-Игоу в общество ушло немало сил и средств. Сент-Луис ещё долго боролся с бандами из Прюит-Игоу, даже после взрыва всех домов и превращения района в ромашковое поле. Сотни маргиналов и гопников, связанных совместным проживанием в очень диких городских джунглях, стали бедствием для всего штата Миссури. Оторванные от нормального человеческого общества, они под гнетущим влиянием своих бетонных коробок выработали свои понятия, так похожие на то, что есть на каждом райончике в любом российском Мухосранске.

И то всего лишь единичный случай на пятнадцать лет. У нас же таких микрорайонов тысячи по всей стране. Эти наши Прюитт-Игоу стоят десятилетиями, в них выросло и вышло в мир не одно поколение людей с отформатированным атомизированным сознанием. Частично или полностью. Пацаны, отливающие кастеты для махача с такими же поциками, но с другого района, — это только самый очевидный отпечаток панелек на сознании. Ведь у нас там, в отличие от Франции или США, живёт не только гопота и бездельники. Огромное число жителей спальных микрорайонов — большая часть населения России — это обычные люди, подвергнутые медленному разрыву естественных общественных связей, привыкшие жить по пути «работа-дом-телевизор-спать». Именно они и являются главными носителями «русской болезни». Они, не имея альтернатив в жизни и выбора дальнейшего пути, движутся по прямой, привыкая к тому, что от них ничего не зависит. Такое сознание в свою очередь ведёт к безразличию, отчужденности, безответственности и апатии. Сумасшедшие цифры погибших на дорогах, чудовищное воровство и беспредел, грязь на улицах и хамство на каждом шагу — всё оттуда, всё из-за панелек.

Панельные микрорайоны — это настоящая экосистема русской матрицы. Россия до сих пор не оформилась как городское сообщество во многом из-за структуры микрорайонов. Дома, отстоящие друг от друга на серьёзном расстоянии, формирующие лабиринт без естественных точек соприкосновения между жителями, не способствуют формированию городского соседского сообщества. Несмотря на высокий уровень урбанизации, русские города это во многом «бетонные деревни», которые не до конца избавились от архаики, а современного ничего так и не приобрели. Никакой самоорганизации и инициативы в таких условиях появиться не может. Скорее наоборот. Возрождение мистического мракобесия, суеверий с одной стороны и тупого бездумного потребительства — с другой — всё это свидетельство беспомощности людей перед гнетущими декорациями серой русской матрицы. Кое-что рождается невозможностью повлиять на свою жизнь (не сдвинешь же эти бетонные коробки!) и благоговением перед сильным, остальное — от обезличенности в одинаковом пейзаже тысяч типовых квартир, где люди и судьбы форматируются до неузнаваемости.

В этих квартирах, домах, районах происходит формирование того губительного сознания, которое распространяется по обществу, всё сильнее с каждым поколением. Наши дома нас же и убивают. Одинаковость каждого дня откладывается в сознании и в конце концов организму кажется, что все одинаково, что новый день будет похож на предыдущий. Так и чего нового ждать? Всё хорошее, значит, уже было там. Ничего нового не будет, ничего не поменяется, всё будет повторяться изо дня в день. В итоге организм перестаёт понимать необходимость своего существования, подсознательно человек начинает укорачивать себе жизнь всеми возможными способами. И фоном для всего служит монотонный стресс, знакомый многим из нас, причиной которого служит всё та же гнетущая одинаковость.

Николас Эберстад изначально считал, что именно социализм и советская власть являлись причиной такого галопирующего роста смертности в России. В какой-то степени это может быть и так. Панельки — основной след, оставленный Союзом в наших городах. В Восточной Европе также происходили схожие процессы, которые в разных странах протекали по-разному и завершались после краха Соцлагеря с разной скоростью. Например, в Чехии уже к концу 1990-х с остатками Совка было покончено. Германия же до сих пор расхлёбывает чудачества «осси», хотя и потратила на их интеграцию огромные средства. Польша и Венгрия имеют сильную постсоветскую прослойку жителей, а в Словакии, Румынии и Украине она и вовсе является чуть ли не самой многочисленной группой населения. Это не кажется случайным. Наличие панельных микрорайонов в каждой из этих стран обратно коррелирует с темпами десоветизации. Чехия почти не имела панелек, потому и изуродованных советской экосистемой людей там почти не было. Венгрия же, хоть и поднимала яростное антисоветское восстание в 1956-м, но к 1980-м уже была буквально испещрена нагромождением панелек типа «2-го района». Соответственно изменилось и сознание их обитателей. Новая застройка полуразрушенного Будапешта сделала из его вполне европейских жителей совков. И всего за полвека.

К сожалению, европейский опыт борьбы с «советско-русской» панельной экосистемой показывает лишь возможность ослабить влияние русской матрицы через облагораживание типовых кварталов, но никак не полностью его нивелировать. Эстония, Польша, Германия и многие другие страны занимаются реконструкцией и оптимизацией жилого фонда советского времени. В бывшей ГДР, например, насчитывается более 2 миллионов квартир в сборных домах, общие затраты на проведение модернизации которых составили 6,2 млрд. евро. Затраты на полную модернизацию одной квартиры составляют примерно 23 тысячи евро, из них 8,5 тысяч идут на улучшение показателей энергоэффективности квартиры и здания в целом. Немцы — народ педантичный, и они заботятся обо всём. Только вот расположение домов, их структуру и взаимодействие они изменить не в состоянии. Как и последствия такой расстановки. В той же Германии число самоубийц неуклонно растёт и уже превысило число жертв СПИДа и дорожных аварий. В облагороженных железобетонных джунглях продолжают жить миллионы людей в восточноевропейских странах. Их психические симптомы будут сильно меньше, чем у русских. Но схожими.

Везде, где появлялись советские панельки, даже точечно, происходили схожие процессы. Жители микрорайонов со временем приобретали психологию атомизированных маргиналов. Взять даже Афганистан, где тоже есть советский микрорайон. Те же симптомы, те же признаки. Единственный плюс — отсутствие исламистов по причине отсутствия городского комьюнити. Но это слабое утешение. Единственный способ избавиться от последствий, порождённых жилищной структурой СССР — снести всё типовое советское жильё. Не облагораживать его, не оптимизировать, не перестраивать. Снести и стереть из памяти раз и навсегда. Иначе дороже выйдет. Иначе ещё нахлебаемся мы общественной апатии, маргинальщины, сознания «городской деревни» и угрожающими темпами прогрессирующей «русской болезни». Чем дольше мы будем жить в стране панелек, тем меньше и хуже будет жизнь наших потомков.

Но это вовсе не значит, что одни типовые дома нужно заменять чем-то типовым современным. Строительство монолит-кирпичных высоток — то же самое, что облагораживание девятиэтажек. Это лучше советских микрорайонов, но, увы, нередко ведёт к формированию схожего сознания. Также большой ошибкой была бы замена типовых панелек на типовую одноэтажную застройку — как в Америке. Там эти дома рождают схожую матричную структуру общества — со своими проблемами и со своими особенностями. Но это не наша проблема, она нас не касается, а посему она нашего внимания и не заслуживает. Со своей бы справиться...

Справиться мы можем лишь одним способом. Жилищный фонд в пустующей России должен быть заменён на малоэтажное строительство по европейскому образцу. Голландскому, скандинавскому, альпийскому. Относительно недорогие дома, сведённые в кварталы, которые как раз и формируют европейское соседство. Экологичность, отсутствие гнетущего расположения и серости прилагаются. В идеале даже новомодные таунхаусы должны быть подвинуты именно такой стратегией жилищного строительства. В это необходимо вкладываться, этого необходимо добиваться. Без разницы, хотим ли мы уничтожить имперского голема в сознании русского народа, остановить вымирание русских или просто обеспечить себе хорошее качество жизни здесь.